Радио Судьбы - Сафонов Дмитрий Геннадьевич - Страница 20

В городе он сможет ехать быстрее КамАЗа, а потом уйдет на какую-нибудь боковую дорогу, где поменьше постов ГИБДД.

Полчаса. Самое большее – полчаса. Вот все, чем он рас полагает. Потом всем постам будет дана ориентировка на одинокого байкера, подрезавшего «камазиста». За эти полчаса он должен проехать Серпухов насквозь, у Калиновых Выселок, перед танком, стоящим на постаменте, уйти налево и давать форсу от деревни к деревне, пока не попадет на трассу Таруса – Калуга. Там-то уж точно никакой засады не будет. А если будет – он свернет на грунтовку или даже в лес. «Не возьмут!» – думал Джордж.

В Бебелево, немного не доезжая Калуги, у него есть знакомая девчонка. Там он затаится до поры. И будет сидеть тихо, как мышка. Пока не уяснит ситуацию. Пока не поймет, пронесло или светит ему новый срок. А то, что этот срок будет немаленьким, Джордж не сомневался.

Поэтому, едва выехав из Серпухова, он пришпорил байк и, с трудом удерживая его на разбитом шоссе, полетел к трассе Таруса – Калуга.

Надо бежать. Но не этим ли он занимался последние четыре года? Тоже все время бежал. Правда, он все время бежал куда-то. А сейчас – приходится откуда. Но, если разобраться, разница невелика.

Он вспоминал, есть ли по пути заправка. Бензина оставалось меньше чем полбака.

«Заправлюсь в Сугонове. Там, где кольцевое движение. Налево – Ферзиково, направо – Сугоново, прямо – Калуга. Заправлюсь и снова поеду в сторону Калуги».

Он убегал.

Десять часов сорок девять минут. Поселок Ферзиково.

– Пришел в себя, – лениво сказал Микола.

– Хм? – Костюченко задумался. Что делать с Липатычем? Не шить же ему нападение на должностное лицо, находящееся при исполнении. Нет, формально-то, конечно, так оно и полагалось, но... Ферзиково – поселок небольшой, а Липатыч – свой парень.

Правда, он чуть не въехал на «газели» прямо в отдел. Еще бы немного, и точно въехал. Хорошо, что она заглохла на ступеньках. Две сломанные липки... На это тоже можно закрыть глаза. На это НУЖНО закрыть глаза.

«Газель» Микола уже отогнал во двор отдела и запер ворота. Из начальства вроде никто не видел. Авось пронесет. А с Андрюхи за это – магарыч. Хотя... Скучно с ним. Завязал мужик. Закодировался. Ладно, с Кумом разопьют. Была бы бутылка, а уж с кем выпить...

– Что с ним дальше-то делать?

– А? – Костюченко отвлекся от приятных мыслей. – Что делать?

– Ну да. Оформлять же надо.

– Слушай, может, вызовем ему врача? Ну там, солнечный удар и все такое. А? Надо отмазать мужика. Вон, у него вся морда в крови.

– Давай, – безучастно согласился Микола.

Ему-то что? Они с Кумом – прапорщиком Кумариным – «дети подземелья». Охраняют периметр ИВС, расположенного в подвале. Летом – душно, зимой – холодно. В общем, та еще работенка. А ему никак «старшину» не дают. Все так в сержантах и ходит. И это несмотря на медальку, заработанную в Чечне. Какой с нее прок? Отчизна чеканит их тоннами – на молодых задницах таких вот Микол, а потом вешает им же на грудь. А ему бы лучше – «старшину». А еще лучше – две прапорские звезды на погоны. Денег больше.

– Сейчас. – Костюченко потянулся к телефону. – Больница? Ферзиковский РОВД беспокоит. Дежурный, лейтенант Костюченко. Пришлите-ка нам «скорую», тут одному парню плохо. Да, задержанному. Ага. Ждем.

Он повесил трубку. Но еще одна мысль не давала ему покоя. Что там Липатов нес про Бронцы? «Бронцы, кровь, голова...» Ну, голову ему, положим, напекло. Кровь – из носа пошла. А при чем тут Бронцы?

Вообще-то он обдумывал эту мысль уже давно. Минут пятнадцать. Но дежурной машины и наряда, как назло, не было под рукой.

«Ну вот, помяни дурака, он и...»

Костюченко выглянул в окно. Напротив стенда «Их разыскивает милиция» остановился уазик, окраской напоминающий отцветающий синяк – желто-синий. Наряд вернулся. Там какая-то бытовуха на улице Бычкова. То ли подвыпивший муж бил трезвую жену, то ли трезвая жена метелила напившегося мужа. Это у них вроде традиции. Если мужику не хватило и он еще стоит на ногах, то вкладывает жене, а если с трудом добрался до дома и валится с ног – она ему. Взаимная любовь, одним словом.

Из машины вышли два молодых парня с короткими автоматами Калашникова на плече. (Костюченко припомнил старый анекдот: «Зачем милиционеру автомат? – Чтобы не отобрали пистолет».) Последним вылез водитель, толстый здоровенный детина, старшина Николаев.

Костюченко вышел из стеклянного аквариума дежурки и пошел им навстречу, на крыльцо.

– Ну что там, на Бычкова?

Один из парней досадливо поморщился и махнул рукой:

– Как обычно...

– Кто кого?

– Ничья.

– Ребята, вы вот что... – Костюченко почесал переносицу, что означало у него крайнюю степень умственного напряжения. – Смотайтесь-ка в Бронцы, посмотрите, что там творится.

– А что там творится? – насторожился первый парень, сержант Омельченко.

– Не знаю. Я не уверен, что там вообще что-то творится... Но... Подозрения есть

Второй сержант, невысокий светловолосый крепыш по фамилии Попов, подошел и встал рядом. Сегодня он был старшим дежурной группы.

– От кого поступил сигнал?

– Да ни от кого. – Костюченко не знал, как им объяснить. Рассказывать все как есть он не хотел. Не потому, что не доверял ребятам – просто не хотел. – Проезжал мимо Андрюха Липатов. Остановился. Вся морда в крови. Бормочет что-то про Бронцы. Что там такое – я так и не понял. То ли его ограбить хотели, то ли просто голову солнышком напекло. Вы все-таки проверьте, от греха подальше. Лады?

По лицам сержантов он понял, что им совсем не хочется снова залезать в раскаленную жестяную кабину уазика, но выхода не было. Служба есть служба. Просьба дежурного – это без пяти минут приказ. К тому же – старшего по званию. Офицера. Лучше откликнуться на просьбу, чем выполнять приказ.

Попов с тоской посмотрел на Омельченко и вопросительно кивнул: пойдем? Тот пожал плечами: а что еще остается?

Дежурный проводил их взглядом. Попов что-то сказал водителю, и Николаев сокрушенно вздохнул, открыл дверцу и полез на свое место. Лицо его налилось краской, он тяжело дышал – протискиваться за руль с каждым годом становилось все труднее и труднее. Живот, что ли, рос? Наверное.

Уазик коротко взревел. Костюченко увидел, как задрожал капот. Казалось, сама машина не одобряла эту затею – тащиться по жаре в Бронцы. Шесть километров по трассе, да еще от поворота три. И все из-за какой-то ерунды.

Ерунды... Тогда они еще думали, что это ерунда.

Они ехали не торопясь. Николаев только прибавил газу, когда проезжали Козловку. Прямо перед деревней раскинулась свалка. Покосившиеся ржавые ворота всегда были приветливо открыты, а вонь в окрестностях стояла такая, что щипало глаза.

С милицейского уазика сняли форточки, чтобы лучше проветривался салон. Машина эта простая и не балует пассажиров различными приятными мелочами вроде стеклоподъемников. Зато она может ездить там, где и человек-то порой не пройдет – завязнет. Для уазика не нужна дорога – ему достаточно задать направление.

Удушливая волна вони ворвалась в салон. Попов повернулся к водителю:

– Васильич, да ты никак волнуешься? Омельченко, сидевший на заднем сиденье, громко рассмеялся:

– Васильич, а ты не признавайся, вали все на меня! Скажи, что это я воздух испортил!

Николаев что-то проворчал: не обиженно и не сердито, просто для порядку. Сколько бы раз за дежурство они ни проезжали Козловку, парни шутили всегда одинаково. Всегда подтрунивали над ним, хотя он-то им почти в отцы годится, да и по званию старше. Но эти ребята знали, что для них сержантское звание – не потолок. У Омельченко связи в отделе, он обязательно будет прапорщиком, а Попов учится в юридическом, на заочном, значит, скоро станет офицером. А сам он так и останется старшиной. Для водителя дежурной машины это предел. Венец карьеры. Так куда ему рваться?