ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Sabatini Rafael - Страница 38

Некоторое время посетителям пришлось ждать. Помрачневший полицейский агент начал ворчать. Меряя шагами натёртый до блеска пол, Симон, не обращаясь ни к кому конкретно, пожелал, чтобы ему объяснили, не вернулись ли они во времена Капетов, раз патриотов заставляют понапрасну торчать в приёмной, которую гражданин Симон охарактеризовал непечатными выражениями.

Двое охранников от души наслаждались этой колоритной обличительной речью. Андре-Луи никак не участвовал в общем веселье. Мысленно он был далеко, в Гамме, в гостинице «Медведь», рядом с Алиной. Как она воспримет весть о его конце? Сильно ли будет страдать? Вероятно, очень. Остаётся только молиться, чтобы её страдания длились не слишком долго. Пусть она поскорее смирится с мыслью о смерти наречённого, пусть на смену боли придёт тихая грусть. Позже к ней, наверное, снова придёт любовь. Она счастливо выйдет замуж, станет матерью… Тут Андре-Луи мысленно запнулся. Он знал, что должен желать Алине счастья, поскольку любит её. Но мысль о её счастье с другим обожгла ему душу. Он так привык считать Алину своей, что просто не мог смириться с воображаемым соперником, пусть даже тот появится после его смерти. Но что поделаешь? Надо встречать свою судьбу с большей покорностью.

Андре-Луи лихорадочно искал способ перекинуть мостик между собой и Алиной. Как можно связаться с ней, послать о себе весточку? Если бы он мог написать ей и вложить в это последнее письмо всю свою страсть, всё преклонение перед ней, которых так и не сумел выразить при жизни! Но как он перешлёт письмо из революционной тюрьмы аристократке в изгнании? Даже в этом маленьком утешении ему отказано. Он должен умереть, и наполовину не высказав ей своего обожания.

От этих мучительных раздумий Андре-Луи отвлекло появление секретаря.

Едва лишь открылась дверь, как брюзжание гражданина Симона немедленно прекратилось. Последние остатки своей гордой независимости этот поборник равенства растерял, когда предстал перед председателем ужасного комитета. С раболепной улыбкой и примерным терпением присмиревший полицейский агент ждал, когда священная особа соблаговолит оторваться от бумаги, по которой увлечённо водила пером.

Тишину кабинета нарушали только скрип пера, да тиканье позолоченных каминных часов на резной полочке. Наконец президент кончил писать и заговорил, но даже и тогда он не поднял головы, а по-прежнему сидел, склонившись над столом, закрытым длинным, до пола, бордовым саржевым полотном, и просматривал написанное.

— Что это ещё за история с попыткой устроить побег вдовы Капет из Тампля?

— С вашего позволения, гражданин председатель, — почтительно начал Симон свой рассказ, в котором отвёл себе исключительно благородную роль. Ложная скромность не помешала ему воздать должное собственной проницательности, отваге и горячему патриотизму. В тот момент, когда он расписывал, как, благодаря своей бдительности, пришёл к выводу о необходимости проверить Мишони, председатель холодно перебил его.

— Да, да. Обо всём этом мне уже доложили. Переходите к происшествию в Тампле.

Гражданин Симон, выведенный из равновесия столь грубым замечанием, остановившим поток его красноречия, запнулся и умолк, не в силах так сразу найти новую отправную точку для своего повествования. Гражданин председатель поднял наконец голову, и подозрение, которое возникло у Андре-Луи, когда он услышал этот характерный голос, подтвердилось. Он увидел узкое смуглое лицо и дерзкий нос Ле Шапелье. Но за те несколько месяцев, что прошли с момента их последней встречи с Андре-Луи, с этим лицом произошла странная перемена. Щёки Ле Шапелье запали, глаза ввалились, кожа приобрела землистый оттенок, между бровями пролегли глубокие морщины. Но больше всего поразил Андре-Луи его взгляд — взгляд загнанного животного.

Андре-Луи с сильно забившимся сердцем ожидал взрыва. Но ничего не произошло. Только на мгновение взлетели вверх тонкие брови, но на лицо председателя так быстро вернулось прежнее выражение, что Андре-Луи один и заметил какую-то перемену. Больше Ле Шапелье ничем не выдал своего знакомства с арестованным. Он неспешно поднёс к глазу монокль, внимательно оглядел присутствующих и снова заговорил невыразительным сухим голосом.

— Кого это вы привели?

— Но я как раз об этом рассказываю, гражданин председатель. Это один из тех людей, которые помогли бежать проклятому аристократу де Бацу. Он имел наглость объявить себя агентом комитета общественной безопасности. — И Симон приступил к рассказу о стычке на улице Шарло. Но когда он закончил, никакого панегирика его заслугам не последовало. Более того, он не дождался ни единого слова благодарности.

Вместо этого председатель по-прежнему бесстрастно задал Симону вопрос, от которого пульс Андре-Луи участился ещё больше.

— Вы сказали, что этот человек объявил себя агентом Комитета Общественной Безопасности. Какие шаги вы предприняли, чтобы убедиться, что это не так?

У гражданина Симона отвисла челюсть. Открытый рот и выпученные глаза придавали ему необыкновенно дурацкий вид. Президент холодно повторил свой вопрос.

— Какие шаги вы предприняли, чтобы убедиться, что гражданин Моро не является одним из наших агентов?

Изумление ревностного патриота достигло апогея.

— Вам известно его имя, гражданин председатель?

— Отвечайте на вопрос.

— Но… Но… — Гражданин Симон был ошеломлён. Он чувствовал, что здесь кроется какая-то чудовищная ошибка. Он запнулся, помолчал, потом бросился защищаться. — Но по моим сведениям этот человек — неизменный помощник ci-devant барона де Баца, которого, как я уже вам сказал, я захватил врасплох во время попытки проникнуть в Тампль.

— Я спросил вас не об этом. — Голос Шапелье звучал теперь ещё более строго. — Вам известно, гражданин, что вы не производите на меня благоприятного впечатления? У меня весьма невысокое мнение о людях, которые не умеют отвечать на вопросы. По моему убеждению им чего-то недостаёт — либо сообразительности, либо честности.

— Но, гражданин председатель…

— Молчать! Вы немедленно удалитесь и будете ждать в приёмной, пока я за вами пошлю. Своих людей заберите с собой. Гражданин Моро, вы останетесь. — И звякнул в колокольчик, призывая секретаря.

Безобразные губы Симона злобно скривились. Но он не посмел воспротивиться столь определённому приказу, исходящему от деспота, который получил полномочия от новоявленной святой троицы — Свободы, Равенства, Братства.

Появился секретарь, и позеленевший от злости и разочарования Симон вышел из комнаты в сопровождении своих гвардейцев. Высокая дверь закрылась, и Андре-Луи остался с Ле Шапелье наедине.

Несколько секунд депутат мрачно разглядывал арестанта. Потом его тонкие губы раздвинулись в улыбку.

— Мне сообщили, что ты в Париже, несколько дней назад. Я всё гадал, когда ты сподобишься нанести мне визит вежливости.

Андре-Луи ответил на колкость колкостью.

— Не обвиняй меня в невежливости, Изаак. Я боялся навязывать своё присутствие столь занятому человеку.

— Понимаю. Ну, что ж, вот ты и здесь, в конце концов.

Они продолжали в упор разглядывать друг друга. Андре-Луи находил ситуацию почти забавной, но не очень обнадёживающей.

— Скажи мне, — заговорил после паузы Ле Шапелье. — Что связывает тебя с этим де Бацем?

— Он мой друг.

— Не очень желательный друг в наши дни, особенно для человека с твоей биографией.

— Принимая во внимание мою биографию, возможно, это я не слишком желательный для него друг.

— Возможно. Но меня заботишь ты, особенно теперь, когда ты так некстати позволил себя схватить.

— Я ценю твою заботу, дорогой Изаак. Не знаю, поверишь ли ты, но мне очень жаль, что я стал причиной твоих затруднений.

Близорукие глаза президента мрачно изучали стоящего перед ним собеседника.

— Для меня не составляет никакого труда поверить этому. Кажется, судьба преисполнена решимости сталкивать нас всякий раз, когда мы стремимся двигаться в противоположных направлениях. Скажи мне честно, Андре — сколько правды в рассказе этого олуха о ночной авантюре в Тампле?