Противостояние. Книга первая (СИ) - "Сан Тери" - Страница 29

Большую часть времени я спал, скованный заклятиями и сонными зельями, но сон, несущий пациентам покой, оборачивался кошмарами. Моя душа осталась в Илларии. Стоило смежить веки... и я просыпался от собственных воплей, не сразу понимая, где нахожусь. Знакомая рука Канто, привычный запах и застывшее лицо - становились единственным ориентиром. Гавейн читал заклятия, Канто читал заклятия, госпожа Эвей ткала энергетический кокон, сводя нити воедино. Я видел их, находясь без сознания. Они опутывали меня разноцветными слоями, пытаясь вытащить, вернуть обратно. Никогда впоследствии я не сталкивался с такими расходами магических резервов. До этих событий я считал себя рабом. После мне не приходило в голову заблуждаться, думая, что ко мне относятся как к вещи. Мебель, даже самую дорогую, не спасают и не чинят подобной ценой.

Когда Наргис сказал, что меня вернули с того света, он не шутил. Месяц я провёл, пребывая между жизнью и смертью, и магистр Гавейн не мог сказать, останусь ли в живых. Возможно, гуманнее было бы убить меня, прекратить мучения.

Я всплывал из забытья и видел смуглого хмета. Тощий парень с тёмными глазами и лохматыми патлами, стянутыми налобной повязкой, сидел в кресле, подобрав под себя босые ноги. Он напоминал сыча. Смотрел на меня, словно загипнотизированный, кошачьими прищуренными глазами. Стоило мне разлепить веки - вскакивал, начинал суетиться, говорить преувеличено бодро, пытаясь приподнять, накормить, сменить повязки. На нём была одежда храмового слуги - короткая безрукавка и тёмные штаны. Но волосы он заплетал на манер воителей и носил серьгу с монограммой "Лунных призраков". Меня это удивило, но, скорее, отстраненно, абстрактно от предмета. Эмоций я испытывать не мог, лишь смутные их подобия. Почему он выглядит как один из нас? Его приняли в клан?

Я узнал, что его зовут Наргис. Один из тех, кому я помог выбраться из Илларии, хмет из племени кочевых воителей. Отец Наргиса погиб в первой войне, а мать и младшего брата увезла инквизиция. Наргис пытался их разыскать и вызволить, и поиски привели его в Илларию. Ему предложили стать одним из бойцов ордена. Он отказался, но дознаватели не теряли надежды его переубедить и потому оставили в живых. Мать убили, скорее всего, а может, сделали рабыней - он ничего не смог узнать о её судьбе.

Я слушал его слова, но они проходили мимо ушей, как вода, утекающая сквозь песок. Все мои мысли, точнее одна единственная мысль, сосредоточилась на команде "Встать". День за днём, стоило прийти в себя, я, кусая губы, приказывал мозгу шевелить пальцами, ногами, пытаться ползти. К ужасу Наргиса, не понимающего, что я  этим пытаюсь добиться. Издеваюсь над ним?

А я не понимал, чего он пытается добиться от меня. Зачем мучает, вливая в рот всякую отвратную дрянь, вместо того чтобы оставить в покое и предоставить самому себе. Я потерял счёт дням, не осознавая плачевности своего положения, - рассудок отказывался с ним мириться.

Наргис заставлял принимать настои по часам. Меня рвало, желудок скручивало, выжигало огнём. Наргис пыхтел, тревожно цокая языком, вытирал пот и начинал снова, объясняя, что мне это поможет. Надо немного потерпеть, и они поставят меня на ноги. В отсутствие Канто он ухаживал за мной, мыл, переодевал, развлекал рассказами, не понимая, что его присутствие лишь усугубляет положение. Единственное, что мне могло помочь, хоть и не поставить на ноги, - возможность отправить этого кретина к праотцам.

Смуглый и спокойный, как плавно текущая река, хмет умудрялся доставать меня абсолютной непробиваемостью. Он всё понимал и согласно кивал, но делал по-своему. Не лучшим образом поступал и Канто, способный по малейшей морщинке дословно озвучивать мысли. Я пытался высказать протест, с силой укусив Айгуру за ладонь при попытке влить в меня очередную порцию дерьма. После него становилось гораздо хуже, но больные люди беспомощны, и все этим пользуются, пытаясь ускорить их встречу с создателем под видом одолжения.

Мне не хотелось есть или пить. Я не чувствовал ни жажды, ни голода, не испытывал ничего, кроме отчаянного желания обрести власть над телом и взять в руки меч.

Когда отступали кошмары, приходило безразличие и бесцветный, уютный покой. После пережитого он казался раем, но эти идиоты, включая магистра Гавейна и госпожу Эвей, сутками дежуривших у моей кровати, упорно лишали меня последней радости в жизни, заставляя проходить через целую кучу мучительных процедур, которые должны были помочь, но совершенно не помогали.

Укусу Канто порадовался, сообщив Наргису, что малыш Реми собрался на поправку и это обнадёживает. Должен же он - мастер Канто - самолично меня прикончить, когда я очнусь полностью. С трупом развлекаться совсем невесело, а вот с живым...

Айгура Канто окидывал меня кровожадными взглядами. Наргис смотрел с ужасом, видя в мастере Канто бесчеловечного монстра, который выхаживает собственного ученика исключительно с целью продлить пытки. Потом магистр Гавейн просветил его по части наших отношений. Ученика у главы призраков больше не было. Он пытался спасти всё, что от него осталось, выходить своего любовника.

Канто не верил, что я смогу восстановиться после травм и всего пережитого. А если и удастся залечить искалеченные кисти рук и пальцы, на возвращение прежних навыков мечника уйдут годы.

Да и о каких тренировках может идти речь, когда все силы и резервы брошены на восстановление повреждений и борьбу души за собственный рассудок? Последний я сохранил, решив, что он мне ещё пригодится. Вот прикончу пару ублюдков, улучшу этот мир, тогда можно и проклятым богам сдаваться. А пока - рано меня со счетов списывать.

Постепенно я привыкал к прикосновениям Канто, они перестали вызывать отвращение и внутреннюю панику, которую я не показывал, но контролировать не мог. А Канто всё понимал, слишком хорошо понимал. Через месяц я начал понемногу двигать руками и ногами, приподнимал их, двигал.

Заговорил я практически сразу. Как только пришёл в себя через несколько недель полной отключки сознания, которая даже Гавейна уверила, что я спятил, а это бормочущее, скулящее и воющее в беспамятстве существо не очнётся. А если очнётся, в себя не придёт.

- Мастер, я подвёл вас, простите меня, - сказал я. И заплакал.

Канто чуть с койки не навернулся. Ему показалось, что я пришёл в себя. Собственно, он и навернулся, рухнув рядом на колени, схватив за руку, ища взглядом и пытаясь ухватить рассудок.

- Реми, всё хорошо. Смотри на меня, смотри на меня, малыш. Ты всё сделал правильно, я горжусь тобой, слышишь?.. Ты всё сделал как надо...

Он начал говорить, но потом на лице его мелькнуло отчаяние. Разум снова покинул моё тело, глаза закатились, раздался стон.

- Бесполезно, Реми. Всё бесполезно, сколько ни пытайся.

Непонятно кому Канто это говорил, к кому обращался. Впоследствии его слова не раз пробуждались и звучали в моей памяти. Он сдался?

Но я не сдавался, не желал списывать себя со счетов, даже когда меня списал собственный учитель, решив, что от меня осталась лишь оболочка. Наоборот, это тело моё было жалкой больной оболочкой; внутри же била крыльями душа, рвалась, желая действовать, а не валяться в постели.