ЛЮБОВЬ И ОРУЖИЕ - Sabatini Rafael - Страница 45

— Но каким…

— Отнесите письмо назад, — прервал его граф, дрожа от снедающего его возбуждения. — Отнесите его и примите все меры, чтобы оно попало по назначению. Если он откажется посылать письмо, сделайте это сами. Но оно должно оказаться у Джан-Марии.

— Но хоть скажите мне, что вы задумали? — воскликнул Эрколе.

— Всему своё время, друг мой. Сейчас главное — отправить письмо. Послушайте! Надо сказать Гонзаге, что, прочитав письмо, вы решили присоединиться к нему, помочь сдать Роккалеоне герцогу, поскольку боитесь за свою жизнь, ибо так или иначе, рано или поздно замок всё равно будет взят. Устройте так, чтобы Гонзага пообещал вам деньги и гарантировал неприкосновенность после падения замка. Убедите его в вашей искренности, и пусть он стреляет. И поторопитесь, ибо месса скоро закончится, а другого случая уже не представится. Потом возвращайтесь сюда, и мы обсудим всё остальное. Сегодня ночью нам будет чем заняться, Эрколе, и вам придётся освободить меня после того, как все лягут спать. А теперь идите!

Эрколе ушёл, а Пеппе остался, осыпая графа градом вопросов. Франческо отвечал до тех пор, пока Пеппе не ухватил суть. Затем он выругался и заявил, что большего шутника, чем его светлость, ещё не рождала земля. А тут вернулся и Фортемани.

— Всё нормально? Письмо отправлено? — спросил Франческо.

Фортемани кивнул.

— Мы поклялись, что вдвоём доведём дело до конца, он и я. Он приписал ещё строчку, указав, что добился моего согласия помогать ему, а посему герцог должен сохранить мне жизнь после взятия Роккалеоне.

— Отлично, Эрколе, — граф даже захлопал в ладоши. — А теперь верните мне письмо, которое я просил передать монне Валентине. Нужда в нём отпала. Но ночью, когда все заснут, приходите сюда и приведите с собой моих слуг, Ланчотто и Дзаккарью.

Глава XXIV. ПРЕРВАННАЯ МЕССА

Утро праздника тела Христова утонуло в сером тумане. С моря дул холодный ветер, когда, подчиняясь колокольному звону, гарнизон Роккалеоне потянулся в часовню.

Появилась и монна Валентина в сопровождении дам, пажей и Пеппе, едва сдерживающего нетерпение. Бледное лицо Валентины, чёрные круги под глазами свидетельствовали о бессоннице, а когда она склонила голову в молитве, дамы её заметили, как слёзы капают на раскрытый требник. Из ризницы вышел фра Доминико, весь в белом, как того требовали церковные каноны, за ним паж, наоборот, в чёрной сутане, и месса началась.

Отсутствовали лишь Гонзага, Фортемани, часовой на стене да арестанты — Франческо и двое его слуг.

Гонзага испросил разрешения Валентины покинуть службу, пустившись в пространные рассуждения о том, что герцог в последний момент — а как следовало из письма Фанфуллы, времени у него практически не осталось — может предпринять отчаянную попытку захватить замок, а потому один часовой, патрулирующий стены, мог не уследить за коварным врагом. Валентина, занятая своими мыслями, уже не видела особой разницы, падёт замок или устоит, а потому просто кивнула, не вслушиваясь в доводы Гонзаги.

И после того, как все собрались в часовне, Гонзага в нетерпении поспешил на стены, горя желанием выполнить задуманное. Вахту в то утро нёс молодой Авентано, тот самый, что читал вслух письмо, посланное Джан-Марией Гонзаге. Придворный воспринял это как добрый знак. Если он и мог поладить с кем-то из наёмников, так только с Авентано.

Туман быстро поднимался, видимость заметно улучшилась. В лагере Джан-Марии люди сновали взад-вперёд, хотя обычно в столь ранний час там царили тишина и покой. Всё говорило о том, что Джан-Мария ждал сигнала.

Гонзага приблизился к часовому, нервничая всё больше и больше. Мысленно выругал Фортемани, отказавшегося принять более активное участие в заговоре. Придворный пытался убедить Эрколе, что тот лучше справится с этим делом, но тот лишь усмехнулся и резонно заявил, что раз Гонзаге полагается большая награда, он и должен взять на себя основную работу. А он, Фортемани, проследит, чтобы никто не вышел из часовни, пока Гонзага будет вести переговоры с часовым.

Поздоровавшись с Авентано, Гонзага с удовлетворением отметил, что тот без панциря или кольчуги. Поначалу он собирался уговорить или подкупить часового, но, когда пришла пора действовать, не смог найти нужных слов. Он опасался, что Авентано не только не будет слушать его, а разозлится и набросится на него с алебардой. Гонзага, разумеется, понятия не имел о том, что Фортемани загодя попросил Авентано не отказываться от взятки, ежели она будет предложена. Он выбрал юношу, так как тот был неглуп, и, со своей стороны, пообещал ему щедрое вознаграждение, если всё пройдёт, как надо. Гонзага же, ничего об этом не зная, в последний момент отказался от намерения подкупить часового, хотя и пообещал Эрколе, что начнёт с этого.

— Вы, похоже, замёрзли, ваша светлость, — юноша заметил дрожь, бьющую Гонзагу.

— Промозглое утро, Авентано, — ответил придворный.

— Это точно. Но скоро пробьётся солнце и сразу потеплеет.

— Да, конечно, — рассеянно пробормотал придворный, переминаясь с ноги на ногу рядом с Авентано. Пальцы его под синим плащом нервно тискали рукоять кинжала, который он не решался вытащить. С одной стороны, Гонзага понимал, что он теряет время, с другой — опасался, что ему не поздоровится, если удар кинжалом не будет смертельным, ибо Авентано, несмотря на молодость, был парнем крепким и жилистым. Гонзага отступил на шаг и тут же нашёл простое и изящное решение.

— Что там такое? — воскликнул он, уставившись вниз.

Авентано подошёл к нему.

— Где, ваша светлость?

— Там, внизу. Смотри туда, между плитами? — он указал на неширокую щель.

— Ничего не вижу, ваша светлость.

— Блеснуло что-то жёлтое. Какое под нами помещение? Клянусь, тут пахнет изменой. Опустись-ка на колени да присмотрись повнимательнее.

Мельком взглянув на бледное, перекошенное от напряжения лицо придворного, бедняга выполнил приказ. Фортемани, похоже, переоценил умственные способности юноши.

— Ничего не вижу, ваша светлость. Щель не сквозная. Просто водой вымыло раствор.

Гонзага торопливо выхватил кинжал и всадил его в широкую спину Авентано. Руки юноши разжались, и он с протяжным стоном упал на холодный гранит.

И в то же мгновение солнце прорвалось сквозь облака, залив стены жаркими лучами, а в вышине запел жаворонок.

Убийца же с посеревшим лицом застыл над своей жертвой, выбивая зубами дрожь, втянув голову в плечи и словно ожидая ответного удара. Он впервые убил человека, и это злодеяние наполнило его душу ужасом. Ни за что на свете — даже если бы ему посулили спасение бессмертной души, которую он обрёк на вечные муки, — не решился бы Гонзага наклониться и вытащить кинжал. Жалко вскрикнув, он повернулся и отбежал на несколько шагов. Затем сдёрнул с шеи платок, взмахнул им и помчался открывать железную дверцу.

Дрожащими пальцами повернул он ключ в замке, распахнул дверцу и глянул вниз, где солдаты Джан-Марии уже тащили сбитую из сосновых стволов лестницу. Они поставили её вертикально на противоположной стороне рва, затем перекинули через него, так что свободный конец лёг на стену под самой дверцей. Один из солдат перебрался по ней, Гонзага помог ему закрепить конец, и через несколько минут сотня солдат во главе с Джан-Марией и Гвидобальдо уже стояли в первом дворе замка. Именно на это и рассчитывал Франческо, зная, что у его кузена нет привычки подвергать себя ненужному риску.

Герцог Баббьяно, обросший, с рыжей щетиной, — выполняя данный им обет, он не брился уже с полмесяца, — повернулся к Гонзаге.

— Всё нормально? — дружелюбно спросил он, тогда как Гвидобальдо одарил придворного презрительным взглядом.

Гонзага заверил их, что гарнизон по-прежнему в часовне и никто ни о чём не подозревает. Теперь, чувствуя, что защита ему обеспечена, Гонзага вновь обрёл былую уверенность и непринуждённость придворного.

— Вы можете поздравить себя, ваше высочество, — с улыбкой обратился он к Гвидобальдо, — ибо ваша племянница воспитана в любви к Господу нашему.