Самый страшный зверь - Каменистый Артем - Страница 33

Мясо коптят? Что за идиоты! Его ведь следует перед этим вымочить как следует в соленой воде с травами, иначе ничего хорошего не получится. Неужто этим тварям все равно, какую гадость жрать?

Наверное, так и есть. Не люди — твари. Те еще твари! Нормальные люди не смогли бы такое сотворить с Хеннигвилем и Керитой.

Тема спайдеров в Хеннигвиле была не то чтобы под запретом, но, скажем так, говорить о ней не любили. Даже преподобный Дэгфинн упоминал о них нечасто, вскользь, когда не произнести нежелательное слово не получалось. Брезгливо морщился при этом, но Дирта не обманешь, уж он-то понимал, что за натужной гримасой скрывается самый обыкновенный страх.

Именно этот страх расколол некогда крупную общину дмартов, заставив самых запуганных покинуть ставший небезопасным Ханнхольд, отправившись к берегам негостеприимной Такалиды. Там, на проклятом континенте, по слухам, населенном демонами и древними созданиями, их не ждало ничего хорошего, но беглецам это казалось куда лучше, чем, трясясь от ужаса, дожидаться очередного нашествия спайдеров. Даже дети понимали, что Конклав, последовательный в том, что касается жестокости, не оставит остров в покое, а отказаться от своего божества для них было чем-то немыслимым, полностью невозможным, хуже, несравнимо хуже, чем есть своих детей и заливисто смеяться при этом.

К тому же и к убежденным богоотступникам спайдеры относились немногим лучше, чем к нераскаявшимся еретикам.

Что Дирт знал о спайдерах? Немного. Особая армия, напрямую подчиняющаяся Конклаву и занимающаяся чем угодно, но только не честной войной — там, где войско идет на войско. Их набирали отовсюду, из гвардии императора, из наемных отрядов, из солдат империи и даже из пленников, если те себя как следует зарекомендовали.

Став новобранцем, спайдер долгое время живет среди таких же, как он, не видя никого другого и отвергая соблазны, которые ему навязывают все кому не лень. Служба в этот период скучная, жизнь бедная, голодная и неинтересная. Немногие выдерживают годы испытаний, но оставшиеся получают татуировку на руке — обычный кружок. Перед этим кандидата спрашивают, согласен ли он ее принять. Если соглашается, назад, в обычную жизнь, дороги нет. Он или станет таким, как все эти звери, или будет убит своими же.

Чтобы кружок превратился в полноценного паука, к нему придется дорисовать голову, глазки, лапки и прочие недостающие элементы. И каждый из них дается не просто так, а за особые заслуги перед Конклавом. За уничтожение еретиков, бунтовщиков, заговорщиков, карательные акции против регионов, которые Конклав посчитал нелояльными, и прочее-прочее. Если спайдеры участвовали в войнах, то вовсе не в строю, как гвардия и армия. Их привлекали для рейдов по тылам, во время которых «паучья армия» дотла выжигала деревни и мелкие городки, вырезая их жителей до последнего и забирая все ценности.

На зрение Дирт никогда не жаловался и прекрасно разглядел подобные татуировки на руках ублюдков. Что характерно, все пауки были нарисованы полностью, недостающих элементов он не заметил.

Это плохо, очень плохо. Перед ним звери из зверей: отряд матерых спайдеров. Эти не занимались ерундой, их посылали только в самых серьезных случаях. Вне походов в их жизни трудно было найти даже намек на лишения, но за сытость и веселье они до последней монеты расплачивались грязной службой.

Зачем этим зверям понадобилось разорять Хеннигвиль? Тут лишь дмарты, против них можно было послать зеленых новобранцев с тем же успехом. Что-то не сходится…

Дирт недолго обманывал сам себя. Кроме дмартов, в селении жил лэрд Далсер. Кто он и откуда взялся, никто не знал, но по обмолвкам было понятно, что человек он непростой. Беглый аристократ, маг — тайн хватало.

Одна из этих тайн или несколько — вот причина того, что Хеннигвиля больше нет.

Спайдеры пришли за лэрдом. Дирт видел, как его тело вынесли из дома, и, хотя чувства требовали поверить в хорошее, не сомневался, что он мертв. Враги получили, что хотели, но не уходят, а возятся с заготовкой провианта.

Смысл?

На этот вопрос ответил желудок, обиженно забурчав, намекая на чрезмерно затянувшуюся пустоту.

Спайдеры хотят запастись едой для долгого похода, потому и занялись копчением. Они решили уйти пешком, как недавно планировал сам Дирт? А что им еще остается, ведь их корабль разбит камнепадом. Воины — не охотники, им будет нелегко себя обеспечивать в пути. Припасов в селении не осталось, даже семенное зерно сейчас зеленеет в полях молодыми всходами. Остается лишь мясо павшего скота.

Обрадованный тем, что сумел раскрыть замыслы врагов, Дирт прекратил за ними наблюдать и осторожно отошел в глубь леса. Слишком настороженно держатся спайдеры, с его слабыми стрелами не стоит и думать поражать их с такой дистанции.

Ничего, как пойдут вдоль побережья, у него будет масса возможностей для засады. Пусть местность за болотами ему незнакома, никто не помешает забегать вперед и выбирать подходящие места. Спайдеры страшны, но двигаться с его скоростью они не смогут, возраст у многих серьезный, ходят степенно, да и доспехи с тяжелым оружием не добавляют прыткости.

Пришлось делать солидный крюк по лесу, обходя стороной поля и огороды. Расслышав подозрительно многоголосое карканье, вышел на опушку и убедился, что черные птицы нашли без толку погибшую Русалочку и устроили пир. Корова, смерть которой должна была подарить селению несколько дней передышки от беспросветного голода, стала добычей ворон.

При виде такой картины пережитое с утра так навалилось на Дирта, что аппетит улетучился, не оставив даже намека. И это несмотря на голодуху последних дней. Ему даже в голову не пришло забрать немного мяса с вороньего пиршества.

Хуже того, хотя солнце еще не коснулось горизонта, голова налилась тяжестью, глаза начали слипаться. Такое впечатление, что три дня без сна провел, гоняясь за подраненным сохатым по большому снегу.

План перейти Смородиновый ручей и выйти к северо-западной околице селения, чтобы на пути отходящих спайдеров присмотреть местечко для засады, был забыт. Остатками сознания Дирт понимал, что ведет себя странно, но теми же остатками подозревал — это результат сегодняшних событий.

Слишком много на него навалилось нового, никогда не изведанного и страшного. Одно дело, слушать о таком от лэрда Далсера, и совсем другое — самому участвовать.

Дирт завалился в кустах на берегу ручья. Еще вчера он здесь искал ревень и рябчиков. Жизнь его была проста, и напрягала лишь ситуация с Керитой.

Кериты больше нет, но все стало куда сложнее…

Мексарош всегда спал без подушки и матраса в одной и той же позе: на спине, выпрямившись в струну, скрестив руки на груди и откинув голову. Два-три часа без движения, едва дыша, больше ему не требовалось, время — слишком ценный ресурс, чтобы тратить его на просмотр невразумительных сновидений. Но сейчас он провалялся не меньше четырех часов. Предсмертная шутка Далсера заставила его напрячься до опасной грани, и организму потребовалось чуть больше, чтобы хоть частично восстановить силы.

Подняв веки, маг с минуту таращился в невидимый потолок, тьма в избе стояла кромешная, крошечные окошки-бойницы, затянутые клееным рыбным пузырем, и в солнечный день пропускали мало света, а уж в лунную ночь по прозрачности почти не отличались от бревен, в которых их прорезали.

Шло время, Мексарош напрягался, балансируя на грани, которая знакома лишь магам, столкнувшимся с потерей таланта, получилось или нет? А затем болезненно-тонкие губы растянули и без того уродливо широкий рот в гримасе, отдаленно похожей на улыбку.

Он понял, что его искра не погасла. Он отдохнул, и она воспрянула, разрослась до огонька, который скоро, очень скоро, станет былым костром.

Дело даже не в том, что его талант возвратился и стал управляемым, это было неизбежно. Просто все стало не таким, как раньше, глубоко внутри, в области, потаенная суть которой неведома даже великим мудрецам, что-то изменилось.