Повести и рассказы - Мильчаков Владимир Андреевич - Страница 85

— Вы сможете сами дойти до койки? — спросил он, не глядя на раненого.

— Конечно, смогу, — ответил тот.

С помощью кончившего бинтовать ассистента он спустился со стола. Затем, отстранив ассистента, медленно направился к выходу.

— Конечно, смогу, — тяжело дыша, заговорил он на ходу. — Ведь мне пора на выписку. Скоро домой… Ой! Что это?..

Мучительная судорога свела все тело раненого. Он оглянулся и глазами, полными боли и ужаса, посмотрел на врача. Новый приступ судороги опрокинул его навзничь, и он, тяжело рухнув на пол, умолк.

— Вот и все! — весело пискнул генерал. — В этой концентрации «Цеэм» действует безотказно, не будь я фон Лютце. Пойдемте, дорогой Брук. Опыт удался.

Шагая вместе с Бруком по коридорам подземного города к своему кабинету, генерал сиял от удовольствия. Ему не терпелось поскорее рассказать Бруку, каких трудов стоил ему этот препарат, как благосклонно отнеслось к идее создания такого препарата высшее командование. Но, не желая, чтобы часовые у дверей слышали его слова, генерал сдерживался. Зато едва лишь за ними закрылась дверь кабинета, фон Лютце испытующе спросил Брука:

— Ну, как наш «Цеэм»? Интересная штучка?

— Блеф! — процедил сквозь зубы Брук.

— Ты просто завидуешь, — игриво хохотнул фон Лютце. — Мы нашим «Цеэмом» поставим русских на колени…

— Чепуха, — отрезал Брук. — Хорош только для индивидуального потребления. — Увидев изумленный взгляд генерала, Брук неожиданно рассердился и ядовитым тоном спросил: — Вы что же, дорогой кузен, хотите русских поодиночке ловить и смазывать их этим самым «Цеэмом»? Пока вы, высокочтимый барон, справитесь хотя бы с одним русским Иваном, он из вас мартышку сделает.

Генерала передернуло. Последние слова американского родича он воспринял как намек на свою наружность. Эрнст Брук и сам почувствовал, что перегнул, и заговорил примирительно:

— Надо продолжать изыскания, дорогой кузен. Надо сделать препарат устойчивым и добиться возможности использовать его в артиллерии. Надо научиться покрывать им поверхность снарядов, вводить его в состав, употребляемый при воронении. Добиться того, чтобы даже мельчайший осколок артиллерийского снаряда нес смерть.

Генерал угрюмо кивал головой. Про себя он поклялся, что никогда не простит обнаглевшему американцу эту «мартышку» и при первой возможности отплатит за нее сторицей. «Только представится ли когда-нибудь эта возможность?» — уныло спросил себя генерал.

— Когда же ты повезешь меня в лабораторию? — нарушил молчание Брук.

Генерал, не отвечая, снял трубку.

— Дайте четвертый, — сердито пискнул он. — Фрейлин Шуппе? Здравствуйте! Как обстоят у вас дела?

Несколько секунд карлик слушал ответ начальника лаборатории, недовольно морщась. И вдруг закричал высоким, срывающимся на писк голосом:

— Работу надо начинать не позднее, чем послезавтра. Послезавтра — последний срок. Через два часа я сам к вам приеду. Да, сам, сам! Сам все проверю! — раздраженно закончил он и бросил трубку на рычажки аппарата.

— За два часа я успею переговорить с Берлином, — делая вид, что не замечает раздражения генерала, поднялся с места Брук. — Я буду на радиостанции.

Фон Лютце кивнул головой и, закрыв с утомленным видом глаза, откинулся в уголок кресла.

Радиостанция подземного города находилась в самой вершине холма. Брук неторопливо прошел по коридорами лестницам, критическим взглядом оценивая прочность железобетонных перекрытий между этажами.

«Холм внутри совсем пустой, как ореховая скорлупа, — сделал он неутешительный вывод. — Если накрыть тяжелыми фугасными бомбами, расколется до самой преисподней». Преисподней практичный американец называл пустовавшие сейчас помещения для военнопленных. Остановившись перед дверью радиостанции, он неодобрительно подумал: «Дверь стальную, в двадцать сантиметров закатили, а над головой всего полтора метра железобетона да метра два-три земли. На маскировку надеются. Не просчитались бы».

Два радиста — немолодой рыжеватый сержант и здоровенный верзила-рядовой, вскочив, приветствовали штандартенфюрера громогласным «хайль Гитлер!» Сержант с лихостью старого служаки доложил:

— На радиостанции все благополучно, никаких происшествий нет. Производим смену дежурств. Докладывает сержант Гиберт.

— Кто сейчас на дежурстве? — довольный четким рапортом, спросил Брук.

— Принимает дежурство сержант Гиберт, — отчеканил рыжеватый.

— Так заканчивай прием, и пусть твой напарник отправляется на отдых, — потребовал Брук.

Через минуту в помещении радиостанции остались только сержант и штандартенфюрер.

— Вот тебе волна и позывные, — сказал Брук, кладя перед радистом листок бумаги. — Когда вызовешь, передавай текст и жди ответа. — Он положил второй листок рядом с первым.

Радист начал выстукивать позывные, Брук, глядя, как под светом электрической лампы золотится шевелюра сержанта-радиста, думал: «Почему это среди немцев так много рыжих? Ведь немцы должны быть белокурыми».

Запрашиваемая станция ответила сразу, словно ждала этого вызова. Сержант взял второй листок.

Закончив передачу, радист облокотился на стол перед аппаратом. Несколько минут в помещении стояла тишина. Брук нетерпеливо заерзал на своем стуле, но лицо радиста сохраняло выражение бесстрастного внимания. Вслушиваясь в гудение эфира, он даже прищурил глаза, чтобы не пропустить сигнала вызова.

— Сержант! — окликнул радиста Брук. Гиберт с быстротой хорошо выдрессированного служаки вскочил на ноги. — Сиди, сиди. Давно в армии?

— С тридцать второго, господин штандартенфюрер.

— Воевал?

— Так точно. В Испании и Польше.

— Награды имеешь?

— Имею. Крест и две медали.

— Если будешь молчать, получишь третью, — после короткой паузы пообещал Брук. — Мои радиограммы в журнал не заносить. Понял?

— Так точно, господин штандартенфюрер, понял. Только…

— В следующий раз для записи в журнал я принесу другой текст. Согласен?

— Так точно. Готов служить, господин штандартенфюрер.

— Молодец. Кроме медали, получишь еще кое-что.

Брук вынул из кармана сигарету и стал разминать ее, готовясь закурить. Но в этот момент запищал аппарат, и радист начал прием. Штандартенфюрер вскочил и, наклонясь над плечом записывающего радиста, стал читать ответ на свою радиограмму:

Брук вскипел. Немецкие, американские и даже итальянские ругательства посыпались с его языка. Весь этот букет крепких выражений адресовался «болванам», не способным разыскать «девчонку», которую сами же запрятали в один из своих «собачьих ящиков».

Сержант, вскочив с места, почтительно вытянулся и с сочувственным видом выслушивал длинный набор ругательств. Красноречие Брука было остановлено резким звонком телефона. Брук сам поднял трубку.

— Сейчас пятнадцать сорок. В шестнадцать часов я должен быть в лаборатории «А», — услышал он недовольный голос фон Лютце. — Намерены вы ехать со мной?

— Иду, — ответил в трубку штандартенфюрер. Взяв со стола радиста листки с записями радиограмм, он скомкал их, сунул в карман и, бросив на прощанье радисту «Не болтай!», торопливо вышел из комнаты.

Радист, проводив глазами разъяренного эсэсовца, усмехнулся, подошел к двери и запер ее. Затем, присев к столику, он торопливо взял чистый листок бумаги.

мелким бисерным почерком записывал сержант, восстанавливая по памяти только что переданную и полученную радиограммы.