Загадка старой колокольни - Дрофань Анатолий Павлович - Страница 13

— А-а, здравствуйте, — протянул руку дедушка и шагнул ему навстречу. — Вот, видите, перебазируюсь.

— И правильно, — сказал мужчина с серебристыми висками. — Здесь вам будет сподручнее.

— Конечно. Я будто на крыльях летел сюда. Да случайно встретил сейчас тех архитекторов, которые зарятся на монастырь. Так они меня по крыльям палкою…

— Как? За что?

— А наше письмо к ним дошло. И они насмехаются, говорят, что я, старый человек, хочу молодую реку жизни дамбою перекрыть…

— Ну-ну, — сверкнул в улыбке мужчина белыми зубами, — они себя считают молодой рекой? Как бы не так…

— Будут воевать… По ним вижу…

— Ну что ж, пусть, — сказал мужчина бодро. — К слову, завтра у нас сессия горсовета, я должен выступить… Так мы там и проберём их… А вы, Иван Стратонович, поправьте в своих крыльях перья и за работу!

Ворота открылись. Шофёр уже шёл к машине, когда мужчина с серебристыми висками глянул на нас и спросил:

— А это ещё что за казаки?

— Мой внук, — положил дедушка руку на моё плечо, — а это его товарищ. Вместе работали там, в каморке. А теперь вот провожают меня и, догадываюсь, чуть ли не плачут, что наш совместный труд кончается.

Мы действительно стояли опечаленные. Наверное, мужчина это заметил, потому что улыбнулся и опять спросил:

— Школьники? В какой класс ходите?

— В пятый, — сказал я.

— О, — шевельнул мужчина седыми бровями, — растёт смена, Иван Стратонович!

— А как же! Нарезают зубцы в колесике. Только у одних тисков нам втроём было тесновато.

— А в школе вас этому делу учат? — поинтересовался мужчина.

— Два урока в неделю, — объяснил Лёнчик.

— А ты чей же будешь?

Лёнчик почему-то смутился и покраснел. Дедушка, вероятно, заметил это, потому что сказал:

— Его мама работает уборщицей у нас в цехе. Да и в заводоуправлении.

— Мария Денисовна?

— Да…

Человек снова посмотрел на Лёнчика, прищурился, и у него лучики побежали от глаз по вискам.

— Так, значит, хочется на завод, — молвил не то утвердительно, не то спрашивая и думая о чём-то своём.

Я невольно вздохнул.

— Конечно, — признался.

— Так, — сказал мужчина задумчиво. — Но и вам же, наверное, Иван Стратонович, будет скучно без помощников? А? Может, чтобы веселее работалось, пусть действительно ребята будут вместе с вами?

— Да желательно… — сказал дедушка неуверенно.

— Ну, успехов вам, — протянул мужчина руку дедушке. — Подойдите, пожалуйста, в отдел кадров, пусть и подмастерьям вашим выпишут пропуска… А я сейчас туда позвоню…

Когда я услышал такое, кажется, и сердце затанцевало в груди. А мужчина протянул сразу две руки и нам с Лёнчиком улыбнулся:

— Только, ребятки, чтобы был порядок. Хорошо?

— Хорошо! — невольно одновременно сорвалось и с моих, и с Лёнчиковых губ.

Когда мужчина с серебристыми висками ушёл, я спросил дедушку:

— Кто это?

— Это директор завода, Пётр Тимофеевич…

МОЛОДОЙ ОРЕЛ

Так вот какой дедушкин цех: длинный-предлинный, широкий — преширокий и высокий. Человек, который стоит в противоположном конце его, кажется маленьким-маленьким. А сколько здесь света! Он льётся со всех сторон, потому что и стены, и потолок, и даже двери — прозрачные, из стекла.

По-над стенами в больших кадках растут пальмы, фикусы, азалии, между ними на стеллажах, обвитых плющом, цветут гортензии, розы.

Глядя на всю эту зелень, Лёнчик улыбнулся:

— Мамино хозяйство…

Четырьмя длинными рядами стоят станки. Их гудение заполняет всё помещение, и создаётся такое впечатление, что где-то под потолком огромный шмель запутался в паутине, сердито рвёт, дёргает её, но никак вырваться из плена не может.

Но вдруг шмель притих, и мы услышали, как цех наполняется звуками скрипки. Задумчивые переливы её покатились между рядами станков аж туда, в противоположный край здания.

Я завертел голозой, разыскивая, кто же это играет. Но так никого и не нашёл.

Наверное, всё прозрачное здание, пронизанное лучами, вибрировало, рождая тот звук, который глушил все другие шумы в цехе.

Дедушка стоял рядом с нами и какое-то время не трогал нас, будто давая возможность познакомиться с новым, ещё незнакомым миром.

Потом дедушка решил устроить нам экскурсию и повёл по цеху.

За одним из станков я увидел дядьку Романа. В чёрной рабочей спецовке, с засученными рукавами, расстёгнутым воротом куртки, он сосредоточенно и внимательно орудовал возле блестящей детали, которая, сверкая белыми гранями, вертелась, зажатая с одного конца в патроне. Токарь замерил её и снова приблизил к поверхности резец, который снимал с металла и закручивал в спираль тоненькую стружку. Дядька Роман был такой сосредоточенный, что, наверное, и нас не заметил, хотя мы несколько минут стояли невдалеке. Наконец он поднял голову и, узнав меня и Лёнчика, скупо улыбнулся, качнул головой, здороваясь.

Недалеко от него работал дядька Прокоп. Из-под чёрного берета у него выбилась золотистая прядь, упала на лоб. Его станок в это время стоял, и дядька Прокоп, подняв руку, весело и приветливо помахал нам: мол, здорово, ребята!..

Пройдя по всему цеху, дедушка повёл нас в свой «кабинет», как он говорил. Что это был за «кабинет», я вам сейчас расскажу.

В углу из щитов голубого пластика была отгорожена комната без потолка. О, тут не то, что там, в подвальном цехе «Ремточмеха-ники»: и просторно, и светло. А сколько разных инструментов!..

В конце смены в дедушкин кабинет зашли дядька Роман и дядька Прокоп. И на этот раз Рамзес Второй был малоразговорчив и сосредоточен, казалось, он весь был погружён в какие-то свои мысли. А дядька Прокоп лишь переступил порог, сразу же, вытирая руки клочком пакли, весело крикнул нам:

— Так что, ребята, значит, и вы уже примкнули к рабочему классу?

Лёнчик вынул из кармана пропуск.

— Вот! — показал с гордостью.

— О! — не то обрадовался, не то удивился дядька Прокоп. — Это же очень хорошо! Тогда засучивайте рукава — будем вместе работать…

Лёнчик добавил:

— И у Жужу тоже…

Дядька Прокоп положил на станок паклю, вернул моему другу пропуск, сокрушённо причмокнул:

— Вижу, ребята, что и вы бесповоротно попали в дедовы сети… Как и мы с Рамзесом Вторым… После смены люди идут домой, а нас словно магнитом тянет сюда, в дедов «кабинет», копаться в этом противном механизме…

— А всё-таки тянет? — спросил Лёнчик.

— Да хочется же их, окаянных, увидеть в работе, — сказал дядька Прокоп. — Начертили же все детали, а деду вашему мало, придумал ещё какое-то приспособление…

— Ну-ну, тише! — прикрикнул на него дедушка. — Всё-таки что ни говори, а ты не умеешь держать язык за зубами, ой не умеешь, Прокоп.

— Ах, простите, — усмехнулся тот. — Это же ваша тайна… — и прикрыл рот ладонью.

С этого дня мы с Лёнчиком стали в цехе своими людьми. Чаще всего приходили с дедушкой и вместе приступали к работе: возились с тем колесиком, следя, чтобы не ошибиться и не «запороть» какой-нибудь зубчик. Но бывало, что мы появлялись в проходной после обеда, когда возвращались из Дворца пионеров.

И тогда вахтёр, проверяя наши пропуска, качал головою:

— Э, наверное, молодой рабочий класс любит поспать, если так поздновато…

Лёнчик сразу же старался объяснить, почему мы задержались, но вахтёр лишь махал рукой и хитровато подмигивал:

— Знаю, знаю, ребята… Молодой орёл иногда выше старого летает… Хотя и поздно, случается, но на работу приходит… — и смеялся.

Иногда в дедушкин «кабинет» заглядывала Лёнчикова мама.

— Здесь ли молодые слесари? — спрашивала. — Здесь? Ещё мозолей не нажили? А ну-ка пойдёмте, поможете мне цветы полить…

На такую работу мы с радостью бежали. Потому что представлялась возможность побродить по всему цеху, чего в других случаях дедушка не разрешал.

ТАЙНЫ НЕ ПО ТЕЛЕФОНУ

Мы протянули между квартирами две нитки: по одной, собственно, велись разговоры, вторая служила сигнализацией. Потому что иначе никак нельзя. В обычном телефоне вызов делает звонок. А нам как? Сколько ни кричи в коробочку, Лёнчик, если не приложил ухо к наушнику, не услышит тебя. Для этого мы и пристроили две консервные банки: одна у меня на балконе, вторая у Лёнчика на подоконнике. Я дёрну за сигнальную нитку — у него молоточек стукнет об жесть, он дёрнет — моя банка отзовётся, и мы уже знаем: надо брать телефонную коробочку.