Тельняшка для киборга - Рубан Николай Юрьевич - Страница 7

Второй час ночи. Полторы сотни парней спят сладким субботним сном – надо сказать, спят довольно тихо: храпеть и бормотать во сне в казарме отучаются быстро. Дневальный Серега, стоя у тумбочки с телефоном, стойко борется со сном и очередным домашним заданием. Камнем преткновением становятся слова «цзо» (левый) и «ёу» (правый). Серега их постоянно путает. Отчаявшись, он вытаскивает из ножен штык-нож и принимается перебрасывать его из одной руки в другую, приговаривая: «цзо-ёу, цзо-ёу…». Постепенно увлекается, забывает про этот долбанный язык и начинает выписывать ножом немыслимые кренделя, любуясь на себя в большом зеркале со строгой надписью «Заправься!». Где он этих приемов насмотрелся – загадка, во всяком случае, на занятиях по физо ничего подобного курсантам не давали. Скорее всего, тут имела место импровизация.

Понятное дело, вскоре он увлекается, тяжелый нож вырывается из его рук и летит в сторону, с грохотом приземляясь на дощатый пол. Казарма чутко реагирует скрипом коек и неясным бормотанием. Серега на цыпочках (это в сапогах-то!) бежит к вверенному вооружению, суетливо вытаскивает его из-под чьей-то кровати и опрометью кидается назад. Через пять минут пресловутое шило в одном месте дает о себе знать и ситуация повторяется.

После третьего раза из каптерки появляется старшина – несмотря на поздний час, одетый по форме, и любопытствующий, что за херня здесь происходит. Ничтоже сумняшеся, Серега не придумывает ничего умнее, как выдать абсурдную версию: дескать, отчищал ножом тумбочку и вот, уронил нечаянно. После неплохо проведенного увольнения старшина был в благодушном настроении, и скорее всего готов был отпустить незадачливому салаге-дневальному его вольные и невольные прегрешения, но из темноты кубрика вдруг раздался голос Ауриньша:

– Товарищ старшина, не так. Курсант Колдин выполнял ножом какие-то упражнения, стоя перед зеркалом. Он не удержал нож, и нож упал. Так было три раза, – наверное, примерно так же обстоятельно и невозмутимо докладывали красные латышские стрелки об измене товарищей по партии.

Оба-на. От такого простодушного предательства обалдел даже сам старшина. Какие-то мгновения в его душе шла борьба между солдатом (кем, по сути и являлся в настоящее время Фомин) и офицером (кем ему предстояло стать почти через год). Схватка окончилась боевой ничьей, в результате каковых и рождаются Соломоновы решения:

– Значит, так. Колдин – несешь службу до четырнадцати часов. В четырнадцать – сменяешься, четыре часа на подготовку к наряду и заступаешь по новой. Ауриньш – наряд вне очереди за разговоры после отбоя, заступаешь вместе с ним. Вопросы? Свободны!

Глава 4. В жизни всегда есть место подвигу

Что из себя представляет армейский сортир? В общем, ничего особенного: пара писсуаров с неизменными плавающими окурками, да четыре кабинки без дверей, оборудованные унитазами типа «Генуя» – их вы могли видеть в привокзальных бесплатных туалетах. На гвоздях, торчащих из стен кабинок – обрывки окружной газеты «Ленинское знамя», или попросту, «Гальюн таймс».

Особенность тут всего одна – эти четыре кабинки предназначены для обслуживания полутора сотен здоровенных парней, которые не дураки пожрать и запорами отнюдь не страдают. Делите полтораста на четыре – арифметика простая.

– Ну что, Марик, дозвезделся? – сочувственно вздохнул Цунь, уныло обозревая поле деятельности. – Черт тебя за язык дернул, уставник хренов…

Чудовище по имени Рота добросовестно изгадила санузел и теперь сладко посапывала, набираясь сил перед очередным учебным днем. Из когда-то белых унитазов высились горы смердящих сталагмитов всевозможных оттенков коричневого цвета. Измятые обрывки газет не помещались в пластмассовых корзинах и щедро устилали внутренности кабинок и пол сортира вперемешку с окурками и плевками. Фигня эти ваши авгиевы конюшни, товарищи древние греки…

Дневальные Ауриньш и Колдин приступили к наведению порядка. Согласно многолетней традиции, в наряд по роте заступали двое первокурсников, один второкурсник и один третьекурсник – дежурным по роте. Согласно той же традиции первокурсникам для наведения порядка доставались «дембельские объекты» – туалет и умывальник. По ловко брошенному Колдиным жребию туалет достался Маргусу. Измотанный предыдущим нарядом, Цунь уже даже и не злился на этого придурка – из всех чувств осталась только усталая тоска.

– Ну, что. Технология этого дела простая, – тоном усталого ветерана начал он делиться боевым опытом, – будешь смывать говно – все сразу не смывай, ты частями, частями: а то забьется – затрахаешься пробивать. Потом берешь кирпич вон там, в загашнике, фигачишь его гантелей в порошок. И этим порошком херачишь все очки, чтоб горели, ясно? Ну и чтоб все остальное чисто было, – махнул он рукой. – Э, еще дежурный с доклада вернется – заинструктирует. Давай, короче, начинай помаленьку – времени много, вся ночь впереди… – и он удалился в умывальник походкой, исполненной достоинства: умывальник – это уже ранг повыше, почетнее…

В умывальнике он уютно устроился на широком подоконнике, со вкусом раскурил заначенный «бычок» и предался глубокомысленным размышлениям на тему: какая падла скоммуниздила шланг, которым было так удобно отмывать плиточный пол? И сколько теперь уйдет времени на то, чтобы проделать эту работу с помощью ведра и тряпки? О ждущих чистки двадцати раковинах с кранами он суеверно старался не думать. Сидеть на подоконнике было славно, покойно. Мягким текучим свинцом наливались веки, чугунела голова. Окурок выскользнул из ослабевших пальцев и прощально пшикнул на мокром полу. Да и хрен с ним… С бычком этим…

– Сергей! – кафельные стены гулко отразили негромкий голос Ауриньша. – Они не горят…

– А? Чего? – вскинулся Цунь и помотал головой, просыпаясь. – Чего не горит?

– Очки не горят, – виновато пояснил Маргус, тиская мокрую тряпку. – У меня не получается…

– «Не получа-ается»… – презрительно протянул Цунь, слезая с подоконника. – У всех получается, только у него одного не получается! Интеллигент хренов. Пошли, покажу, фиг с тобой. Наберут детей в армию… – с удовольствием проворчал он, шагая к туалету, и скрылся за дверью.

– С-сука! – донесся вдруг из-за двери его сдавленный стон. Маргус кинулся следом.

– Сергей, что случилось?

– Что случилось?! Ты что, блин – в натуре дурак, или прикидываешься?! – Серегин взгляд беспомощно метался:

– по белоснежным, словно только что с завода, фаянсовым изделиям;

– по лучившимся хирургической чистотой кафельным стенам и плиточному полу;

– по вымытым (!) стеклам и свежевыкрашенным (!!!) рамам и кабинкам.

Даже запах теперь здесь витал – отнюдь не сортирный. Такой запах вполне подошел бы для новенькой квартирки сказочных молодоженов. Чистотой пахло, свежестью и только что законченным, любовно сделанным ремонтом.

– И сколько же ты тут мудохался? – тоскливо глянул на часы Колдин. Небось, подъем скоро… Не понял. Даже часа не прошло. Часы встали, что ли?

– Ты сказал: чтоб чисто было, и я сделал, – осторожно проговорил Маргус. – Плохо, да?

– А краску-то ты где откопал, чмо ты дюралевое? – продолжал горевать Цунь.

– Там, в «загашнике». Под тряпками нашел. Я подумал – окна тоже покрасить хорошо, они совсем некрасивые стали, – оправдывался бедный киборг. – А очки не горят. Я сколько ни пробовал – никак.

– А как ты пробовал? – начал приходить в себя Колдин, – Покажи!

– Вот, смотри… – склонился над унитазом Ауриньш. – Как ты сказал…

Он сыпанул на мокрый фаянс пригоршню кирпичного порошка и принялся стремительно растирать его тряпкой, свернутой тугим жгутом. Впрочем, «стремительно» – не то слово. Рука киборга двигалась с такой скоростью, что казалась размытой. Запахло горелым.

– Вот, – остановился Маргус, – тряпка гореть начинает, а очки – нет. Только в одном месте чуть-чуть оплавилось, и все. Я не знаю, как сделать…

– Ладно, угомонись, – вздохнул Цунь. – И так сойдет…