Эпидемия - Сафонов Дмитрий Геннадьевич - Страница 26

— Да что же это такое? — пробормотала Алена.

Ей показалось, что с противоположного конца коридора, где была дверь, ведущая на улицу, послышался тихий шум и потом — осторожные крадущиеся шаги. Алена прислушалась: нет, вроде ничего.

Она отложила ножницы и потянулась за линейкой, чтобы не отрезать, а оторвать ровную полоску. Руки немного дрожали, легкая деревянная планка выскользнула меж пальцев и упала на пол.

Алена стиснула зубы и громко цыкнула, выражая свое недовольство. Она заглянула под столешницу: линейка белела вдали, между самыми тумбами, рядом с корзиной для бумаг.

Алена опустилась на колени и полезла под стол. В этот момент раздался знакомый стеклянный звон: кто-то открыл дверь бокса.

Насколько она знала, только один бокс был занят — именно тот, где лежал умерший и где сидел на табурете, прислонившись к стене, Владимир Николаевич Островский.

«Кого это туда понесло? — подумала она, пытаясь дотянуться до линейки. — Или старик решил выйти? Значит, Гарин прав: надо его запереть».

С другой стороны коридора послышались дробные цокающие шаги: дежурная медсестра возвращалась на пост. Алена представила, как будет выглядеть доктор, забравшийся под стол. Веселенькое зрелище!

«Алена Игоревна, что вы здесь делаете?» «Да я так… Полезла за линейкой и немного застряла».

Пальцы нащупали продолговатый деревянный прямоугольник. Алена стала распрямляться и неловко ударилась головой о столешницу.

— Вот черт! — прошептала она, потирая ушибленную макушку.

— Что вы здесь делаете? — строго спросила медсестра.

Алена подумала, что вопрос адресован ей, хотя медсестра никак не могла ее видеть: массивная тумба стола скрывала их друг от друга.

Девушка собиралась ответить и уже открыла рот, как услышала ровный мужской голос, который ей с самого начала не понравился. Он ей напомнил механический автомат или машину.

— Кто еще находится в боксах? Кроме Ремизова?

— А вы, собственно, кто такой? — с вызовом сказала сестра.

Алена хорошо ее знала: Нина, высокая эффектная брюнетка, знаменитая тем, что никогда, даже зимой, не носила под халатом ничего, кроме ажурных и — непременно! — черных трусиков.

— Других больных не поступало? — спросил неизвестный мужчина.

Алена выглянула из-за тумбы и увидела строгие серые брюки и под ними рыжеватые, начищенные до блеска ботинки. По виду «буржуйского» происхождения и явно недешевые.

Ровный голос мужчины был из тех, в которых слышится угроза, какие бы безобидные или нейтральные слова им ни произносились. При мысли о том, на что способен обладатель такого голоса, у Алены побежали по спине мурашки.

Но реакция Нины была прямо противоположной. Самоуверенный мужчина ее только заводил; и она всегда была готова дать ему достойный отпор.

— Да кто вы такой, чтобы спрашивать? — возмутилась она.

— Значит, здесь никого больше нет? — продолжал допрашивать страшный голос. — А где врач? Кто осматривал Ремизова?

Алена решила, что странный, из одних вопросов диалог пора заканчивать. Если Островский настоятельно просил Гарина позвонить в компетентные органы, значит, дело принимало очень серьезный оборот. «Наверное, органы уже в курсе — иначе какие они после этого „компетентные“?» А тогда кто эти люди?

И все же она не могла появиться просто так, на середине фразы, возникнуть, как чертик из табакерки. Во-первых, это было несолидно — врач, вылезающий из-под стола. А во-вторых, про нее могли подумать, будто она подслушивает.

Алена затаилась и стала ждать, когда разговор неизвестного мужчины с медсестрой окончательно зайдет в тупик, и они вместе отправятся на поиски третейского судьи. Или переводчика: с мужского языка на женский.

Но тут со стороны боксов послышались тревожные звуки. Это было похоже на шум борьбы, затем раздались два приглушенных хлопка и стук: упало что-то тяжелое. Стеклянная дверь закрылась, и Алена различила приближающиеся шаги.

Девушка увидела точно такие же серые брюки и ботинки — уже черные, но так же начищенные до блеска.

Нина внезапно закричала, раздался еще один хлопок и снова тот же самый стук… «Падающего тела!» — догадалась Алена. По полу, мелодично звеня, запрыгал небольшой предмет. Он подкатился к самому столу, и Алена увидела, что это — пистолетная гильза.

Маленький латунный цилиндрик еще дымился, от него едко пахло сгоревшим порохом.

Алена зажала рот обеими руками, изо всех сил стараясь не закричать.

— Я все выяснил, — сказал второй мужской голос, немного хриплый и надтреснутый. Возможно, в других обстоятельствах он показался бы Алене более приятным, чем первый, но сейчас он вселял в нее такой же ужас. — Некто Гарин. Андрей Дмитриевич. На втором этаже. У него прибор и записка от Кудрявцева.

— Это точно Кудрявцев? — спросил первый мужчина.

— Сейчас он мало похож на свою фотографию, — отозвался второй. — Но это он.

— Значит, остался только Гарин?

— Да. На нем цепочка обрывается.

— Пошли.

Две пары ботинок двинулись вперед по коридору. Они направлялись к лестнице. Через несколько секунд осторожный стук каблуков затих вдали.

Алена, дрожа и замирая от страха, высунулась из-за тумбы. И первое, что она увидела, — тело Нины, распростертое на полу.

Сквозь полупрозрачную ткань халата во всех подробностях виднелся правый сосок — коричневатый, в мелких рубчиках, а на месте левого быстро расплывалось алое пятно.

Алена сжала кулак и укусила его. Больше всего хотелось заорать во весь голос, выпустить страх наружу, рассеять его в отчаянном вопле, заставить гулким эхом метаться под потолком, по коридору, но только не в сердце, не в душе, не в голове, откуда он выжимал все чувства и мысли. Все, кроме одной.

«Гарин… Остался только Гарин…» — так сказал тот мужчина.

Ее взгляд упал на старомодный черный телефон, стоявший на углу стола. Надо было только встать и протянуть руку, но Алена не могла себя заставить покинуть ненадежное убежище.

Встать и протянуть… Нет! Алена тихонько заскулила. Боже! Как права была мама! Ну почему она не пошла в стоматологи? Из-за гнилых зубов пока еще никого не убивали!