Приключения капитана Кузнецова - Кулик Сергей - Страница 17

Поставив рядом шест и вогнав его в болото, пытаюсь подняться по нему, как по столбу. Но по свежеошкуренной гладкой и измазанной болотом древесине руки скользят вниз, а ноги все глубже уходят в пропасть. Наконец шест и ноги уперлись в мерзлое дно, и это дало слабую надежду на спасение. От жгучего холода одеревенели ступни, немеют икры, колени… Руки дрожат от усталости и напряжения, правый бок и голову нестерпимо жжет солнце, язык и горло иссохли от жажды…

Отстегиваю и бросаю в сторону ремень с пистолетом, туда же летит котомка с припасами. Больше снять нечего. Болото уже холодит грудь, но вода, даже эта вонючая и непригодная для питья, куда-то ушла и нечем смочить губы. Только метрах в двух от меня поблескивают на солнце зеркальца темных лужиц. С большими усилиями удается все же вынуть шест. Протягиваю его одним концом к лужице, кладу на болото и выдавливаю канавку. Вода медленно ползет к месту моего обречения. Мою руки, смачиваю лицо и губы, затем кладу шест концами на ближайшие кочки и, как на турнике, пытаюсь выжаться на руках из болота. Хрустнуло в колене, но ноги остались на месте, а шест тонет в пучине. Вынимаю свое единственное орудие из болота и кладу рядом с собой. По оставленной шестом канавке справа и слева к груди медленно ползет вода.

Вдруг осеняет догадка: меня спасет вода! Да, да. Толь ко она! Ведь вся трудность выбраться из болота в том, что мое место не может заменить воздух. Его можно заполнить водой. Надо заставить бурую жижу оказать помощь!..

Шестом и руками делаю углубления у тела и заполняю их водой. Болото отказывается принять в свое лоно непрошенную гостью, выталкивает вверх, но надежда на успех прибавляет силы, и я продолжаю работать. Вот грязь уже до колен стала теплее и жиже, но ступни еще крепко зажаты в зубах болота. Опять подвожу воду с ближайших лужиц и с помощью шеста помогаю ей забраться под брюки в штани ны. По голеням вниз медленно ползут теплые змейки. Устраиваю шест концами на кочки и изо всех сил выжимаюсь "на турнике". Опять хруст в суставах, но на этот раз ноги оторвались от мерзлой подошвы и повисли в болоте. Напрягаю все силы… Внизу что-то противно чавкнуло и я ткнулся головой в мягкую кочку… Еще не веря в спасение, оглядываю покрытые грязью голые ноги (сшитые из кожи косули летние ичиги остались в болоте). Передохнув, подтягиваю шестом рюкзак и пистолет и еле плетусь до ближайшего кустика ракиты.

Отогрев на солнце закоченевшие ступни, опять подбираюсь к страшному месту с охапкой веток. Обложив провал подстилкой, без труда вынимаю брюки, шест с надписью ставлю у провала и возвращаюсь на свой пятачок. И уже не верится, что эта тихая равнина лишь час назад угрожала смертью

Теперь ясно, что самолет погрузился в самом центре мо хового зыбуна, по которому в летнее время с шестами и палками не пройти.

Вся эта равнина - постепенно высохшее и заболоченное озеро. В центре еще остался не тронутый процессом заболачивания и, по-видимому, очень глубокий водоем. Здесь природа наступала, на него по-иному. Затягивая теплую поверхность воды плавучими зелеными мхами, она десятилетие за десятилетием сужала зеркало и наконец совсем спрятала озеро под мягким ковром. Из отмирающих мхов на поверхности воды постепенно накопился слой торфа, и для зеленых мхов вода стала недоступной. Тогда на смену пришли сфагновые мхи, получающие воду и пищу из воздуха в виде росы, дождя и пыли. Вода полностью погребена под слоем торфа, образовавшего шаткий, непроходимый зыбун. Если из болота можно было выбраться, то провал через толщу торфа в скрытую водную пучину, где не живут даже самые неприхотливые рыбы, будет роковым. На ее дне лежит сейчас мой самолет.

Отжимаю брюки.. Они пластырем липнут к телу, сковывают движения. Но сушить их нет времени. Надо бежать из страшного болота. Опять прыгаю по кочкам, отмечая свой путь срезанными в кустах ветками. Босыми ногами чувствую малейшую неровность почвы. Даже травинки вызывают боль.

После каждой остановки усиливается слабость, тело ноет как от ушибов, в ушах комариный писк и перезвон, а в голове сумбур. Ноги с трудом тащат изнуренное тело.

А вот и лес. Он встретил бодрящим запахом распаренной смолы и хвои. Обнимаю первый ствол корявой лиственницы и, не разжимая рук, опускаюсь на теплую твердую душистую землю; с жадностью гляжу в спокойную синь безоблачного неба. Окружающий мир кажется так дорог, что хочется обнять его весь и крепко прижать к груди.

Длинная прохладная тень деревьев напоминает об исходе дня. По звериной тропе пробираюсь к озеру. После шатких болотных кочек тропа кажется удобной гладкой дорогой. Через час наклоняюсь над гладью озера, чтобы утолить давно мучившую жажду. Из воды на меня глядит измученное, страшное, чужое лицо, с облепленной грязью длинной черной бородой. Секунду знакомлюсь с этим лицом, закрываю глаза и припадаю к воде. Вода кажется теплой, горькой, неприятно пахнет тиной. Но я пью и пью без конца, с небольшими передышками, не чувствуя облегчения. Потом переплываю к пещере, снимаю одежду и прыгаю в воду. Все тело пронизывает холодными иголками, и я с недоумением выскакиваю на берег. Наспех мою брюки, развожу костер.

Подбородок и руки дрожат от холода, подкашиваются ноги. От развешанной одежды валит пар, а тело совсем не чувствует тепла костра, словно костер нарисован на холсте. Не согревает и сухая одежда. Пришла страшная догадка - заболел!..

Уже поздней ночью с трудом добираюсь до шалаша и падаю на мягкий мох. Скорее бы уснуть и забыть невзгоды двух прошедших дней, но ослабевшее тело охватывает лихорадочный озноб, и сон совсем не приходит. Натягиваю медвежью шкуру и под ее тяжестью стремительно падаю в фантастическое царство кошмаров.

СВЕТЛАНА

Пытаюсь вспомнить, какое сегодня число, подсчитать, сколько дней лежу, но ничего не выходит: в голове пустота, как после выхода самолета из пике, а в ушах приглушенный рокот мотора; по-прежнему ноет колено. Опять просматриваю табель-календарь на небольшом листочке с рисунком гидростанции на обороте - подарок сберкассы, но стройные ряды чисел не дают ответа.

В авторучке кончаются чернила, карандаш утерян на болоте. Что же делать? Ждать выздоровления и тогда сделать чернила из ягод брусники?

А есть ли вообще надежда на выздоровление? Восстановятся ли силы?.. Надо выздороветь, поправиться и вернуться! Надо!!! Должен жить! Должен вернуться в часть!.. Ведь меня ищут, знаю… Будут искать и, конечно же, найдут… Друзья, товарищи по службе - не оставят. Только почему до сих пор не нашли? Ведь летали близко, слышал. А не нашли, видимо, потому, что не приняли координаты катастрофы.

Опять слышу рокот приближающегося самолета и, шатаясь, выбегаю на поляну, всматриваюсь в безоблачное небо, вслушиваюсь в тишь тайги. Но и сейчас, как и вчера, как и несколько дней назад, шум мотора - видимо просто бред больной головы. Расслабленный болезнью и убитый одиночеством, возвращаюсь в шалаш на свой тюфяк.

Шилом от перочинного ножа царапаю слова на листке бересты. Получается не плохо. Можно читать и не стирается. Это тоже одна из побед над тайгой!

Так какое же сегодня число?..

Двое суток я лежал в жару без воды и пищи. На третий день, ползая на четвереньках, с большим трудом вскипятил чай с малиной. После чая жар снизился и дышать стало легче. Потом кипятил чай по разу в день: всего три раза - три дня. Выходит, лежу я пятый день и сегодня двадцать третье августа.

В прошлом году в этот день я вернулся в свой город из отпуска в штатском. От вокзала ехал в трамвае, народу было мало. Из среды пассажиров как-то выделялась стройная блондинка, стоявшая у выхода из вагона. На загоревшем лице угадывалась тревожная озабоченность, а в голубых лазах - усталость. И тугая коса, уложенная на затылке, и ровный, слегка вздернутый у самого кончика нос, и высокая шея на круглых не широких плечах, показались мне очень знакомыми.

"Ольга!" - чуть не вскрикнул я и протиснулся к блондинке.

Трамвай затормозило, и я ткнулся лицом в ее плечо. Женщина медленно обернулась, посмотрела мне в глаза. Этот строгий, секунду как бы удивленный, потом вопросительный взгляд смутил, и я, извинившись, отвернулся. "Конечно, не она. И все же чем-то похожа". Правда, Ольгу я никогда не видел такой озабоченной и печальной. Но мне казалось, что вот-вот у моей соседки сойдет с лица печаль, и оно засветится знакомым мне задором.