Навеки моя - Рэддон Шарлин - Страница 45

– Думаешь, сильно задует? – спросил он, закончив делать записи в вахтенном журнале.

Сим подошел к висящему на стене барометру:

– Когда он падает вот так, готовься к свистопляске. А когда поднимается, можешь запускать воздушного змея, – он вынул изо рта трубку, сделанную из кукурузного початка, и постучал черенком по стеклу барометра. – Барометр говорит, что на завтра можно готовить змея к запуску.

Бартоломью улыбнулся.

– Если бы не дождь, ты хотел сказать?

Ссутулившийся старик ответил ему неразборчивым ворчанием. Сладкий аромат табака наполнил воздух. Бартоломью положил ручку рядом с чернильницей, промокнул страницу, на которой делал записи, и закрыл журнал. Сим начинал свою смену с обычного ежедневного ритуала: повесить плащ, раскурить трубку и проверить барометр. Но если и существовал кто-либо, кому не нужны были приборы для предсказания погоды, то это и был этот старый, согнутый старик в мешковатых брюках и с трубкой из початка кукурузы, торчащей из-под густых, небрежно подстриженных усов.

– Ну, – сказал Бартоломью, вставая со стула, – пока что это была тихая ночь.

Старый Сим снова проворчал что-то, шаркая вверх по лестнице, – он шел проверить уровень керосина и отрегулировать вес, хотя прекрасно знал, что Бартоломью обязательно проделывал эти операции непосредственно перед сдачей вахты, так что ему самому не было необходимости повторять их. Бартоломью не обижался; он сам начинал собственную вахту с того же самого.

Влажный ветерок ласково коснулся щек Бартоломью, когда он вышел из башни маяка и остановился, глядя на залитое лунным светом море. В небе кое-где виднелись редкие звезды, которые прятались, как непослушные дети, и были почти невидимыми в темном небе за облаками. Он глубоко вдохнул соленый воздух и постоял, слушая рокот волн, разбивающихся о скалы в двухстах футах внизу, наслаждаясь вечным очарованием моря. Потом он повернулся и по отполированным деревянным ступенькам поднялся на самую вершину утеса.

Он прошел почти половину тысячефутового расстояния между башней маяка и домиком смотрителей, когда заметил неясные очертания какой-то фигуры, приближавшейся к нему в темноте. Ему показалось, что он расслышал шорох ткани. Остановившись, он замер, затаив дыхание. Сердце в его груди сбилось с ритма, а по венам быстро побежал адреналин. Он боялся надеяться на то, что могло оказаться правдой; он слишком сильно желал этого. Мимо прошел луч прожектора, и в его сиянии он увидел ее бледное лицо, обрамленное темным капюшоном накидки. Душа его воспарила к небесам.

Эри приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки; слегка приоткрыв свой чувственный рот, она пристально смотрела на него. Он ждал, чтобы она заговорила, но она молчала, и только выражение ее прекрасных голубых глаз сказало ему, что она ждала его здесь.

– Завтра… – начала она и замолчала на полуслове. Недосказанность повисла между ними, как петля палача, зловещая и неумолимая – Я должна была увидеть тебя.

Здравый смысл и желание боролись в нем. Если он хотя бы дотронется до нее, он пропал. Впрочем, разве это уже не случилось? Разве он не потерял голову в тот самый момент, когда впервые увидел ее?

– Подойди ко мне, – произнес он низким чувственным голосом.

Она бросилась к нему в объятия. Минута шла за минутой, а они стояли обнявшись, счастливые уже от того, что могли наслаждаться теплом и близостью друг к другу, их сердца слились в одно, а души обуревали одни и те же пламенные чувства, которые мужчина и женщина испытывали и разделяли с незапамятных времен.

Наконец Эри подняла голову и взглянула на него. Капюшон свалился с ее головы, и в лунном свете ее волосы отливали серебром и золотом. Она была так красива, что у Бартоломью защемило сердце.

И внезапно он понял, что ему уже мало просто сжимать ее в объятиях.

Он повел ее к зарослям кустарника, которые укроют их от луча прожектора маяка, когда он будет светить в их сторону. Он расстелил ее накидку на сырой траве и лег рядом с нею.

Их первый поцелуй был легким и нежным, а второй – долгим и жадным. Ее руки начали расстегивать на нем одежду, а он ласкал ее грудь через тонкий муслин ее ночного халата и целовал впадинку на шее под горлом, как будто в ее небольшой глубине был сосредоточен весь эликсир жизни.

Она расстегнула его куртку и сняла ее. За курткой последовала его рубашка. Пока он возился с крохотными пуговками на лифе ее халата, она зарылась лицом в волнистые волосы у него на груди. Языком она лизнула его кожу. Затем она прикусила маленький сосок у него на груди своими белыми зубами.

Бартоломью оставил попытки расстегнуть ее халат и просто стащил его с нее через голову. От прикосновения холодного ночного воздуха к ее обнаженной груди соски ее увяли. Он согревал их свои теплым дыханием до тех пор, пока они не стали твердыми и набухшими, как и некая часть его собственного тела, которую Эри в этот самый момент пыталась освободить своими маленькими неопытными руками.

Ощущение его горячего, как печка, тела, прижавшегося к ней, плоть к плоти, вырвало у Эри стон, который буквально опалил его.

В голове у него набатным звоном отдавалось требование остановиться. Мозг пытался управлять им. Но тело требовало вознаграждения.

Эри не могла прижаться к нему еще теснее. Она хотела проникнуть в него и оставаться там в тепле и безопасности, где ее никто и никогда не сможет достать. Однажды он обожал и боготворил ее своими руками, своими губами. Теперь она испытывала непреодолимое желание сделать то же самое для него.

Бартоломью застонал. Все его тело сотрясала дрожь. Удовольствие от ее невинных прикосновений было таким непереносимым, что он боялся, что потеряет контроль над собой здесь и сейчас. Когда он больше уже не мог сдерживаться, он взял ее руки в свои, поцеловал ее ладошки, а потом перевернул ее на спину. Она лежала перед ним, раскинув руки, открывая ему полный доступ ко всем ее сокровенным тайнам, и он еще раз отдал дань ее красоте, той страсти, которую она в нем пробуждала.

Мгновение спустя оба они уже парили в раю, забывшись в экстазе чувств, на которые они друг друга вдохновляли.

– Пожалуйста, – охрипшим голосом прошептала она. – Я хочу почувствовать все до конца. Я хочу, чтобы ты был внутри меня.

Господи, он тоже хотел этого! Она было готова: горячая, влажная, нетерпеливая. Ничто в его жизни не могло подготовить его к той страсти, с какой он желал ее и любил ее. Его любовь была слишком сильной, чтобы он мог позволить себе сломать ее жизнь, обесчестить ее в первую брачную ночь. Он знал, что и так взял уже слишком много.

«Давай, сломай ее. Тогда она станет твоей. И только твоей; потому что больше никто не захочет ее».

Разум противостоял желанию плоти. Он мог получить то, что хотел, что они оба хотели, а затем позволить Причарду жениться на ней. Юноша был таким невинным, что ни за что не догадался бы о том, что случилось, но Бартоломью бы знал, что именно он сделал. Его замучила бы совесть. Хуже того, как только он сделал бы ее своей, он не позволил бы другому мужчине прикоснуться к ней.

– О, Бартоломью!

Напряжение в ее голосе заставило его вернуться к реальности и ощутить первую дрожь ее извержения. В неистовом стремлении слиться с ним воедино она раздвинула ноги и впилась ногтями ему в ягодицы, пытаясь протолкнуть его внутрь себя. Щеки ее блестели от слез, а голос дрожал от сдерживаемых всхлипов.

– Пожалуйста, Бартоломью. Покажи мне, как это делается, помоги мне.

– Нет, моя любимая нимфа. Так не годится. Доверься мне. Он нежно сомкнул зубы на набухшем соске и втянул его в рот. Эри начала извиваться, и в то время как он ласкал губами ее грудь, ее руки скользили по сильным мышцам его плеч, а ее губы снова и снова хрипло нашептывали его имя. Вихрь наслаждения подхватил и понес ее, такой же необузданный и могучий, как и в первый раз, когда он довел ее до экстаза. Бартоломью исследовал, ласкал, пробовал и гладил ее тело до тех пор, пока ее не захлестнул неуправляемый поток чудесных ощущений.