Девчонки и мальчишки - Дик Иосиф Иванович - Страница 6

— Первую премию, — сказала она, — большую коробку акварельных красок — мы выдаем газете «Пионерский горн»!

Боря подошел к Ане и под аплодисменты присутствующих получил награду.

— Спасибо за краски, — тихо сказал он Ане. — Но этого пионера с горном не мы рисовали. Он был на плакате напечатан.

Боря ожидал, что сейчас ребята закричат: «А-а, на чужой счет живете!» — но, к его удивлению, ничего этого не произошло.

— Правда? — спросила Аня. — Хорошо вы его перевели, но мы даем вам премию не только за рисунок. У вас принципиальная газета.

И она, чуть-чуть улыбаясь, посмотрела на Ромку.

Девчонки и мальчишки (из дневника Миши Пташкина)

15 января. Сегодня я заметил, что Колька Дудкин вдруг посерьезнел. У него были начищены ботинки, и от него с утра пахло духами. Я долго думал, что все это значит, а потом на уроке догадался. Колька написал какую-то записку и сказал мне: «Передай Лельке Сверчковой! Это об общественной работе». Я человек не любопытный, но все-таки эту записку случайно прочитал. Вот так общественная работа! «Леля, я давно хотел сказать одну вещь. Ты помнишь тот день, когда у тебя в раздевалке пропала галоша и мы ее вдвоем искали? Я этот день запомнил на всю жизнь, и я хочу с тобой дружить. С пионерским приветом!»

Когда мы с Колькой шептались, Колбасин — наш староста — сказал:

— Что за разговоры на уроке?

— А ничего, — нашелся Колька, — я у Мишки резинку прошу.

В общем я передал Лельке на соседнюю парту записку. И они с Танькой сразу стали ее читать.

Вот тут-то и произошел самый трагический момент. Когда Колька получил через меня Лелькин ответ, наш чертежник Сергей Петрович, стоявший у доски, вдруг сказал мне:

— Пташкин, ты что Дудкину передал?

— Я — ничего… — сказал я и прошептал Кольке: — Когда древние греки попадались с тайными документами, они эти документы глотали.

Я сказал это в шутку, а Колька, видимо испугавшись Сергея Петровича, взял и вправду проглотил записку. Ой, вот смех!

Но смех смехом, а отсюда все и началось…

На этом я свой дневник обрываю, потому что пришла мама с работы и спросила, что я делаю. Я ответил: уроки.

18 января. Я считаю, что если бы девчонки не были такими гордыми, то наша пионерская работа очень бы наладилась. Я, например, все время хочу поговорить по-человечески с Танькой о шахматном турнире, а она убегает.

В тот день, когда Колька проглотил записку, мы с ним на перемене подошли к Лелькиной парте.

— Ну что? — спросила Лелька. — Ты ответ прочитал?

— Нет, — ответил мой друг, — ты знаешь, я эту записку… проглотил…

А тут Танька ввернула:

— Это очень некрасиво — глотать чужие письма.

— Но ведь эта записка чуть не попала к Сергею Петровичу! — сказал Колька.

— Это Колькин благородный поступок, — добавил я.

Но тут как-то все нескладно получилось. Колька хотел пригласить Лелю вечером на каток, и вдруг входит в класс Колбасин и говорит:

— Лелька, пойдем в воскресенье на каток?

— Я… я… мне кажется… — растерялась Лелька и смотрит на Кольку.

— Но ведь ты свободна? — пристал Колбасин.

— Свободна.

— Вот и прекрасно! Я за тобой зайду. Кстати, там и поговорим о вечере. Вечер — дело серьезное, товарищ руководитель музыкального кружка. Итак, до воскресенья!

И Колбасин вышел из класса.

Мы с Колькой стояли очень разозленные. Да и самой Лельке, видно, было неудобно перед нами, и поэтому она первая заговорила ангельским голоском:

— А вы, Коля и Миша, будете в вечере участвовать? Ты бы, Коля, мог стихи прочитать, а Миша музыку сочинит или песенку.

Но Колька — очень гордый человек — сказал холодно:

— Нет!

Тут девчонки сразу стали юлить:

— Отчего? Почему?

А Колька ответил очень правильно:

— Потому, что кончается на «у»! — и хлопнул дверью.

Вот как бывает! Писали, писали друг другу и — поссорились!

Я знаю, почему все великие люди сочиняют по ночам. Потому что ночью тишина и можно думать, о чем хочешь. А вот интересно, спит ли сейчас Танька или нет?

20 января. Вдруг утром — звонок! Да, кстати, я не случайно так подробно описываю историю с Колькой. Но на его примере надо научиться всем, кто хочет дружить с девочками. Я сегодня угостил Таньку конфетой, а она ее съела и не стала со мной разговаривать. Это невежливо! Раз человек, положим я, хочет спросить, когда мы идем к шефам на завод, надо остановиться и ответить…

Итак, сегодня у меня утром в комнате — звонок!

— Слушай, я придумал! — говорит Колька. — Надо, чтоб у нас был свой музыкальный кружок, без девчонок. Они сами по себе, а мы сами по себе.

— А может быть, лучше всем вместе? — предложил я.

Колька задумался, а потом сказал:

— Стой! Эврика! Правильно! Ты пойдешь к этой Лельке Сверчковой и будешь там играть хоть на барабане, хоть на арфе. И при этом старайся, пусть тебя хвалят!

— Есть, — говорю, — буду стараться на барабане!

Тут Колька понизил голос и так страшно сказал, что у меня даже мурашки по телу пошли:

— А в концерте, в самый ответственный момент ты им такого набарабань, чтобы они с треском провалились! Гром и молния! Как гроза в Большом театре! Ясно?

Я сказал:

— Но, может быть, ты, Коля, не прав? Когда в древней Греции один какой-то грек с кем-то поссорился, он никому зла не делал, а сам яд выпил.

Колька на меня разозлился:

— Ну что ж, я теперь, по-твоему, травиться должен? Делай, как говорят, и все! Да не забудь, что сегодня воскресенье, вечером они на катке! Там будет эта… Лелька со своим Колбасиным кататься.

Вечером мы с Колькой взяли коньки и перелезли через забор на каток. Вскоре мы заметили Лельку с Танькой, а около них Колбасин увивался — то пистолетиком ездил, то восьмерку делал. А потом мы их догнали, и я хотел им показать, как надо ездить, но случайно упал и коленку расшиб.

Девчонки все закричали: «Ой!» — а Колбасин сказал:

— Так и надо! Чтоб не хвастался!

А Танька обрадовалась:

— Но он же перед нами, перед нами!

Подъехал Колька и, увидев Лелю, растерялся и не мог сказать ей «здравствуйте», хотя она первая с ним поздоровалась. А Колбасин это заметил и съехидничал:

— От волнения юноша потерял дар речи!

Колька посмотрел на него презрительно:

— Дар речи! Потерял! А ну-ка, давайте отсюда! Фьють!

Колька мог ударить Колбасина по шее, но не ударил. Он только толкнул его локтем.

— Ты потише! — сказал Колбасин и, подхватив девчонок, уехал с ними.

А я с Колькой остался сидеть на скамейке, потому что очень болела нога.

23 января. Все-таки Колька мой настоящий друг. Я лежу в постели, а он меня навещает каждый день. Врач сказал, что у меня серьезный ушиб и нужен покой. Но покоя у меня нет. Например, Колька с утра уже звонил три раза и спрашивал, как аппетит и температура. Я сказал, что течение болезни нормальное. А Колька вызвался достать профессора. Вскоре выяснилось, что профессор у Кольки по уху, горлу и носу и мне не подходит. Я не понимал, почему Колька так стремится, чтобы я побыстрее пошел в школу. А потом понял: он хочет, чтобы я побыстрее втерся в доверие к Лельке и Таньке и попал бы к ним в музыкальный кружок.

Но я и без него очень хорошо втерся в доверие. Лелька и Танька тоже навещают меня. Я уже написал свою музыку для песни «Девчонки и мальчишки», и репетиции у нас идут полным ходом. А Танька говорит, что я баснословно талантливый человек. Ей очень нравится, как я играю на пианино. И мне нравится, как она поет.

26 января. Сегодня днем в классе произошло ужасное событие. Я никогда не думал, что Колька ведет дневник, а он, оказывается, ведет. И этот дневник нашел в классе Колбасин и всем его прочитал. Все дураки хохотали, а мы с Колькой стиснули зубы.