Колумб - Sabatini Rafael - Страница 8

Это дни, когда он запросто общался с цветом общества, стали, возможно, счастливейшими его днями, позволили ему ощутить, что он наконец-то занял достойное место в жизни. Нетерпение покинуло его, ибо не зря говорится: путешествуя со всеми удобствами, нет нужды спешить к месту назначения. Но, к сожалению, всему хорошему приходит конец. Окружающее его сияние меркло по мере того, как неделя сменялась неделей, не принося изменений для Колона. Подруга королевы, маркиза Мойя могла обратиться к нему на публике, не скрывая своего расположения. Сантанхель, по мнению других самый влиятельный сановник двух королевств, мог превозносить его достоинства. Но Колон не мог не почувствовать падение интереса к собственной персоне. И решил обратиться к маркизе Мойя, рассчитывая использовать её влияние при дворе, которым она обладала вследствие близости с королевой.

Он отправился во дворец на Ронде, где его встретили более чем благожелательно, упрекнув в том, что так долго не видели у себя.

— Дело в том, сеньора, — оправдывался Колон, — что я не смел даже подумать об этом.

— Но ведь от первооткрывателя и ждут открытий. — Маркиза пригласила его в гостиную.

— Пока я первооткрыватель, но боюсь, что скоро обо мне забудут.

— Только не я, друг мой. Если б всё зависело от меня или моих напоминаний королеве, у вас давно был бы целый флот. Меня даже попрекнули за мою настойчивость.

Он разыграл раскаяние.

— О, сеньора! И я был тому причиной!

— Я никогда не покину вас, — заверила маркиза Колона с такой теплотой, что тот разом позабыл и предупреждение Сантанхеля, и свои слова о том, что ему чужды человеческие слабости.

— Я ещё не совершил ничего такого, что может заслужить ваше расположение. Мне стыдно, что я пришёл к вам, чтобы досаждать своими заботами.

— Вам надо стыдиться только того, что у вас не нашлось другой причины для визита.

— Я могу лишь вознести молитву, что вы помните о моих делах.

— Молитву? О Господи, сеньор, я не святая, чтобы мне молились.

— Как я могу в это поверить, если мои глаза видят другое?

— И что же они видят? — улыбнулась маркиза.

— Божественную красоту, на которую нельзя взирать со спокойным сердцем. — Он вновь взял маркизу за руку, и на мгновение она не отняла руки.

Но глаза её затуманились. В их чёрных глубинах что-то мелькнуло, возможно, страх, вызванный его жарко полыхнувшей страстью.

Голос её упал до шёпота.

— Сеньор Кристобаль, стоит ли нам совершать глупость, в которой потом придётся раскаиваться. Ваши надежды получить согласие королевы…

— Сейчас пришёл черёд других надежд! — горячо возразил Колон.

— Но не для вас, Кристобаль. Будем же благоразумны, друг мой.

Но спокойствие её тона не смогло сдержать Колона.

— Благоразумны! Что тогда подразумевается под благоразумием? — Чувствовалось, что он сам готов ответить на этот вопрос, но маркиза опередила его.

— Быть благоразумным — значит не ставить под удар то, чего можно добиться, ради иллюзии чего-то лучшего, но, увы, недостижимого. — Она как бы просила его помочь ей устоять. — Что-то я могу дать вам и дать без ограничений. Удовлетворитесь этим. Требуя большего, можно потерять всё. И вам, и мне.

Он вздохнул и склонил голову.

— Всё будет, как вы скажете. Моё единственное желание — служить вам, а не доставлять неприятности.

Ответом ему был нежный взгляд. А появление Кабреры полностью привело их в чувства.

Низкорослый, с кривыми ногами, с улыбающимися, чуть выпученными глазами, он тепло поздоровался с Колоном и не менее тепло попрощался, когда четверть часа спустя тот покинул дворец.

— Определённо я должен приложить все силы, чтобы мечты этого мореплавателя стали явью, — воскликнул Кабрера после ухода Колона. — Он знает, как поддерживать мой интерес к его делам.

— Я рада это слышать.

— И тебя не удивляет, что я готов вылезти из кожи вон, лишь бы побыстрее спровадить его на корабль, отплывающий в Индию или в ад?

— О, Андреc! Ты собрался ревновать меня?

— Нет, — засмеялся Кабрера. — Именно для того, чтобы избавить себя от этого мерзкого чувства, я и хочу помочь только что вышедшему отсюда господину побыстрее поднять якорь.

Рассмеялась и маркиза.

— Я не пошевелю и пальцем, чтобы помешать тебе. Он мечтает о море, а раз я хочу ему добра, то мечтаю, чтобы он вышел в море. К этому мы и будем стремиться.

Она говорила так искренне, что Кабрера решил, что лучше всего свести стычку с женой к шутке. Но не удержался от последней шпильки.

— Едва ли он ждёт выхода в море столь же страстно, как я. Мне кажется, у него есть и другие интересы на берегу.

Разговор этот не пропал впустую, ибо два или три дня спустя Сантанхель подошёл к Колону на одной из галерей Алькасара.

— Выясняется, что у вас больше друзей, чем вы могли ожидать. Кабрера чуть не поссорился с королём, убеждая его принять решение в вашу пользу. Теперь вы можете оценить мудрость моего совета — быть осмотрительнее с очаровательной маркизой. Отсюда и результат — участие Кабреры в вашем проекте.

— Он просто хочет побыстрее избавиться от меня, — саркастично ответил Колон. — Но если он лишь рассердил его величество, то какой мне от этого прок?

— Меня послала к вам королева. Кабрера говорил с ними обоими, и её величество сегодня утром просила заверить вас, что дело скоро сдвинется с места. Столь долгая задержка вызвана лишь тем, что война в самом разгаре, да тут ещё король Франции добавил нам забот.

— Дьявол его побери.

— Это ещё не всё, — лицо казначея посуровело. — Торквемада[6] требует принятия закона об изгнании всех евреев из Испании.

— Пусть сатана лично поджарит его на костре.

Сантанхель сжался в комок.

— Ш-ш-ш! Ради Бога! Людей сейчас сжигают и за куда меньшие прегрешения. Горячностью тут не поможешь. Терпение. Терпение — наше единственное оружие.

— Терпением я сыт по горло. Сколько же можно ещё терпеть!

Но потерпеть пришлось. Король и королева покинули Кордову, держа путь в Гранаду. Двор последовал за ними, Колон — за двором. Сначала в Севилью, потом — на зиму — в Саламанку, где Колон приобрёл нового и очень влиятельного друга — доминиканца Диего Десу, приора монастыря святого Эстебана, наставника юного принца Хуана. Неподдельный, искренний интерес Десы к его проекту оживил уже начавшие угасать надежды Колона. Своим авторитетом Деса поддержал тех друзей Колона, что по-прежнему уговаривали их величеств дать согласие на экспедицию в Индии. И возможно, добились бы своего, но вспыхнувший в Галисии мятеж заставил правителей Испании забыть обо всём другом.

В отчаянии от этой новой задержки, Колон заявил, что все легионы ада ополчились на него, чтобы не дать выполнить волю Господню.

И вот более года спустя после первой аудиенции у королевы, на которую возлагалось столько надежд, Колон вновь прибыл в Кордову. Все забыли о нём, и даже королева не удосужилась предложить ему прежнее место проживания, а он из гордости не стал напоминать о себе. По совету Сантанхеля снял комнату над мастерской портного Бенсабата на Калье Атаюд, самой узкой и кривой улочке города, славящегося узкими и кривыми улочками.

Король и королева, поглощённые подготовкой к решительному штурму Гранады, не могли уделить планам и мечтам мореплавателя ни единой минуты. В результате Колон всё ещё мерил шагами коридоры дворца, ожидая решения своей судьбы. Он, которым ещё недавно все восхищались, попал под прицел насмешников: придворные делились друг с другом стишками, в которых намерение Колона достичь востока через запад сравнивалось с возможностью попасть в рай через ад.

Один из таких стишков достиг ушей мессира Федерико Мочениго, венецианского посла при дворе их величеств королевы Кастильской и короля Арагонского. И хотя в Испании о Колоне вроде бы и думать забыли, в другом дворце сама мысль о возможности достичь востока через запад вызвала немалый переполох.