Короли Альбиона - Рэтбоун Джулиан - Страница 51

Окна в стенах, и наверху и внизу, тоже расписаны. Одни разукрашены разнообразными узорами, на других представлены сцены из жизни их богов и садху, святых, но прекрасней всего круглые окна-розетки высоко в торцовых стенах: там господствует синий цвет, удивительно мощная, притягивающая к себе весь свет синева, и изображена жизнь и прославление Марии. Что бы христиане ни думали, на самом деле это аватара Парвати, иногда именуемой Умой, я названа в ее честь.

Но в этом храме царит не Парвати, а Кали: повсюду я видела обличья смерти изувеченное, окровавленное тело на кресте, различные пытки, к тому же эти садху держат, словно опознавательные знаки, те самые орудия, с помощью которых их терзали и умертвили: Катерина стоит рядом с колесом, Лаврентий — с решеткой, на которой его изжарили, и так далее, и так далее. Кали проникла и в нижние помещения церкви, ибо там располагаются гробницы прежних епископов и знатных вельмож, а на каждой каменной гробнице изображен в виде барельефа усопший, либо во всеоружии, либо в священническом облачении. На одной из гробниц изваян отвратительный скелет вместе с доедающими его червями.

Итак, в этом храме представлено блаженство богов и жалкий образ смерти, но при этом никто не думает о любви и счастье, сопутствующих нам на пути из тьмы в свет и обратно во тьму. Что ж это за религия, которая требует от человека, чтобы он обратил свой взор к небесам, и при этом украшает свои святилища изображениями разлагающихся трупов?

Я-то знаю, в чем дело. Таким способом, сочетая прекрасные картины с ужасными и внушающими отвращение, церковники и князья удерживают в подчинении души множества тысяч людей, трудящихся во имя их процветания. Собор представляет всем нашим чувствам образ небесной радости, достичь которой никто не в силах, — и тут же запугивает смертью и вечными муками. Здесь хватает и цвета, и света, и сокровищ, которыми щедро отделаны кресты, одеяния, статуи; здесь курятся благовония, струясь белыми облачками из кадильниц, раскачивающихся на серебряных цепочках, здесь раздается музыка дудок и флейт, гобоев, труб, тромбонов и барабанов и согласное пение. Здесь есть удивительный инструмент, он состоит из ряда труб, куда воздух закачивается специальными мехами благодаря тому, что по этим мехам бьют маленькие деревянные палочки, отделанные слоновой костью. Столько музыки, столько цвета, столько запахов. Обращаясь ко всем чувствам, кроме главного осязания, — эти ощущения могут вызвать столь же сильный экстаз, как и слишком большая доза гашиша. Верующему кажется, будто он перенесся на небеса или, по крайней мере, что рай будет очень похож на это.

Церковники и князья сулят множеству своих рабов небеса в награду за послушание Богу и покорное исполнение своих обязанностей, пусть только не пытаются подняться над тем положением, в котором они рождены, выбраться из нищеты и горя. Награда — и тут же угроза наказания: ведь этот милосердный, всепрощающий бог обречет души мятежников вечной пытке, они будут кто гореть, кто гнить всю вечность. Картина ада тоже представлена здесь, пониже сцен блаженства.

Именно в этом заключается различие между нашей верой и христианской, это различие сразу становится заметным, стоит сравнить наши святилища: их храмы устремлены к небесам, и все земное по сравнению с небесным совершенством кажется падшим, ничтожным; если же они на миг отводят свой взор от небес, то лишь для того, чтобы поразить воображение верующих каким-нибудь ужасом. А наши храмы, даже самые высокие и величественные, отнюдь не пытаются скрыть свой вес и воспарить от земли, и прославляют они землю, а не небо.

Погрузившись в эти размышления, я ходила по храму, посвященному полубогу Михаилу, ангелу-воителю, который якобы загнал дьявола в ад. Дьявол здесь изображался в виде дракона или змея, а Михаил вонзал копье ему в глотку. Наконец я вернулась на площадь.

Напротив высилось еще одно здание, по размерам почти не уступавшее церкви, с резным каменным фасадом, со множеством статуй в нишах, тоже раскрашенных и покрытых золотом, как и те, в храме, со множеством больших и малых комнат, а также, как мне теперь известно, с камерами пыток и темницей. Это здание освящено во имя все той же Марии-Парвати, но на самом деле оно было предназначено для торговли и коммерции — это новая ратуша, сейчас, однако, она не служит той цели, ради которой была не так давно построена, поскольку вот уже год, как в ратуше разместились король Генрих и королева Маргарита, их придворные и слуги и все высшие чиновники государства.

На площади было также несколько больших ярмарочных шатров, галки вились над ними, оспаривая друг у друга право построить гнезда на их перекладинах. Раздался рев нескольких труб, из главных дверей ратуши вышли солдаты, спустились по ступеням и присоединились на площади к тем, что уже построились стеной, отделив толпу от той самой пушки, вместе с которой я вступила в этот город.

Вслед за солдатами на ступенях ратуши показалась небольшая группа людей во главе с королем и королевой. Я разглядела и семилетнего мальчика, сына королевы, но, по словам Эдди Марча, не сына короля.

Они приостановились на широкой лестничной площадке, посмотрели вниз, на площадь, потом на здание собора прямо перед собой, а затем спустились к этому чудовищных размеров орудию на колесах. Украшенные плюмажами и покрытые пеной мулы все еще нетерпеливо перебирали копытами.

Внизу у самой лестницы людей почти не осталось, никого, кроме солдат, доставивших пушку, и никто меня не останавливал — я проскользнула через арку черного дерева, выведшую меня прямо к лавкам, и, пройдя мимо них, подошла к ратуше и поднялась на несколько ступенек, чтобы отчетливо видеть государей и даже слышать их разговор.

Оп-ля! Есть! В верхней части проделанного мной отверстия треснула штукатурка, мне пришлось еще поскоблить со всех сторон, и большой кусок отвалился размером с кокосовый орех, а главное, теперь и камень задвигался чуть-чуть, словно больной зуб во рту у великана. Будь у меня кирка, а не этот осколок кремня!..

Так где я остановилась? Ах да, на ступенях ратуши. Отсюда мне было прекрасно видно и короля с королевой, и всю их свиту — я стояла чуть в стороне и повыше. Королева Маргарита привлекла бы к себе внимание в любой толпе. Она была среднего женского роста, намного ниже большинства окружавших ее лордов и вельмож, но от нее словно нимб исходило сияние уверенности и власти. Тридцатилетняя женщина в расцвете красоты, ума и физических сил. Она стояла очень прямо, слегка закинув голову на длинной шее цвета слоновой кости, выставив вперед крепкий и вместе с тем изящный подбородок. Нос ее тоже достаточно изящен, но переносица изогнута, точно орлиный клюв. Небольшие голубые глаза полуприкрыты веками, однако ни на миг не утрачивают бдительности. Она устремляет взгляд прямо на того человека, с кем собирается говорить, и вынуждает его опустить глаза. Волосы убраны под бархатную шапочку, украшенную небольшой золотой короной. Пурпурное платье достаточно простого покроя отделано жемчугом и золотой нитью, матерчатые туфельки также расшиты золотом. Длинные руки, длинные пальцы, отягощенные множеством перстней, совершенно спокойны и неподвижны.

Король выглядит полной ее противоположностью. Он старше всего на десять лет, а кажется — будто вдвое. Высокий, тощий, в коричневой бархатной шапочке, в коричневом камвольном камзоле, неопрятном, в пятнах от пищи. У короля запавшие, воспаленные глаза, неуверенная походка. Губы тонкие и слишком красные не думаю, правда, чтобы он пользовался помадой. На нем лишь одно украшение или знак высокого сана — тяжелая золотая цепь, S-образные звенья которой чередуются с квадратными (в квадратную оправу вделаны тусклые камни). На цепи висит богато украшенный самоцветами и жемчугом крест.

Король отличается обликом не только от своей жены, но и от вельмож. Лорды, точно павлины, соревнуются друг с другом нарядностью одежд, разрезами и фестончиками на своих камзолах, или более воинственными украшениями — доспехами с золотой насечкой, драгоценными кинжалами. Это фавориты королевы, те самые люди, против которых восстала партия Йорка; это они опустошили казну королевства и сундуки его подданных, разделили между собой земли короны, на доходы от которых прежде содержалось правительство.