ЛЮБОВЬ И ОРУЖИЕ - Sabatini Rafael - Страница 46

— Кажется, вы обращаетесь ко мне? — холодно ответствовал Гвидобальдо. — Я бы желал, чтобы более этого не повторялось.

Под взглядом герцога Урбино Гонзага сжался. Не успокоил его и смех Джан-Марии.

— Разве я не служил вам верой и правдой? — пролепетал придворный.

— Точно так же служат мне и последний поварёнок на кухне, и самый младший из конюхов, среди которых больше честных людей. — Гвидобальдо гордо вскинул голову. — Но никто из них никогда не посмел ещё обратиться ко мне, как к равному.

В его голосе столь явственно прозвучала угроза, что душа Гонзаги ушла в пятки. Но Джан-Мария одобрительно похлопал его по плечу.

— Не беспокойся, Иуда, — он вновь рассмеялся. — В Баббьяно для тебя найдутся и еда, и кров. Но не будем более терять времени. Веди нас, пока они всё ещё молятся. Не будем их беспокоить, — лицо его посуровело. — Я не хочу, чтобы меня обвинили в оскорблении веры. Мы подождём конца мессы у дверей часовни.

И в прекрасном расположении духа вместе с Гвидобальдо и вслед за Гонзагой он двинулся к арке. Они пересекли двор, где в несколько рядов уже стояли его вооружённые до зубов наёмники, и остановились у тяжёлой двери, закрывающей вход в арку. Гонзага попытался открыть её.

Потерпев неудачу, придворный обернулся. Колени его заметно дрожали.

— Она заперта.

— Мы слишком шумели, когда ставили лестницу и перебирались по ней в замок, — предположил Гвидобальдо, — и они подняли тревогу.

Объяснение показалось Джан-Марии убедительным. Выругавшись, он повернулся к наёмникам.

— Высадите дверь! Клянусь Богом, пусть они не рассчитывают, что меня остановит такое жалкое препятствие!

Дверь упала на землю, но добрались они лишь до конца тёмной галереи, выход из которой закрывала вторая дверь. Новая задержка разъярила Джан-Марию. Однако, когда сломали и вторую дверь, он не пожелал первым выйти во двор, где, скорее всего, поджидали нападавших солдаты Валентины.

Поэтому он пропустил вперёд своих наёмников, оставшись с Гвидобальдо в галерее, и вышел во двор, лишь когда ему сказали, что противника нет.

Наконец, сотня наёмников сгрудилась у часовни, и Гвидобальдо неторопливо направился к её дверям.

В часовне служили мессу. Густому басу фра Доминико, застывшего у подножия алтаря, вторил тенор пажа. Но едва отзвучали первые строки молитвы, как у дверей часовни раздались тяжёлые шаги, сопровождаемые клацанием стали. Мужчины обернулись, предчувствуя измену, и проклятия огласили храм, ибо на мессу они пришли без оружия.

Открылась дверь, фра Доминико смолк на полуслове, а затем вздох облегчения вырвался у наёмников, за которым последовал сердитый вскрик Валентины. Ибо первым в часовню вошёл граф Акуильский, закованный в латы, с мечом у бедра и кинжалом за поясом, со шлемом, который он нёс на левой руке. За ним горой высился Фортемани в кожаном, с металлическими пластинами панцире, с мечом, кинжалом, в каске. Лицо его раскраснелось от волнения. Замыкали маленькую колонну Ланчотто и Дзаккарья, так же при полном вооружении.

— Как вы посмели войти в храм божий в таком виде и прервать святую мессу? — негодующе вопросил монах.

— Терпение, святой отец, — спокойно ответил Франческо. — На то у нас есть веские основания.

— Что всё это означает, Фортемани? — Валентина, словно и не замечая Франческо, зло глянула на своего капитана. — Или вы тоже меня предали?

— Это означает, мадонна, — прямо ответил гигант, — что в эту самую минуту ваш комнатный пёсик Гонзага открывает железную дверь над мостом, дабы впустить в Роккалеоне Джан-Марию и его войско.

По взмаху руки Франческо гневные вопли наёмников мгновенно смолкли.

Валентина же, помимо своей воли, перевела взгляд на графа. Он выступил вперёд, склонил перед ней голову.

— Мадонна, сейчас не время для объяснений. Я допустил ошибку, скрыв от вас своё имя, и этим в полной мере воспользовался единственный изменник, проникший в Роккалеоне, Ромео Гонзага, который в настоящий момент, как и сказал Фортемани, впускает в замок моего кузена и вашего дядю. Я же не ставил перед собой иной цели, кроме служения вам, и не искал для себя какой-либо политической выгоды. Умоляю вас, мадонна, поверьте мне.

Валентина упала на колени. Губы её шептали молитву, ибо она поверила графу и решила, что всё потеряно, раз Джан-Мария уже в замке.

— Мадонна, — рука Франческо легонько коснулась её плеча, — повремените с молитвой до той поры, когда придёт время возблагодарить Господа нашего за избавление от опасности. Послушайте. Благодаря осмотрительности Пеппе, который, дай Бог ему здоровья, не терял веры в меня, ещё прошлой ночью я и Фортемани узнали о замысле Гонзаги. И потому приняли все необходимые меры предосторожности. Когда Джан-Мария и его солдаты войдут в первый двор, они обнаружат, что арка перегорожена дверьми, и им потребуется время, чтобы высадить их. Мои люди, как вы видите сами, запирают двери в часовню, чтобы задержать их и здесь. Мы должны в полной мере воспользоваться имеющимся в нашем распоряжении временем. И, если вы мне доверяете, прошу следовать моим указаниям, ибо мы провели ночь, готовя путь к отступлению.

Пелена слёз застилала глаза Валентины. Она всплеснула руками, признавая собственную беспомощность.

— Но они последуют за нами!

— Мы позаботились о том, чтобы этого не случилось. Командуйте, мадонна, время не ждёт.

Валентина ответила долгим взглядом, смахнула слёзы. Поднялась, положила руки ему на плечи.

— Как мне узнать, что вы говорите правду, что я могу довериться вам? — но по голосу уже чувствовалось, что в доказательствах она не нуждается.

— Клянусь рыцарской честью пред алтарём, что нет, не было и не будет у меня другой цели, как служить вам, монна Валентина.

— Я вам верю, — сказала она и зарыдала. — Простите меня, Франческо, и, может, Бог простит меня за то, что я потеряла веру в вас.

— Валентина, — выдохнул он с такой нежностью, что карие глаза девушки вновь засияли. А Франческо уже отвернулся от неё. — Фра Доминико, снимайте вашу ризу и одевайте обычную сутану. Нам предстоит долгий путь. Вы, — обратился он к стоявшим рядом наёмникам, — отвалите вот эту алтарную ступень. Мои люди ещё ночью смазали ржавые петли.

Наёмники выполнили приказ, и пред ними открылась лестница, уходящая в подвалы Роккалеоне.

Один за другим, быстро, но без паники, спустились они вниз — Франческо и Ланчотто последними, — а затем при помощи верёвки установили алтарную ступень на место, чтобы скрыть путь, которым ушли.

Фортемани с шестью наёмниками, шедшими впереди, открыли потерну[32], вытащили лежащую в подземной галерее длинную штурмовую лестницу, перекинули её через ров, в котором ревел бурный поток.

Фортемани первым ступил на эти хлипкие мостки и перебрался на другую сторону рва. За ним последовала дюжина солдат, вооружённых пиками, принесёнными ночью в галерею. Получив короткий приказ, они двинулись к лагерю Джан-Марии. Затем на лестницу ступили женщины, пажи, Пеппе и остальные наёмники.

Их никто не видел. Джан-Мария не позаботился даже о том, чтобы оставить на стене дозорного, полагая, что в возможной схватке каждый солдат будет на счету. А потому на лужок у южной стены защитники Роккалеоне переправились без помех.

Фортемани и его люди уже скрылись за башней замка, когда Франческо закрыл за собой потерну и быстро-быстро последовал за остальными. Дюжина крепких рук схватились за лестницу и перетащили её на зелёную траву, подальше от края рва. Покончив с этим, Франческо довольно рассмеялся и подошёл к Валентине.

— Им придётся поломать голову, чтобы понять, как нам удалось скрыться, и скорее всего, они придут к мысли, что мы стали ангелами и отрастили под бронёй крылышки. В Роккалеоне мы не оставили им ни лестницы, ни метра верёвки. Так что им не удастся последовать за нами, даже если они и догадаются, каким путём мы ушли. Но, милая Валентина, комедия ещё не закончена. Фортемани уже снимает лестницу, по которой они попали в замок, и разоружает тех немногих часовых, что остались охранять лагерь. То есть Джан-Мария оказался в западне, выскочить из которой без нашего на то дозволения практически невозможно.