Загадка старой колокольни - Дрофань Анатолий Павлович - Страница 12

— Порядок! — сказал Лёнчик.

Дедушка заметил наше колдовство над коробочкой, спросил:

— Что вы там, хлопчики, мудруете?

— Э, дедушка, — ответил я, — секрет. Экспериментальный секрет!

— Снова секреты, да ещё и экспериментальные?

— Только вы, дедушка, не допытывайтесь, — попросил я. — Мы сами потом вам расскажем…

— Хорошо, — согласился дедушка и снова склонился над своим верстаком.

А мы, обсмолив и второй конец капроновой нитки, побежали за дом, в садик, испытывать нашу «трансконтинентальную», как говорил Лёнчик, линию.

Нитка была длинной, может, метров пятьдесят. Мы растянули её между деревьями.

Не знаю почему, но я очень волновался. Даже слышал, как сердце в груди быстро-быстро стучало.

Кусты в нашем садике густые, и мы с Лёнчиком не видели один другого.

Я приложил к уху коробочку.

В ней слышался будто далёкий шум прибоя, и больше ничего.

— Лёнчик, — кричу другу что есть силы, — говори мне что-нибудь, а я буду слушать!.. Только повернись ко мне спиной и говори не очень громко.

Я тоже отвернулся от него, одно ухо закрыл ладонью, а к другому приложил коробочку. И снова в ней далёкий шум прибоя. Но неожиданно слышу я в том шуме слабенький голос Лёнчика:

— Я могу, конечно, говорить тебе всё, что угодно, но ты, Жужу, всё равно не услышишь…

Да, может, это мне просто по атмосфере слышно Лёнчика? Ведь он же в каких-то пятидесяти метрах от меня, он там, за кустами и деревьями.

Я отвёл коробочку из-под ваксы от уха. Нет, не слышно ничего. Снова к уху. А там:

— Хотя ты, Жужу, и мечтаешь, как Ньютон, сделать большое открытие, но над твоим ниточным телефоном даже куры будут смеяться… Ха-ха-ха…

У меня от его слов и смеха даже дух перехватило.

— Врёшь, Лёнчик, или как тебя там, «Орион»! — радостно кричу ему в коробочку, да с такой силой, что и без телефона можно было бы услышать. — Куры смеяться не будут, потому что я всё разобрал до словечка… А если бы сам Ньютон увидел нашу «трансконтинентальную» линию, то и ему бы захотелось поговорить… Перехожу на приём!

ПЕРЕЕЗД

С каждым днём всё отчётливее вырисовывались грани нашей детали. Мы нарезали зубчики. Один — Лёнчик, второй — я. Так и шли по кругу. И каждому из нас хотелось, чтобы его зубчик был не хуже соседнего, нарезанного другом. Мы даже соревновались — кто лучше смастерит.

Но иногда среди работы вспоминалась вторая надпись: «Август Кюнте, 1943». Воображение дорисовывало рядом ещё одно слово: фашист.

У меня от этого опускались руки. Нет, даже больше — хотелось напильником разбить и это колесико, и все часы.

Тогда Лёнчик говорил:

— Ну какой ты, Жужу, бестолковый… Разве часы в чём-либо виноваты?

— Часы — это пусть… Но Вилли я больше не напишу ни слова…

— Но дедушка говорил же тебе и про Вилли, что он тут ни при чём, как и его дед Ганс Кюнте…

— «Говорил, говорил»! — сердился я. — Если уж он такой, что умеет и камни слушать, то пусть ему колокольня расскажет, что делал Август Кюнте в нашем городе в сорок третьем году…

Но дедушки возле нас не было, он пошёл с самого утра с какой-то деталью часов на завод.

Вообще-то, когда мы работали здесь втроём, было и тесно, и неудобно. Тиски одни, а они ведь каждую минуту нужны всем. У дедушки ещё была нужда и в точильном станке, и в шлифовальном, и в разных других инструментах. И мы радовались, когда оставались в «Ремточмеханике» одни.

Как-то, вернувшись из «Глобуса» домой, мы увидели возле нашего подъезда грузо-легковую машину. Дедушка что-то нёс в багажник.

— Переезжаем, — сказал нам весело, — потому что у меня уже ноги болят беспрерывно мерять дорогу с завода домой и обратно.

Дедушка был в хорошем настроении и снова поспешил в подвал. Мы с Лёнчиком тоже кинулись помогать ему выносить детали часов.

— А как же наше колесико? — спросил я.

— Вы будете здесь работать.

Это было и хорошо, и в то же время… Что ни говорите, а с дедушкой и веселее, и интереснее. Я грустно сказал:

— Ну хоть прокатите нас до завода?..

— Да сколько тут того катания!.. А вы что, не наездились на трамваях да автобусах?

— Так это же на машине… Разрешите, дедушка?..

— Ну что, возьмём? — глянул он на шофёра.

— Пусть садятся, — согласился тот. — Конечно, трамвай или автобус — это одно, а машина — совсем другое.

Обрадованные, мы залезли в фургончик.

Уже было выехали на улицу, как вдруг дедушка вспомнил, что забыл чертежи, да и мастерская осталась открытой. Шофёр остановил машину, и дедушка быстренько побежал в подвал.

Вышли из машины и мы с Лёнчиком, стоим на тротуаре и смотрим, как реактивный самолёт по синему небу раскручивает белый толстый канат и заплетает его в удивительные петли.

Видим, вот уже и дедушка возвращается. Подходит к нам, а в это самое время по тротуару не спеша идут трое мужчин.

— Добрый день вам, дедусь! — закричал один из них.

Я присмотрелся и узнал среди них того блондина с голубыми глазами, которого видел в колокольне.

— Ну, как ваши дела? — интересуется. Дедушка пожал всем троим руки и весело сказал:

— Работаем… Уже разгадали все секреты этих вот немецких часов. Скоро подлечим их на все сто процентов…

— Подлечите? — усмехнулся блондин с голубыми глазами.

— Да! — Дедушка расправил усы. — Не только подлечим, но и новую жизнь им дадим… Рабочая кость, парни, она крепкая, и не такое умеет делать…

— Так, так, — сказал блондин с голубыми глазами многозначительно и якобы приветливо, но в глазах его я заметил какие-то неприветливые чёртики, и они забегали. Он смерил дедушку взглядом с головы до ног, потом пристально посмотрел на него: — Но вы, дедусь, кажется, не только часовым механизмом занимаетесь, но и другими вещами… — Последние слова он сказал почти шёпотом, кашлянул и добавил: — Нас ознакомили с вашим письмом, которое вы успели провернуть там, на заводе…

Дедушка посерьёзнел:

— Так, так. Вот и хорошо…

— Не знаем, кому хорошо, а кому и не очень… — возразил блондин с голубыми глазами и вынул из кармана папиросы. — Только напрасно, дедусь, стараетесь. Как вам ни мила старина, но дорогу новому не закрыть. Оно, новое, дедусь, знаете, как река, прорвёт все запруды…

Дедушка нахмурился:

— Правильно говорите, люди добрые… — перевёл взгляд с одного на другого, потом на третьего, — реку не остановить. Хотя не мне вас учить, но хочу сказать, что мы, слава богу, умеем и рекам выбирать более правильный путь, а не так, как они сами могут проложить. Но скажите мне на милость: неужели наша земля такая куцая или свет клином сошёлся, что ваш модерновый ансамбль обязательно надо ставить на месте старого монастыря?! Возводите рядом, и мы только будем приветствовать это. Рабочие нашего завода с радостью вселятся в ваши модерновые квартиры.

— М-да, дедусь, — покачал головой блондин с голубыми глазами, — очень вы щедрый землями разбрасываться. А земля тоже ведь капитал… Ну да это же другое дело. Только ещё раз вам хочу сказать: напрасны ваши старания…

Дедушка молча пожал плечами. А второй из тех троих, в пенсне на носу с горбинкой, причмокнул губами и тоже подкинул:

— Так посмотреть, вы и человек вроде бы хороший, а вот поступаете неумно…

— Ну что ж, — сказал дедушка удручённо, — поживём — увидим… Бывайте здоровы!.. — повернулся и пошёл к машине.

И мы с Лёнчиком за ним.

НЕОЖИДАННАЯ РАДОСТЬ

За несколько минут подъехали к заводским воротам. Дедушка не таким уже радостным голосом, как до этого, сказал:

— Ну, хлопчики, вот и конец вашему путешествию. Дальше мы поедем одни, а вы бегите домой.

Шофёр пошёл к проходной просить вахтёра, чтобы тот открыл ворота, а мы с дедушкой стояли возле машины, когда кто-то рядом проговорил:

— Добрый день, Иван Стратонович!

Мы оглянулись и увидели мужчину среднего роста в лёгкой летней фуражке, под которой серебрились виски.