Озеро Черного Дракона - Вершинин Анатолий - Страница 24

Помещичий дом — старый, большой — был на три четверти пуст. В нем, кроме Чинь Вана, жили лишь его сестра, старуха родственница да несколько слуг. Бесшумно пробираясь по дому, Чинь Бан поминутно вздрагивал от каждого шороха, от шелеста деревьев за стенами, от поскрипывания пола под ногами.

А вот и комната, где он беседует с духами предков. Она тускло освещена мерцанием светильника. Его отблески дрожат на черном лаке пузатого алтаря, инкрустированного узорами из слоновой кости.

Помещик опустился перед алтарем на колени, смиренно наклонил голову и постарался заставить себя думать о предках. Но мысли не слушались его. Отовсюду ему продолжали мерещиться шаги крадущихся врагов, подозрительные шорохи за спиной. Он зажег перед табличками с именами предков курительные свечи и с нетерпением ждал, когда они догорят. Ему не терпелось возвратиться в свою уютную спальню.

Но Чинь Бан не успел даже подняться с колен. Чья-то тяжелая рука вдруг легла на его плечо, и от одного этого прикосновения он чуть не умер. Ему показалось, что он проваливается в бездну. Нужно было немедленно закричать, заколотить руками об нол, чтобы поднять на ноги весь дом, но он словно одеревенел от страха. А через несколько мгновений во рту Чинь Бана уже торчал кляп и (руки были связаны. Дрожа от страха и выпучив глаза,

Чинь Баи безмолвно разглядывал связавших его людей. Перед ним стояли — помещик не поверил своим глазам! — смиренный батрак силач Ло и крестьянин Нгуен, арендовавший у него землю! Он мог бы заподозрить кого угодно в злонамеренных мыслях против себя, но только не этих двух людей!

Пока Нгуен и Ло связывали ноги Чинь Бану, оцепенение и страх, охватившие его, уступили место ярости. Кто позволил этим грязным ублюдкам войти ночью в его дом?! Как осмелились они дотронуться до него своими грязными руками?!

Если бы не веревки, врезавшиеся в тело, Чинь Бан подумал бы, что все это происходит во сне. Он попытался что-то вымолвить, по из-за плотного кляпа стал задыхаться. Тогда он начал изо всех сил барахтаться, пытаясь хотя бы ударить йогой кого-нибудь из врагов, но Нгуен и Ло не обращали на это никакого внимания.

— Ну и боров! — покачал головой Нгуен, пытаясь сдвинуть Чинь Бана. — И не поднимешь его один!

— Не мешай-ка мне, — сказал тогда Ло. — Я его в последний раз на себе понесу...

Нгуен закряхтел, помогая Ло взвалить помещика на плечи, и вышел первым, чтобы оглядеть двор.

За воротами усадьбы стояли еще три человека с ружьями, но Чинь Бан не разглядел в темноте их лиц.

Дойдя до берега реки, люди остановились.

Чинь Бану развязали ноги, вынули кляп изо рта.

— Слушай, Чинь Бан! — сурово обратился к нему Нгуен. — Мы не будем перечислять всех преступлений, которые ты совершил перед народом. Не за них народный суд приговорил тебя к смерти, а за более страшное...

Помещик рванулся к Нгуену и, захлебываясь, заговорил:

— Никаких преступлений я не совершал! Никакие вы не судьи! Немедленно отпустите меня, иначе жестоко поплатитесь за это!..

Ло положил па плечо помещика свою тяжелую руку, и тот замолчал.

' — Для того чтобы перечислить все твои преступления, — сказал Нгуен, — не хватило бы и недели. Я могу только напомнить некоторые из них... Помнишь год, когда тайфун побил крестьянские посевы и голод душил людей?

— Разве я пе ссужал тогда многих рисом?! — воскликнул Чииь Бан.

— У тебя зерном были полны закрома, и ты пользовался безвыходным положением людей, чтобы брать с них непомерно большие проценты за ссуду.

— Я никого пе неволил!

— Так может говорить лишь человек с волчьим сердцем...

— Я не хочу слушать тебя!

— Нот, послушай! Разве можно забыть семьи бедняков, которые умерли в тот год по твоей вине, Чинь Бан?

— Это неправда! Небо решает, кому и когда умереть!

— Ты воспользовался горькой нуждой семей Ло, Хона и многих других, чтобы за бесценок забрать у них землю. Вспомни, сколько семей ты выгнал за долги из их хижин? Всё, Чинь Бан, было у тебя построено на обмане, бесчеловечности и произволе. Твоя воля стала единственным законом в пашем селении. Разве не ты издал закон, по которому крестьянская скотина, если она случайно забредет па помещичье пастбище, становилась твоей собственностью? А лабанг?14 Даже за листья лабанга, которые никому не принадлежат и валяются на земле, ты умудрился брать с нас налог!

— Не один я так поступал. Почему вы меня за это судите?

— Повторяю, Чипь Бап, что сейчас мы судим тебя не за это.

— За что же тогда?

— И даже не за то, что при японцах ты оклеветал брата Ло и, когда те его казнили, присвоил его землю.

— Это неправда!

Нгуен вплотную подошел к сжавшемуся от страха помещику.

Несколько минут он молча вглядывался в его посеревшее, обмякшее лицо.

— Мы приговорили тебя к смерти за то, что ты предавал чужеземцам наших братьев. Это по твоему навету были повешены, обезглавлены и заживо сожжены многие наши крестьяне! По твоей вине недавно был расстрелян французами агитатор Куопг! Что, разве не так?

— Ложь! Ты все это выдумал... Кто же не знает, что Куонг был схвачен по указке Желтой Маски?

— Откуда это известно тебе? — спросил Нгуен, обменявшись взглядом с товарищами. — Разве ты был при этом?

— Нет, я болел тогда. Но мне рассказывали другие.

— Трусость и ложь всегда живут рядом. Зачем нужно было тебе рассказывать то, что сам видел, Чинь Бан? Разве не ты был тогда в желтой маске?

Мгновение помещик вытаращенными от животного страха глазами глядел на Нгуена, а потом упал на колени и, тычась головой в землю, истерически закричал:

— Братья, пощадите! Простите! Возьмите дом мой! Берите все, что накопил, только не убивайте!

— Не накопил, а награбил! Придет время — возьмем!

Люди с отвращением глядели на пресмыкающегося у их ног, еще недавно всесильного, жестокого и алчного человека.

Продолжая ползать, Чинь Бан поднял глаза, с мольбой всматриваясь в лица своих судей. До последней минуты его не покидала надежда разжалобить их причитаниями и наигранным раскаянием. Но ни на одном лице оп не увидел и тени сочувствия или жалости.

ГОЛУБАЯ РЫСЬ

Над зубчатой кромкой Тигровой горы сиял багрово-золотистый отблеск заката. Постепенно все оттенки окружающей зелени потускнели, и она приняла одип темно-серый, унылый цвет. Стали расплываться и терять очертания далекие темно-фиолетовые скалы, утонули в поднимающейся с сырой почвы сизой дымке подножия деревьев и заросли. Из-за вершины горы, похожей на голову орла, выплыла луна. Где-то близко заухал филин, и тут же, будто отвечая ему, зловеще закричала выпь.

Наступила ночь. Вражеский лагерь утих. Французы зажгли сторожевые костры и, оставив между деревьями нескольких часовых, погрузились в сон.

Прислонившись к валуну, Ванг тоже дремал. Позади него, сидя на камнях, бодрствовали Фам и Железный Бамбук. Остальные спали в пещере. Вдруг Ванг насторожился. Через минуту Фам и Железный Бамбук тоже недоуменно переглянулись между собой. Что такое? Из пещеры явственно доносились радостные голоса. Вот у входа показался Гун. Он возбужденно махал руками, приглашая дозорных зайти в пещеру.

— Скорее сюда! — шептал он. — Мы спасены!..

В пещере все собрались в круглой зале и с изумлением смотрели, как из щели, зиявшей в своде, быстро спускалась толстая веревка. А чьи это головы видны там наверху? Неужели это Большой Ветер и Бак из селения мыонгов? Откуда и как они попали сюда, кто подсказал им путь для спасения осажденных?

Всё это выяснилось позднее, когда люди и корзины с рисом были вытянуты наверх.

Горная тропа, по которой Бак повел спасенных им людей, вилась вдоль крутого откоса и выходила к озеру Черного Дракона. Каждый шаг здесь требовал особой осторожности. Ванг торопил своих спутников. Кто знает, не обнаружили ли уже враги, что он с людьми тайком покинул пещеру!