Азиатские христы - Морозов Николай Александрович - Страница 46

Ведь современный естествоиспытатель знает и об обманах своих органов чувств, из которых всякому известны галлюцинации слуха, когда вы, «ослышавшись», принимаете какое-либо слово за похожее на него, и вам кажется, что вы ясно слышали, как его произнесли. Хотя небо и кажется вам голубым куполом, а звезды искорками на нем, обходящими землю каждые сутки, но ум образованного человека уже давно отрешился от этих представлений о вселенной. А в деле изучения прошлого я в этой моей работе уже не раз делал поправки буквального смысла старинных документов на основании законов психологической апперцепции при передаче содержания их от одного лица к другому, и устанавливая их первоначальный смысл и время посредством ряда вспомогательных методов.

Отсюда ясно, что наша мысль, хотя и работает не иначе, как при помощи наших органов чувств, но они только опора для ее общих выводов.

В настоящей главке мне нет возможности говорить о соотношениях новейшего диалектического материализма с его тезисами и антитезисами, к изложенному здесь энергетическому мировоззрению натуралистов. В общем своем виде диалектический материализм был впервые приложен к естествознанию в прекрасной книжке Фридриха Энгельса, имеющейся на русском языке «От классического идеализма (т.е., по нашей терминологии, идеизма) к диалектическому материализму»[68]. И по моим представлениям как о нем, так и об электронной энергетике современных физиков и химиков, они только дополняют друг друга, освещая предмет с двух разных сторон.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Христы в Индии и на Цейлоне

Глава I

Чудеса Востока

Изучая сырой материал, собранный западно-европейскими коллекторами по древней истории Малой Азии, Сирии, Персии, Месопотамии, Ирана, Индии и Китая, невольно поражаешься огромным количеством заключающихся в нем умышленных и неумышленных мистификаций. Беспристрастному исследователю кажется, как будто он читает историю святых мощей какого-либо монастыря в одной из клерикальных монографий, где атмосфера чудес всегда носится вокруг мощей святого, как запах падали вокруг гниющего трупа.

И все эти монастырские чудеса, главным образом исцеления тяжело больных, подтверждены точными показаниями присутствующих лично свидетелей, с указанием их имен, места жительства и прошлой жизни и с обозначением точного времени чуда и обстоятельств, при которых оно произошло. Кажется, что никакого сомнения в правдивости рассказов тут быть не может, особенно, когда их приведено, как в некоторых «описаниях мощей» целые сотни. И однако же при освидетельствовании таких мощей (какое было, например, у нас в первые годы революции) всегда оказывалось, что они простые засохшие от жары и сухости трупы неизвестных людей, которые никого не могли исцелить.

Как могли произойти такие грандиозные мистификации? Возможно ли это объяснить одним своеобразным экономическим материализмом монахов и монахинь из монастыря, измысливших все это с целью добывания средств для своего пропитания? Конечно, во многих случаях это несомненно. Главари монастыря, в котором из засохших трупов образовались уже настоящие страшилища, не могли этого не видеть при их приемках после смерти своего предшественника и сознательно скрывали настоящее положение дела. Но «истории» отдельных мощей с описаниями многочисленных выздоровлений от них, часто носят характер полной убедительности. Неужели, — спрашиваете вы, — все приходящие сюда поклонники и поклонницы тоже были сознательными обманщиками? Ответ на это очень прост. Из тысяч тяжело больных, привозимых сюда родственниками для исцеления, ведь не все же умирали при самом выходе из монастыря, а некоторый процент и выздоравливал, и особенно были эффектны случаи с истерическими больными, которые не время действительно чувствовали себя поправившимися моментально, что и протоколировалось я жадностью монахами. А о том, что через какой-нибудь месяц истерия во многих случаях возобновлялась по отъезде или уже дома далеко от монастыря, и о том, что огромное большинство тяжело больных уезжали не поправившимися, об этом умалчивалось. И вот, прилагая такую поправку и приняв во внимание сотни тысяч искавших исцеления, приходится удивляться не числу чудес, описанных в таких монографиях, а наоборот их малочисленности.

Но такую же поправку мы должны делать и относительно «исторических мощей», найденных до сих пор в азиатских странах западно-европейскими искателями-специалистами. Не все из них были мистификаторы, а в огромном большинстве самыми честными и добросовестными археологами. Но такое большинство большею частью возвращалось ни с чем, или с неэффективным материалом. И только меньшинство из авантюристов, способных на мистификацию, или, наоборот, из слишком простодушных ученых, способных поверить местным мистификаторам, естественно налетающим со всех сторон на таких искателей, как мухи на мед, привозило с собой в Европу настоящие «чудеса Востока». Во многих случаях они, при ближайшем рассмотрении, оказываются не хуже носившихся недавно около святых мощей и поднимают историю Восточных народов выше всяких естественных эволюционных законов природы, ставя первичную культуру этих народов совершенно на сверхнатуральные основы. Вот почему эту область и следует особенно внимательно рассмотреть и если тут действительно окажется много шарлатанства, то не ставить этого в укор историкам-мыслителям.

Мы должны всегда помнить, что не всякий коллектор имеет право на звание ученого. Вот, например, я сам еще будучи гимназистом первых классов, сколлектировал и рассадил в ящиках на булавках вероятно, почти все виды и разновидности насекомых Ярославской губернии, где проводил лето. Они потом пропали во время превратностей моей последующей жизни, но были бы несомненно довольно ценным материалом для энтомолога, особенно интересующегося распределением насекомых. Но сам был ли я тогда энтомологом? Нет, я был просто гимназистом.

Вот, например, нечто и побольше — корреспондент американской газеты Стенли. По поручению этой газеты и на ее средства он был отправлен в 1877 году разыскивать затерявшегося в Африке Ливингстона и описал ряд восточно-африканских стран и народов, а более всего свои занимательные приключения. Затем, по поручению той же газеты в 1874—1877 году он проехал по рекам и прошел по лесам поперек всей Африки, что и описал, и наконец, в третий раз он был послан для отыскания Эмина-Паши, т.е. немецкого путешественника Эдуарда Шнитцера, отрезанного от цивилизованного мира восстанием египетских магдистов и нашел его в Верхнем Египте, открыв и описав по пути истоки Конго около 1889 года. Я буду последний из способных отвергать его заслуги в качестве коллектора географического материала, но на вопрос о том, был ли он ученым географом, т.е. способным к обобщению этого материала, и к установлению общих географических основ, я прямо отвечу: нет! Он был замечательным путешественником-авантюристом, но не ученым-географом.

Возьмем, наконец, и еще нечто побольше, даже Стенли — замечательного коллектора египетских древностей Генриха Бругша. Он был послан из Берлина консулом и дипломатом в Каир и в Персию, поступил на службу египетского хедива под именем Бругаш-паша, сколлектировал и скопировал множество иероглифических и демотических антиков и опубликовал их. И вот, хотя потом, возвратившись в Германию, он и стал профессором Берлинского университета и написал много ценных вещей по египтологии, я прямо должен сказать, что разделяю его жизнь на два периода. В молодости он был просто авантюрист и коллектор и только во вторую половину стал ученым. В первой половине своей жизни он, как коллектор и авантюрист был очень крупная величина, хотя подобно им и бесцеремонен, что покажут нам в следующих же главах этого тома его «Четыре египетские таблетки времен дедушки астронома Гиппарха», сводящиеся к предумышленному подлогу. А как ученый он был, конечно, хотя очень сведущ в фактическом материале, но без всяких обещающих способностей, благодаря чему и создал ту нелепую хронологию древнего Египта, опровергать которую нам пришлось во второй половине VI тома «Христа».