Евпатий Коловрат - Ряховский Василий - Страница 5

ЧЕСТЬ ЮНОГО ВИТЯЗЯ

Еще помнили старые люди рязанские и рассказывали, как шла Русь по Сейму и верхнему Дону, по Рановой и по Проне на быструю Оку, мечом прокладывая путь себе в темных и нехоженных лесах, где на холмах высились древние идольские рощи здешних жителей — вятичей и мещеры.

Черноволосые, крепкие на руку, рослые вятичи бились с пришельцами долго и непреклонно, потом, сломленные силой и ратным умением Руси, отодвинулись на юг, к Дикому Полю, и там построили себе новые городки и селения.

Скуластые и быстроглазые мещеряки были хитрее. Они поняли, Что не выстоять им против закованных в броню пришельцев, покорились им и обязались платить дань. Покорившись же, мещеряки верно служили русским князьям, зная, что теперь никто не ворвется в их стойбище и не осквернит их идолов.

Были тут и иные племена: мордва, меря, мурома и ерзя. Русь ставила на реках и перепутьях городки, сажала в тех городках воинство, а за воинами шли теми путями торговые люди и дроворубы, углежоги, птичьи и звериные ловчие, рыбные ловцы и чернецы с кадильницами и с тяжелыми свитками священного греческого писания.

Так родились в вятицких и мещерских землях Дубок и Пронск, Елец и Муром. А среди них и узорочье светлое — Рязань.

Федору исполнилось восемнадцать лет, когда пришли по весне из мордовских и муромских земель вести о на бегах на рязанские городки диких язычников. Возбужденные волхвами, язычники жгли храмы, побивали попов и черноризцев, отнимали у русских стада и вытаптывали хлебные посевы.

Рязанский князь Юрий положил в гневе своем напомнить взбунтовавшимся о своей силе и вновь возвысить над теми землями русское оружие.

Рать собралась сильная. В поход уходили молодые княжичи Роман и Ингварь — дети умершего князя Ингваря; в их дружине находились молодой рязанский витязь Евпатий Коловрат и ловчий Кудаш. Воеводой большого полка поставил князь старого сотника Коловрата. Тот взял с собой неизменного своего меченосца — сурового воина Замятню и веселого конюшего Нечайку Проходца.

Ополонице были отданы под начало пешие ратники и лучники-мужики, которые должны были идти вниз по Оке на легких слугах.

Когда начали сажать ратников на струги и беляны, Ополоница пришел к Юрию:

— Княжич Федор изготовился в поход, княже. Благослови сына на рать.

Тень испуга пробежала по лицу Юрия. Он надавил на гусиное перо, которым ставил свое княжеское титло8 на грамоте князю Муромскому Глебу, и перо с хрустом переломилось, оставив на пергаменте звездчатое пятно.

— Федор силен, мечом и секирой владеет, как добрый воин.

— Не повременить ли?

— В стойле лучший скакун может потерять ноги, князь.

— Мурома бьется лихо. Обождать бы Федору…

— Чем жарче бой, тем витязю больше чести. Благослови сына!

Князь согласился, и Федор присоединился к полку Коловрата.

Ополоница напутствовал его кратко:

— От боя не уклоняйся, но и не борзись излишне. Смерть настигает того, кто теряет над собой власть. Думай в бою не о смерти, а о том, как лучше побить врага.

Федор порывисто обнял своего пестуна и, сияя от радости, занял свое место в строю воинов. Обок с ним вновь оказался Кудаш.

Рязанское войско воевало мурому все лето.

Когда же на темень лесов пало червонное золото близкой осени, на пожженных городищах вновь густо запахло сосновой щепой; толпы пленников рыли землю, ставили по указке рязанцев-мастеров городские тыны9 и рубили срубы для церковной службы.

Оставив в городцах служилых людей и восстановив власть Руси в селах и становищах на Мокше и Цне, Коловрат повел рязанское войско в обратный путь.

Федору не пришлось пробираться на коне среди верных соратников и боевых друзей. Его положили на струги и прикрыли медвежьей шкурой. В одном из сражений, решавших исход всей рати, Федор вместе с молодыми княжичами, с Евпатием, Кудашом и с небольшой кучкой других воинов подвергся нападению многочисленного отряда муромы.

Вел мурому старый волхв.

С огромными рогами тура на голове, раскрашенный и страшный, волхв бил в священный бубен, плясал перед воинами и призывал их к смерти. Горстке русских грозила неминучая гибель. Тогда Федор поскакал навстречу муроме и, прорубившись сквозь передовую цепь пешей муромы, напал на беснующегося волхва. Старик отбросил бубен и схватился за дротик. Первый его удар пришелся по гриве коня Федора. Верный конь подпрыгнул и рухнул на колени. Федор высвободил ногу из стремени и ударил волхва своим тяжелым шестопером. Старик свалился на землю с раздробленной головой.

Гибель волхва поколебала мужество муромы. Они начали отступать, потом рассыпались. Русские били их в угон, и почти никто из отступавших не ушел от своих преследователей.

Когда раздели упавшего Федора, у него оказалось порубленное плечо и несколько рваных ран от стрел на спине и на правом боку.

Федор лежал на носу струга. Ополоница сидел у его изголовья.

Воины и гребцы в струге пили круговую: они праздновали победу, радовались скорому возвращению в родные места и запивали свою радость хмельными напитками, взятыми у покоренной муромы.

Дружеский ковш часто доходил до Ополоницы. Он осушал его с каждым новым ковшом все выше вскидывал голову. Над ним плыли опаленные низким солнцем теплые облака. Ласковая волна плескалась о высокий борт струга, и серая птица рыболов часто мелькала над стругом, крича отчаянно.

Ополоница пел неведомую в этих краях песню. От песни у Федора блаженно вздрагивало сердце. Она будила отвагу, звала на бой, суля немеркнущую славу победителю…

Княжич с улыбкой смотрел на своего пестуна. Тот сидел с обнаженный головой — широкоплечий, сильный, — и ветер раскладывал на его груди длинные косицы посеревшей бороды.

…Федор оправился от ран и с той весны каждый год уходил в ратные походы. Под начало княжичу дал князь Юрий сотню всадников.

После того как подновлен был городок Красный на Осетре, Ополоница обратился однажды к Юрию:

— Удели, княже, Красный городец сыну своему — пусти Федора в отдел.

Юрий недовольно поморщился: не терпел, когда другие предупреждали его намерения.

— Рано Федору уделом править.

Ополоница выждал, пока легкая краска гнева не сошла с лица князя. Потом сказал еще:

— Придется сидеть Федору в Рязани на отчем столе. Откуда же ему набраться для этого разума?

Юрий встал со скамьи и, заложив руки за спину, прошелся по горнице. Ему все помнились речи княгини и ее жалобы на то, что занял в сердце Федора пестун место отца, что пора бы разлучить их и отослать Ополоницу в какой либо понизовый город…

В нетерпении князь кусал светлый ус. Он понимал правоту мысли Ополоницы, но строптивость мешала ему согласиться с ним.

— Думал я, — начал он, обрывая концы слов, — думал дать удел тот Роману, племяннику…

— И тому город найдется. Федору же Красный нужнее. От тебя будет подальше, стало и навыкнет он без твоей узды творить суд и расправу. Готовь себе княже переемыша крепкого да надежного…

— Тогда ведь оженить надо Федора!

Ополоница поднял на князя тихие глаза, и легкая усмешка пробежала по его усам:

— Есть у князя Михаила в Чернигове…

Юрий заинтересованно взглянул в глаза воину и осторожно присел на стол:

— Ну, сказывай!

Беседовали они долго.

А наутро стало известно, что снаряжается на Чернигов посольство сватать за княжича Федора дочь князя Черниговского Михаила Всеволодовича. Во главе посольства пойдет княжий пестун Ополоница.

В то предзимье занедужил княжич Федор. Переправляясь на коне через Проню, он провалился в воду, продрог и на другой день слег в жестокой лихорадке.

Ополоница вызвал к недужному ведуна Ортемища, потом пришел для совершения оздоровительной молитвы поп Бессон, что учил княжича письменному навыку. Следом за поп прислал старый Коловрат своего конюшего Нечая.