Тельняшка для киборга - Рубан Николай Юрьевич - Страница 8

Маргус выбросил обугленную тряпку в мусорный ящик с кривоватой надписью «Make me empty», ополоснул унитаз, вмиг засиявший снежной белизной и осторожно спросил:

– Сергей… А почему ты рассердился?

– Почему, почему… По кочану, блин! Ты что – не врубаешься?!

– Нет… Не врубаюсь.

– Ну ёптыть, Маргус!.. Сейчас дежурный глянет на твой сортир и на мой умывальник, и что? Задерет меня по самые помидоры! Скажет: чтоб так же было! Да я же сдохну в этом умывальнике… – всхлипнул Цунь от жалости к себе.

– А ты разве так не сможешь? – искренне удивился Маргус.

– Да я же не железный, как некоторые! – Цунь уже готов был дать в морду этому недоумку.

– Ну… если разрешишь, я могу тебе помочь, – нерешительно предложил Ауриньш, – Это не будет являться нарушением дисциплины?

– Не будет являться, – быстро успокоился Цунь. – Ладно, уговорил. Короче, смотри, что тут сделать надо…

Полчаса спустя Цунь скромно, но с достоинством доложил дежурному по роте о том, что порядок на вверенных объектах наведен.

– Че-го?! – оторопел от такой наглости дежурный. – Ты? Мне? Хочешь сказать? Что уже все отхерачили?!

– Так точно, товарищ сержант, – ответствовал Колдин тоном Курчатова, докладывающего Сталину о создании атомной бомбы. – Все сделано, разрешите представить?

– Ах ты, мой хороший! – расплылся в каннибальской улыбке сержант. – Ну, идем, солнышко, идем… – и, облизываясь, дежурный проследовал в санузел, предвкушая скорую расправу над оборзевшей салажней. Цунь скромно шагал следом – а что такого, ничего особенного, ну, навели порядок, подумаешь…

Из санузла сержант выплыл с отвисшей челюстью и воззрился на дневальных растерянным взглядом.

– Ну ни хера себе вы гиганты! – наконец, выдохнул он.

Колдин скромно сиял. Ауриньш соображал: хвалит их дежурный, или наоборот?

– Так, я не понял – почему порядок не наводится? – возник из коридора старшина, страдающий ранней бессонницей.

– Да уже навели, в общем, – быстро вышел сержант из ступора. – Я проверил: кое-где еще недостатки устранят, а так – ничо, потянет.

– Д-да? – язвительно глянул на него Фомин. Дескать, добр ты больно, сержант, дешевый авторитет хочешь заработать у желторотиков…

С этой мыслью он шагнул в туалет. Да там ее и оставил. Но все же самообладание у Фомы было, чего говорить.

– Ну что, студенты – будем считать, реабилитировались, – снисходительно изрек он. – Бардака еще много оставили, но вообще стараетесь, вижу.

– Так требую же! – весело возмутился дежурный. Дескать, успех подчиненного – в первую очередь заслуга командира.

– А как же, – тонко ухмыльнулся Фомин. – У успеха отцов до фига, знаем… Ауриньш!

– Я! – вытянулся Маргус.

– Первый раз в наряде?

– Так точно.

– Внеочередное увольнение тебе от меня, молодец.

– Ну дык ёптыть, моя же школа, товарищ старшина! – нагло встрял Цунь. Каким-то образом он уже начал просекать, что скромность и карьера – понятия несовместимые.

– А тебе еще надо наряд до конца дотащить без залетов, понятно? Ладно, если до смены все у вас будет нормально – оба в субботу в город пойдете. Завтра перед строем объявим.

И, не сговариваясь, чумазые и пованивающие тем, чем должны пованивать дневальные после уборки сортира, парни вытянулись и гаркнули искренне и вдохновенно:

– Служим! Советскому! Союзу!

Глава 5. Кабальеро

Надо представлять себе, что такое увольнение для первокурсника девятой роты. По уставу разрешается отпускать в увольнение одновременно не более трети личного состава подразделения. В роте четыре курса. Вопрос: кто больше нуждается в увольнении? Старшекурсник, которому и… ну, скажем, в библиотеку сходить надо – для курсовой работы материал подобрать, и невесту присмотреть пора – выпуск не за горами, и к относительно вольной офицерской жизни пора уже помаленьку привыкать, да и вообще – он что, в свое время в казарме не насиделся? Или балбес-первокурсник, который в город ходит только для того, чтобы в пельменной пожрать до отвала (будто его, паразита, в училище не кормят!), да по своей лопоухости попасться патрулю с нарушением формы одежды или с кружкой пива в тощей лапке – обеспечив тем самым командира внеплановым клистиром?

Поэтому в увольнение заслуженно ходят преимущественно старшекурсники, отдавая желторотикам на растерзание свой ужин – они и тому несказанно рады. Словом, легче представить бомжа в «Кадиллаке», чем первокурсника девятой роты в увольнении.

Можно себе представить, как готовились Цунь с Маргусом к этому событию. «Войну и мир» читали? Сборы Наташи Ростовой на первый бал помните? Так вот ерунда эти сборы по сравнению с подготовкой первокурсника к увольнению.

…До построения увольняемых еще полчаса, а два счастливчика уже тихо сияют, не смея присесть, дабы не помять парадных брюк, отутюженных до фанерной твердости. Цунь одолжил у кого только можно кучу значков, расторговав свое масло на две недели вперед, и самодовольно косился на грудь, увешанную наградами, почти как у генсека-бровеносца. Китель Маргуса был девственно чист.

– Ну, ты ваще, Марик! – критически оглядел его Колдин. – Что, ни одного значка найти не смог?

– А зачем? – не понял Ауриньш. – Мне еще ничего не давали.

– Уй, да ладно! Офигенно честный, что ли? – поморщился Цунь. – На вот, хоть моего «разника» нацепи! – он великодушно достал из тумбочки свой знак парашютиста со скромной единичкой на подвеске (себе он уже привинтил почетный знак «парашютист-отличник» с накладной цифрой «50», одолженный у Мамонта за две пайки масла и воскресные яйца).

– Я еще не прыгал, так нельзя, – скромно отверг Маргус щедрый дар.

– Да фигня какая, прыгнешь еще! А то что такое: десантник – и без знака!

– У меня в военном билете этот знак не записан, – заупрямился Ауриньш. – Патруль может проверить, и будет нехорошо.

– Уф-ф, ну ты и артист! – покачал головой Колдин. – Ладно, фиг с тобой. Ну хоть комсомольский значок прикрути, елки!

– Я же не комсомолец! – удивился Маргус.

– Да кого колышет: комсомолец – не комсомолец! – рассердился Цунь. – Главное, чтоб значок был – без него вообще в город не выпустят!

Поразмыслив, Ауриньш пришел к выводу, что комсомольский значок на форме – это не отличительный знак приверженца политической организации, а элемент формы одежды. Или свидетельство лояльности властям. В любом случае, отказываться было нецелесообразно, и Колдин сноровисто продырявил новенький китель Маргуса.

– Ну вот, – удовлетворенно похлопал он его по груди, украшенной алым флажком с профилем Дедушки Ленина. – Хоть немного на человека похож стал!

Пройдя недолгую, но несколько унизительную процедуру инструктажа у дежурного по училищу («Правую штанину задрать! Показать носки!»), Колдин с Ауриньшем наконец вышли в город.

– Ну что, Марик, – Цунь жадно озирался по сторонам. – Пошли?!

– А куда? – Маргус невозмутимо оглядывал улицу.

– «Куда-куда»! На волю! В пампасы! – терпкий пьянящий воздух свободы уже начал гулять в крови, словно бокал шампанского. – В ДОФ пойдем!

– А что это?

– Дом офицеров, – авторитетно разъяснил Колдин, – на танцы. Все туда ходят. Полтинник есть?

– Что есть?

– Пятьдесят копеек, на билет.

– Нет, – немного растерялся Ауриньш, – мне не давали…

– Разводят халявщиков в вашем институте, – сварливо проворчал Цунь. – Ладно, пошли. Помни мою доброту! – и он подкинул на ладони рупь, неведомо как уцелевший от буфета.

Дом офицеров стоял на углу улицы Подбельского – «Подбелки», Рязанского Бродвея и Арбата. Это в столицах дома офицеров располагаются скромно, без претензий. А Рязань в первую очередь знаменита своими офицерами, как Хохлома – ложками, или Иваново – невестами: четыре военных училища в городе! Естественно, Дом офицеров являлся одним из самых престижных заведений города и располагался в самом престижном месте.