ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Sabatini Rafael - Страница 39

— Откуда мне знать? Если ты склонен верить нелепой байке безмозглого пса, который привёл меня сюда…

— Трудность в том, что не поверить его истории невозможно. А нам бы этого очень хотелось; не только мне лично, но и моим коллегам по Комитету Общественной Безопасности. Твой арест так некстати подтверждает его рассказ. Ты ужасно несвоевременно попался, Андре.

— Прими мои извинения, Изаак.

— Конечно, я мог бы без шума тебя гильотинировать.

— Если это неизбежно, то я бы предпочёл, чтобы шума было как можно меньше. Никогда не любил публичных зрелищ.

— К несчастью, я в долгу перед тобой.

— Мой дорогой Изаак! Какие счёты могут быть между друзьями?

— Ты способен говорить серьёзно?

— Если ты сможешь убедить меня, что знаешь человека, чьё положение серьёзнее моего, я буду безмерно удивлён.

Ле Шапелье нетерпеливо махнул рукой.

— Не притворяйся, будто ты всерьёз предполагаешь, что я не хочу тебе помочь.

— Я заметил в твоём поведении кое-какие намёки на желание помочь, за что очень тебе признателен. Но твоя власть должна иметь какие-то границы в государстве, где каждый оборванец может диктовать свои условия министру.

— В один прекрасный день, Скарамуш, ты поплатишься головой за очередную остроумную реплику. Но пока тебе везёт больше, чем ты себе представляешь. Возможно, даже больше, чем ты заслуживаешь. Дело не только в том, что случай распорядился, чтобы тебя привели ко мне, а не на заседание Комитета. Вся сложившаяся обстановка требует, чтобы история Симона не получила огласки. Если ты со своими друзьями пытался спасти бывшую королеву, вы напрасно рисковали головами. Открою тебе один секрет. В Вене успешно продвигаются переговоры о её освобождении в обмен на выдачу Бурнонвилля и других депутатов, которые сейчас находятся в руках австрийцев. Если станет известно, что была предпринята попытка вызволить королеву, население может взбунтоваться и воспротивиться желательным политическим мерам. От байки о попытке проникнуть в Тампль мы могли бы просто отмахнуться. Но твой арест осложняет дело. Если ты предстанешь перед судом, может всплыть много неудобных подробностей.

— Я просто в отчаяньи, что подвернулся тебе так некстати.

Ле Шапелье пропустил эту реплику мимо ушей.

— С другой стороны, если я отпущу тебя на свободу, этот субъект, Симон, начнёт мутить воду и объявит, что все мы куплены Питтом и Кобургом.

— Мой бедный Изаак! Ты оказался между Сциллой и Харибдой. Твои трудности вызывают у меня сострадание, которое я собирался приберечь для себя.

— Дьявол тебя побери, Андре! — Ле Шапелье треснул по столу ладонью. — Может быть, ты прекратишь паясничать и скажешь, что я должен делать? — Он встал. — Тут всё совсем непросто. В конце концов, я — не Комитет, мне придётся представить какой-то отчёт своим коллегам. На каком основании я могу тебя отпустить?

Он подошёл к Андре-Луи и положил ему руку на плечо.

— Я сделаю что угодно, лишь бы спасти тебя. Но мне не хотелось бы подняться вместо тебя на эшафот.

— Мой дорогой Изаак! — На этот раз в тоне Андре-Луи не было насмешки. — Не очень-то ты лесного обо мне мнения, раз тебя это удивляет. Я ещё не позабыл о случае в Кобленце.

— Здесь не может быть никаких параллелей.

— В Кобленце меня ни с кем не связывал долг, следовательно, мне ничто не мешало помочь тебе. Ты же, к несчастью, лицо официальное, и долг перед теми, кто облёк тебя властью, едва ли…

— Долг! Ха! — перебил его Ле Шапелье. — Моё чувство долга изрядно истончилось, Андре. Наша революция сделала полный круг. Из тех, кто стоял у истоков, почти никого не осталось. Меня запросто могли смести вместе с жирондистами — последними сторонниками порядка.

Андре-Луи решил, что получил объяснение тому напряжённому, затравленному взгляду, который так поразил его в первое мгновение встречи с Ле Шапелье. Его старый друг совершенно извёлся, будучи во власти страхов и дурных предчувствий, иначе он никогда бы не позволил себе таких выражений.

Ле Шапелье убрал руку с плеча Андре-Луи и прошёлся до стола и обратно. Его подбородок зарылся в шейный платок, на бледном лбу собрались тяжёлые складки. Вдруг он резко остановился и спросил:

— Ты примешь назначение, если я его тебе предложу?

— Назначение?

— Может, оно и к лучшему, что в разговоре с этим Симоном ты назвал себя агентом Комитета Общественной Безопасности.

— Ты собираешься предложить мне должность агента? — В самом тоне вопроса уже содержался отказ.

— Моё предложение вызывает у тебя негодование? Почему? Разве ты не агент Бурбонов? Разве среди агентов не обычная практика — служить одновременно обеим сторонам? — презрительно поинтересовался Ле Шапелье. — Я мог бы объяснить Комитету, что поручил тебе наблюдение за контрреволюционерами, которые считали тебя своим. Помощь, оказанная мне тобой в Кобленце, безусловно — ценная услуга для революционной партии. Я доложил о ней перед Комитетом сразу же по возвращении, и теперь она послужит доказательством твоей лояльности. Мне с готовностью поверят, что твоё присутствие здесь, твоя связь с известными контрреволюционерами — результат соглашения, заключённого между нами в Кобленце. Ты меня понимаешь?

— О, вполне. И благодарю тебя. — Андре-Луи насмешливо поклонился. — Но, по-моему, гильотина как-то чище.

— Вижу, что ты ничего не понял. Я не прошу тебя что-либо делать. Ты только подпишешь бумагу. Иначе я не смогу тебя отпустить.

Андре-Луи нахмурился.

— Но как же ты, Изаак? Что будет с тобой? Если ты поручишься за меня, а я не стану исполнять свои обязанности, если я воспользуюсь данными мне полномочиями, чтобы бежать? Что будет с тобой?

— Пусть это тебя не заботит.

— Нет, так не пойдёт. Ты рискуешь собственной шеей.

Ле Шапелье медленно покачал головой и улыбнулся, не разжимая губ.

— Им некого будет призвать к ответу. Меня здесь не будет. — Он непроизвольно понизил голос. — В ближайшее время я отправляюсь в Англию с секретной миссией к Питту. Мы попытаемся отколоть Англию от коалиции. Это последняя достойная услуга, которую в наше время может оказать порядочный человек этой несчастной стране. Когда я выполню свою миссию — всё равно, успешно или нет — вряд ли я захочу вернуться. Потому что здесь, — добавил он с горечью, — честному человеку больше делать нечего. Это ещё один секрет, Андре. Я открыл его тебе, чтобы ты до конца понимал, что я тебе предлагаю.

Андре-Луи понадобилось всего несколько секунд на размышление.

— При таких обстоятельствах отказываться было бы непростительной глупостью. Я всегда считал, что мне повезло в дружбе, Изаак.

Ле Шапелье пожал плечами, словно не хотел принять благодарности.

— Я привык возвращать долги. — Он вернулся к письменному столу. — Вот твоя карточка. Я подготовлю документ о твоём назначении агентом Комитета и поставлю вторую подпись, как только все соберутся на заседание. Оно состоится не позже, чем через два часа. Подожди в приёмной, я пошлю за тобой. Когда ты получишь документ, ты сможешь защитить себя. — Он протянул Андре-Луи руку. — На этот раз, кажется, прощай, Андре.

Глядя друг другу в глаза, они обменялись долгим крепким рукопожатием. Потом Ле Шапелье взял со стола колокольчик и позвонил.

Вошёл секретарь. Ле Шапелье спокойно и сухо отдал ему распоряжения.

— Гражданин Моро будет ждать моих указаний в приёмной. Проводите его и сразу же пришлите ко мне гражданина Симона.

Колченогий Симон, по-прежнему пребывающий в глубоком оцепенении, вошёл в кабинет в надежде получить запоздалую благодарность от председателя Комитета Общественной Безопасности за бдительность, проявленную патриотом на службе Нации. Вместо этого ему пришлось выслушать суровую лекцию об ошибках, к которым может привести человека чрезмерно ревностная деятельность, вызванная доверием к ненадёжным источникам информации. Гражданина Симона заверили, что он совершил серию грубых промахов в ходе раскрытия заговора, который никогда не существовал, и погони за заговорщиками, которые никогда не появлялись. В заключение его предупредили, что, если он и дальше будет паникёрствовать по этому поводу, его ждут самые серьёзные неприятности.