В долине Маленьких Зайчиков - Рытхэу Юрий Сергеевич - Страница 28

Удивительно, что капиталистическая страна может находиться так близко от его родной земли. Всматриваясь в береговые очертания полуострова, напоминающего собачью голову, Коравье думал о том, сколько ему еще нужно узнать, чтобы понять мир, в который он вошел.

– А капиталисты знают, что есть такой народ на Земле – чукчи? – спросил Коравье.

– Надо думать, что знают, – ответил Праву, удивляясь вопросу. – Их ученые иногда упоминают чукчей как диких людей…

– Что такое ученый? – спросил Коравье.

– Ученый… Человек, который лучше других видит будущее человечества, много знает.

– Который думает за других, – кивнул Коравье и добавил: – Как Локэ в нашем стойбище.

Карта долго мешала занятиям. Но постепенно Коравье привык к ней. Как-то он озадачил Праву вопросом:

– А будут несчастные люди при коммунизме?

Праву ответил не сразу. Коравье терпеливо ждал.

– При коммунизме будут жить обыкновенные люди, – как бы размышляя про себя, заговорил Праву. – Значит, у человека останутся его сильные и слабые черты, хотя он будет отличаться от теперешних людей. Я думаю, что при коммунизме тоже будут несчастные люди, но их будет намного меньше, чем счастливых. Потому что исчезнут главные причины, которые порождают несчастья…

– Может быть, и так, – согласился с ним Коравье и сказал: – Вот мы с тобой много разговариваем, а мне неспокойно, когда подумаю, что очень скоро стойбище Локэ придет к колхозной жизни.

– Ты боишься, что твои земляки по своему нутру не будут подходить для жизни в колхозе? – спросил Праву.

– Немножко такая боязнь есть, – ответил Коравье.

– Надо верить, что в человеке хорошего больше, чем дурного, – сказал Праву. – На то он человек.

– Беспокоюсь я все же о земляках. Когда-то им все равно придется начинать новую жизнь. Оттого, что придут к ней с опозданием, они долго не будут полностью счастливыми, потому что их нутро, мысли, память не скоро забудут старое.

– Что же ты предлагаешь? – спросил Праву.

– Надо скорее переселить стойбище в колхоз, – неожиданно ответил Коравье и, встретив недоуменный взгляд Праву, пояснил: – Даже новая одежда не сразу удобна человеку. Но не станешь же из-за этого вечно ходить в старье!

Коравье и Росмунту приняли в колхоз. По совету Ринтытегина Коравье поставили на работу в колхозную мастерскую. Он туда уходил с утра, в обед являлся домой, – словом, жил как все торвагыргынцы. Конечно, сам не чинил тракторов, но чем мог помогал другим. Долго думали, как быть с Росмунтой. Когда узнали, что она хорошо шьет, ее завалили заказами.

Несколько раз Коравье намекал, что ему лучше было бы в тундре, там, где олени. Но Праву не терял надежды, что удастся уговорить его переселиться обратно в стойбище Локэ, и оставлял эти намеки без внимания.

Однажды днем с шумом распахнулась дверь комнаты, и перед Праву предстал Коравье. Волосы его были всклокочены, бисеринки пота блестели на лбу, глаза сверкали.

– Что случилось?

– Компот! Компот!

Крик был такой, будто Коравье тонул в компотной реке.

Только сейчас Праву увидел у него в руках консервную банку.

«Кто-то у них отравился?» – с ужасом подумал Праву.

Но Коравье мало походил на несчастного. Неожиданно он сорвался с места и пустился в пляс по комнате. Он явно подражал Мирону Стрелкову, который как-то на его глазах плясал камаринского. Маленький домик весь содрогался.

– Ну, вижу, что компот, – недоумевая, проговорил Праву.

– Неужели не понимаешь? Ком-пот! Ком-пот! – повторял Коравье. – Это я сам прочитал! Сам!

Вот в чем дело! Ему открылся наконец секрет слогосложения!..

– Молодец, Коравье! Это значит, что ты научился читать.

Восторгу Коравье не было границ. Он заставил Праву одеться и пойти с собой. Первым делом затащил в маленький магазинчик Торвагыргына и, не обращая внимания на удивленного продавца, начал читать:

– Мо-ло-ко! Мя-со! Ту-чон-ка! Са-хар! Видишь, Праву? Са-хар!

На улице он останавливался возле каждой вывески. Прочитав громко слово, с победным видом смотрел на Праву, как бы говоря: не один ты на свете грамотный человек!

– Муж! Жен! – громко объявил Коравье, когда проходили будку возле сельсовета.

Громким криком он разбудил спавшего сына.

Росмунта с испугом смотрела на мужа, потрясавшего консервной банкой.

– Я научился читать! – сообщил Коравье. – Видишь: здесь написано – ком-пот! Сладкая еда!

Росмунта осторожно взяла из его рук банку и пристально рассмотрела буквы.

– Ты, Корав, скоро станешь ученым человеком, – тихо произнесла она.

– Почему бы нет? – осклабился Коравье. – Вот видели бы в стойбище Локэ, как я вынюхиваю следы человеческой речи на бумаге!

8

Володькину с очередной почтой пришла большая посылка из Магадана. Распаковав, он охнул и выдернул из пачки тоненькую книжку.

– Смотри, Николай, мои стихи! – крикнул он.

Праву взял книгу. Она называлась «Огни в тундре».

– Поздравляю! – заключив в объятия Володькина, воскликнул Праву. – Насколько я осведомлен в истории литературы, это второй сборник стихов русского поэта о Чукотке после Тана-Богораза.

Володькин вытряхнул на кровать все книжки, открыл одну, полистал и разочарованно заметил:

– Сколько ждал! Думал, буду плясать, а вместо этого у меня такое чувство, будто кто-то другой написал… Странно. Мечта сбылась, а радости большой нет. Куда приятнее было писать и ждать… – Он сел и задумался. Потом вдруг сказал: – У меня к тебе просьба есть… – Володькин выглядел смущенным.

– В чем дело, говори, – подбодрил его Праву.

– Я узнал, что тебя собираются послать на совещание оленеводов в Магадан. Вызывали Ринтытегина и Елизавету Андреевну, но они не могут сейчас оставить колхоз… А мне тоже хочется поехать. Попроси Елизавету Андреевну, а?.. Творческие дела и прочее.

– Какой может быть разговор! – сказал Праву. – Обязательно попрошу.

Володькин куда-то заторопился и ушел. Праву только хотел раскрыть подаренную книгу, но тут в дверь постучали.

Вошел расстроенный Коравье.

– Опять незнакомое слово прочитал? – улыбнулся Праву.

– Нет. Не то. Даже не знаю, как об этом сказать. Но мне больше не с кем посоветоваться…

Коравье топтался с ноги на ногу.

– С женой поссорился, – почему-то шепотом сообщил он.

– Что же случилось? – спросил Праву в замешательстве. Такого рода конфликты ему еще не доводилось улаживать.

– Росмунта по-новому научилась целоваться, – сокрушенно проговорил Коравье.

Праву не смог сдержать улыбки.

– Что же в этом плохого?

– Володькин ее научил.

Праву даже привстал. Этого он никак не ожидал от Володькина.

– Росмунта мне сама призналась. Но почему Володькин это делал тайком? Без моего согласия? Разве есть такой обычай колхозной жизни учить чужую жену целоваться? Я привык вдыхать ее собственный запах, а она вдруг заткнула мне рот своим ртом и стала присасываться ко мне, как теленок к сосцам важенки… Росмунта говорит, что так целуются все настоящие люди и обнюхивание достойно только зверей и собак.

– Это, конечно, неприятно, – задумчиво произнес Праву. – Даже не знаю, что тебе посоветовать.

– Мне хочется знать, как бы поступил коммунист на моем месте? – спросил Коравье.

– Ты хочешь спросить, что бы я сделал, если бы мою жену стал учить целоваться другой мужчина?

Коравье кивнул.

Праву зашагал по тесной комнате, задевая ногами то табуретку, то стол, цепляясь носками за ножки кроватей.

– Я бы не стал придавать этому большого значения, – сказал он наконец. – Разве такой мужчина, как Володькин, достоин того, чтобы считать его настоящим соперником? Твоя Росмунта очень красивая женщина – это все говорят в Торвагыргыне. Красота всегда притягивает и может иногда так затуманить голову человеку, что он все делает наоборот, сначала совершает поступок, а потом задумывается… Конечно, Володькин поступил нехорошо. Только слабый человек мог совершить такое. Но он наш собрат по труду, и мы не можем запросто выбросить его в тундру, как выбросили тебя из стойбища Локэ. По нутру, выходит, Володькин еще далек от того, чтобы люди хотели на него походить. Что мы будем за товарищи, если отвернемся от него?