Колумб - Sabatini Rafael - Страница 7

Немалый интерес проявил к нему и Луис де Сантанхель, казначей Арагона. И им двигали мотивы, весьма схожие с мотивами Кинтанильи. Увидев в Колоне потенциального спасителя евреев Испании, он сразу же уверовал, что тот — посланник Божий. (Собственно, и сам Колон придерживался того же мнения.) Ибо, хотя Сантанхель крестился и теперь исповедовал христианство, сердцем он оставался со своим народом. И столь плохо скрывал свои чувства, что однажды ему пришлось ощутить на себе мёртвую хватку Святой палаты Сарагосы. Тогда всё обошлось публичным покаянием. Лишь его незаменимость в государственных делах и любовь повелителей Испании спасли Сантанхеля от самого худшего.

В день аудиенции Сантанхель нашёл Колона в доме Кинтанильи, сжал его руки в своих, заглянул в глаза.

— Я спешу объявить себя вашим другом до того, как ваши деяния позволят вам приобрести столько друзей, что я затеряюсь среди них.

— Иными словами, дон Луис, по доброте своей души вы хотите придать мне мужества.

— И не только. Я верю, что вас ждут великие дела, которыми вы прославите Испанию.

Колон криво улыбнулся.

— Если б и король придерживался того же мнения…

— Король осторожен. Никогда не спешит с принятием решений.

— Мне показалось, он довольно быстро решил, что я — шарлатан.

Дон Луис отшатнулся.

— Откуда у вас такие мысли! Его скептицизм — лишь проверка, и вы выдержали её с честью. Это слова королевы, друг мой. Так что наберитесь терпения, и поверьте мне — ожидание не будет долгим. Сегодня вы отужинаете со мной и доном Алонсо. А завтра вас приглашает маркиза Мойя. Она желает получше узнать вас. Я не ошибусь, если скажу, что ни к кому не прислушивается королева столь внимательно, как к ней, так что постарайтесь произвести на неё наилучшее впечатление. А впрочем, зачем я это говорю. Красота маркизы заставит любого распластаться у её ног.

На следующий день Колону удалось в полной мере насладиться красотой Беатрис де Бобадилья, маркизы Мойя, когда дон Луис привёл его в особняк на Ронде.

Колон разоделся, как на приём к королеве, а глаза его светились такой уверенностью, будто он уже достиг желаемого и все препоны остались позади. Маркиза встретила его одобрительной улыбкой.

Вчера на аудиенции он, разумеется, отдал должное её красоте. Но вчера слишком многое отвлекало его внимание, тогда как сегодня ему не было нужды отрывать от неё глаз. Да и какой галантный кавалер мог отвести свой взгляд от этой юной красавицы: высокая, с превосходной фигурой, одетая по последней моде. Чёрные волосы обрамляли белоснежный овал лица, шёлковый чепец сверкал драгоценностями. Влажные алые губы, бездонные чёрные глаза. В платье из жёлтого шёлка с синей каймой, высокой талией и низким вырезом, подчёркивающим грациозность шеи.

Сантанхель, играя роль опекуна, представил Колона.

— Маркиза, я привёл нашего первооткрывателя поцеловать ваши ручки.

Она восприняла эту фразу буквально и протянула руку, белее которой Колону видеть не приводилось, а её кожа показалась ему нежнее атласа. И губы Колона не отрывались от её руки дольше, чем того требовали приличия.

— Могу я предсказать вам будущее? — улыбнулась маркиза. — Испания так же не захочет освобождаться от вашей руки, как вы не хотите отпустить мою.

— Вы опьяняете меня своим пророчеством, сеньора.

— Мне представляется, вас не так-то легко опьянить.

— Нет. Разумеется, нет. Но когда вино сладкое и крепкое, я за себя не ручаюсь. Но готов рискнуть.

— Уверенности в себе вам не занимать. Вчера мы в этом убедились.

— Вчера, сеньора, вы видели перед собой мореплавателя, демонстрирующего профессиональные знания.

— О! — Её брови изогнулись. — А сегодня?

— Сегодня я — смиренный проситель, ищущий вашего благоволения.

— Вот смирения я в вас что-то не приметила.

— Вчера же я не решился обратиться к вам.

— Как можно, сеньор, — мягко пожурила его маркиза. — Этим вы поставили бы меня выше королевы.

— Пожалейте меня, сеньора. Не толкайте на предательство.

— Вот этого нам не нужно. В королеве вы нашли верного друга, на поддержку которого можете рассчитывать.

— Мои самые смелые надежды не простирались столь далеко.

— Но почему? — Её глаза вспыхнули. — В конце концов, королева — женщина, и в мужчинах ей нравится отвага. Как и король, она заметила, что её вам хватает с лихвой.

— Она не ошибётся, если поддержит меня. Я выполню всё, что обещаю.

— Вчера вы доказали это более чем убедительно. Не так ли, дон Луис?

— Полностью с вами согласен, — улыбнулся Сантанхель.

— И можете не сомневаться, — заверила Колона маркиза, — я позабочусь о том, чтобы королева ни на день не забывала о вас.

— За это благодарить вас буду не только я, — гордо ответил Колон. — И королева Изабелла, и вся Испания будут перед вами в долгу.

— Ну вот, — рассмеялась маркиза, — теперь я слышу того же человека, что и вчера, сеньор Колон.

Так проговорили они не меньше часа, а при расставании, когда Колон вновь поцеловал руку маркизы, она сказала:

— Считайте нас своими друзьями и приходите к нам, как к себе домой.

На улице в лучах весеннего солнца Сантанхель взял Колона под руку.

— Вы иностранец, сеньор Колон, и можете допустить ошибку, приняв слова, которые мы, испанцы, произносим из вежливости, за чистую монету.

Колон рассмеялся.

— Вы хотите сказать, что испанская вежливость предлагает всё, рассчитывая, что собеседник, будучи таким же вежливым, от всего откажется.

— Понимая, что к чему, вы не станете переоценивать слова маркизы.

— Так же, как и недооценивать её доброту.

— И её благоразумие, — добавил дон Луис. — Донья Беатрис де Бобадилья — ближайшая подруга королевы, пользующаяся немалым на неё влиянием, ей поверяются тайны, недоступные другим. Однако королева Изабелла весьма сурова в вопросах чести и не потерпит ни малейшей фривольности в поведении даже ближайшей подруги. Пожалуйста, имейте это в виду. Тем более есть ещё и Кабрера. — Сантанхель помолчал искоса глядя на Колона, затем прибавил: — Он один из нас.

Колон ничего не понял.

— Один из нас?

— Новый христианин, — объяснил дон Луис. — Пусть он маркиз Мойя, но остаётся сыном рабби Давида из Куэнки.

Многое стало ясно Колону. Значит, как он и догадывался, Сантанхель был мараном[5], следовательно, жена другого марана была для него священна. Колон же, несмотря на испанизированную фамилию и характерную внешность, мараном не был. Но решил в этом не признаваться, поскольку подобный ответ мог изменить доброе отношение к нему человека, играющего важную роль в государственных делах.

— Понятно, — коротко кивнул он.

— Я не вдавался бы в такие подробности, если бы не полагал, что говорю для вашей же пользы.

— А мне не остаётся ничего другого, как поблагодарить вас. — Колон рассмеялся. — Но не волнуйтесь, сеньор. Кристобаль Колон не тот человек, который может позволить страсти вмешаться в его судьбу. Поставленная мною цель слишком велика, чтобы уступать человеческим слабостям.

— Цель, возможно. Но вы сами? — в голосе казначея Арагона слышалось сомнение. — Будьте поосмотрительнее, мой друг, если вы хотите добиться своего.

И потянулись дни ожидания. Колон, шагая по залам Алькасара, ловил на себе взгляды придворных. Он прошёл долгий путь от маленького домика на Вико Дритто ди Понтичелло в Генуе, где он родился, и всегда искренне полагал, что достоин лучшей доли. Этой убеждённостью объяснялись его патрицианские манеры. Мужчины подталкивали друг друга, когда он проходил мимо, и часто он слышал, как с восторгом произносилось его имя. Гордые гранды, идальго, принцы церкви, известные воители и государственные мужи искали повода познакомиться с ним. И не одна красавица забывала в его присутствии о кастильской сдержанности, чтобы выразить взглядом своё восхищение. Его окружал ореол загадочности, и, зная об этом, Колон, разумеется, ни в коей мере не пытался развеять его. Никто не мог сказать с определённостью, кто он такой и откуда появился при дворе. Кое-кто считал его португальцем, другие — лигурийским дворянином. Некоторые говорили, что он учился в Павии и по праву считался гордостью университета. Упоминалось и о том, что он — знаменитый морской волк, гроза сарацин на Средиземном море. А самые догадливые утверждали, что он плавал в морях, которые ещё не бороздили другие корабли. Соглашались придворные лишь в одном: его внешность, осанка, лёгкость в общении с дотоле незнакомыми людьми, плавность речи, чуть расцвеченной акцентом, безо всякого сомнения, указывали, что Колон — важная птица.