Метро - Сафонов Дмитрий Геннадьевич - Страница 24

Потом Клоков доложил о ЧП в департамент транспорта Москвы. Там тоже отреагировали мгновенно и пообещали организовать сообщение наземным транспортом.

Клоков взглянул на часы – 8:34:17.

Все это он проделал за четыре минуты. Неплохой результат.

Селекторная связь, соединявшая его с соседними залами, работала постоянно. Клоков слышал, как ругается Шевченко.

После короткого замыкания на СТП – тягово-понизительной подстанции – «выбило» все автоматы. Это означало, что насосы водоотливной установки остановились и рабочее освещение в тоннеле погасло. Правда, должно было заработать аварийное, но оно, по существующим техническим нормам, составляло всего пять процентов от рабочего. Негусто.

Выжившие наверняка бьются в темноте, как слепые котята, а тусклые лампочки на стенах тоннеля бесстрастно взирают на происходящее мутными стеклянными глазами. Если они вообще загорелись.

Даже здесь, на ДПЛ (диспетчерском пульте линии), в нескольких километрах от места трагедии, Клоков хорошо понимал, что должны чувствовать обезумевшие от страха люди, запертые в каменной кишке. Казалось, он слышал шум прибывающей воды, плеск от падающих тел, стоны, крики и плач.

«Блядство!» – проорал он про себя и спохватился.

Профессионализм. Эмоциями тут не поможешь.

Спокойствие. Он должен сохранять спокойствие.

Ну или хотя бы его видимость.

Клоков выпрямился на вращающемся стуле. Если не приглядываться, внешне он выглядел совершенно бесстрастно.

Метро продолжало работать, и гигантский мегаполис продолжал жить своей жизнью.

В офисных многоэтажках гудели компьютеры, в принтерах шуршала бумага; заключались выгодные сделки и расторгались договоры; секретарши с точеными икрами приносили боссам в кабинет первую чашку кофе; в поликлиниках сидели старушки, хвастаясь честно заработанными болезнями; в кинотеатрах крутили боевики; почта разносила сотни тысяч писем с незамысловатыми приветами и признаниями в любви, реже с упреками и проклятиями; в магазинах резали колбасу; в дешевых забегаловках разливали водку; на рынках торговцы раскладывали товар – город бурлил своей обычной жизнью и не знал, что в пятнадцати метрах под каналом имени Москвы гибнут люди, совершают последние отчаянные вдохи, кричат, умоляют, прощаются, надеются, борются, бьются…

Их главным противником была вода. Вода под и над землей.

В 8:24 полил проливной дождь.

Он падал на землю из низких прохудившихся туч, заливал городскую канализацию и сковывал движение на главных городских магистралях.

Бесконечные утренние пробки стали еще больше. Автомобильные потоки замерли и почти не двигались, лишая тех, кто ехал в двадцать шестом составе, последней, быть может, призрачной надежды.

Первым на поступающую информацию отреагировал «скаут». Впрочем, ничего удивительного – это являлось его прямой и главной обязанностью.

Ни для кого не секрет, что информация в двадцать первом веке – самый ходовой товар. Гигантские механизмы с миллионными оборотами постоянно собирают, анализируют, корректируют и выдают готовые к употреблению сюжеты. Механизмы эти называются короткой и неблагозвучной аббревиатурой СМИ.

Здесь царит жесточайшая конкуренция. Основной закон: «Кто первый – тот и прав». Каждый игрок прекрасно знает свою нишу и свои правила игры.

Первыми в работу включаются радиостанции, как самые мобильные. Их задача – выловить новость и выложить ее в эфир. Комментарии и анализ – все это потом. Для радио главное – подать новость в чистом виде. Сырой.

После радио в игру включается телевидение. Оно дополняет новость будоражащей обывательские нервы «картинкой» и пытается дать некое подобие сиюминутного анализа, хотя и не слишком усердствует. Задача ТВ – повторить новость и облечь ее в зримую форму.

Ну а затем наступает очередь газет. Газета – самый инертный и неповоротливый игрок. Ее еще надо отпечатать. Поэтому газета не претендует на звание самого оперативного из всех СМИ, ей надо посмотреть на новость несколько под другим углом зрения и сделать уже развернутый анализ.

«Скаут» НТВ услышал об аварии в метро на восемь минут раньше, чем об этом сообщили радиостанции, по рации, настроенной на ту же волну, что и штатные средства связи экипажей МЧС.

Он тут же связался с выпускающим редактором новостной передачи.

Редактор взглянул на часы – до девятичасового выпуска оставалось совсем немного, но, если новость того стоила, ее можно было дать в экстренном выпуске.

Выпускающий редактор доложил редактору службы новостей, и тот отдал команду дежурной бригаде немедленно выехать на место происшествия.

Информационная машина, выпустив пары, стала набирать обороты.

Гарин шел по вагону, вглядываясь в лица лежащих. Толстяк с зажигалкой в руке следовал за ним. Андрей хорошо слышал его напряженное сопение. А вот крика за своей спиной никак не ожидал.

Гарин резко обернулся. Орал толстяк. Он стоял посреди вагона, наклонившись грузным телом вперед, словно хотел сделать «ласточку». Правую ногу он действительно задрал над полом и даже пытался ею шевелить, чтобы сбросить с лодыжки женскую руку.

Андрей поморщился и подошел к толстяку.

– Ну, в чем дело?

Женщина, до сих пор неподвижно лежавшая на спине, неожиданно выпрямилась и села.

– В чем дело? Он еще спрашивает, в чем дело! Нет, это я хочу узнать, в чем тут дело!

Гарин присел рядом и попытался отцепить ее пальцы от ноги толстяка.

Женщина глядела на него огромными остановившимися глазами. Ее редкие седые волосы растрепались и стояли дыбом. Под левым глазом красовался отцветающий синяк, при всем желании его нельзя было отнести к последствиям катастрофы. А вот здоровенная шишка на лбу выглядела вполне свежей.

– Отпустите его, – сказал Гарин, отгибая палец за пальцем.

– Не смей меня трогать! – завизжала женщина. – Слышишь, ты! Не смей меня трогать!

В лицо Гарину ударил запах перегара. Он отвернулся.

– А что, красавчик, – женщина кокетливо провела рукой по лицу, ощупывая глаз. Другой рукой она по-прежнему цепко держалась за ногу толстяка. – Может, выпьем немного? Расслабимся? – и она засмеялась хриплым кашляющим смехом.

– Идиотка! – пробормотал Гарин и ударил ее по грязному запястью.

Нога толстяка, почувствовав свободу, стукнула об пол.

Толстяк пробежал несколько шагов и обернулся.

– Фу, – выдохнул он. – Как она меня напугала! Я думал, она… того… – он сложил руки на груди и закатил глаза. – А она… это… живая.

– Конечно, живая, – подтвердила обладательница синяка. – А ты чего хотел? Чтобы Галочка из-за какой-то ерунды двинула кони? Если хочешь знать, от стеклоочистителя еще никто не умирал. Надо только уметь его пить… Ребята! А чего это тут происходит? Где народ-то?

Женщина обеими руками уцепилась за края противоположных сидений и тяжело поднялась на ноги.

Гарин с интересом наблюдал, как меняется ее лицо. Точнее, в нем почти ничего не менялось; Гарин подозревал, что ее мимические мышцы давно уже атрофировались, но оно словно наливалось страхом и какой-то тупой покорностью.

– Это… – Женщина попятилась назад и запнулась о чье-то тело. Она посмотрела под ноги и схватилась за волосы, словно хотела вырвать остатки скудной растительности. – Ребята… Это уже чересчур, – Галочка пошарила за пазухой старой коричневой куртки. – Мне необходимо… Здоровье поправить.

Гарин присмотрелся. В маленькой пластиковой бутылочке из-под пепси-колы плескалась мутноватая жидкость.

– Здоровье поправить… – Он покачал головой. – Дура. Травишь себя, чем попало… Давай сюда, – он протянул руку за бутылочкой. – Ну?!

Все это напоминало театр абсурда. Они были в вагоне, зажатом огромным плывуном, который все надвигался и угрожал с минуты на минуту раздавить их, а он почему-то думал о бутылочке с горючей жидкостью. О том, чтобы эта дрянь не попала в желудок нищей бродяжки.

Женщина стала торопливо откручивать пробку.