Похищение столицы - Дроздов Иван Владимирович - Страница 21

Подавая Кате руку, гость сказал:

— Я Грех. Вас где-то видел. Но, может, не видел, а хотел увидеть. Это почти все равно.

«Странный!» — подумала Катя.

Гость обратился к хозяину, вежливо заметил:

— Я Филипп Грех. Ваши люди с кем-то меня перепутали. Они называют меня Олегом Гаврилычем.

— Хорошо, хорошо,— заторопился Старрок,— Грех так Грех. У нас тоже есть Грех, но только он не Грех, а Греф. И он тоже, как вы — хрякер, но только в экономике. Он новому президенту план составил, и тоже, как вы: у одних деньги возьмет, другим отдаст. Бедных хочет сделать еще беднее, а богатых еще богаче. У нас уже были такие. И представьте, у них получилось. Может, вы там, в Америке, слышали? Явлинский, Гайдар, Аганбегян.

Лида пригласила гостя к столу. Тут уже были расставлены тарелки, жареная картошка, холодные закуски, вино.

— Да, я летел в самолете и там телевизор. Я видел Грефа. Я тогда подумал: новый президент знает, кто может составить план. В Америке тоже составляют планы, но не такие большие. Как я разумею, Россия теперь вся — со всеми лесами и морями — полетит в космос. И олигархам будет еще лучше. Правда, Гуся сунули к Ибрагиму, но это для острастки; смотрите, мол, и на вас найдется управа! Правда, Ибрагим поставил ему телевизор и жарил картошку с рыбой-фиш, но я бы, все-таки, не хотел сидеть в Бутырке.

— А кто такой Ибрагим? — спрашивал Старрок.— Ах, да!.. Рафик Ибрагимов, начальник Бутырской тюрьмы. Знаю, конечно.

— В Америке на военной базе, где я работал,— продолжал Грех,— спрашивали у меня: «Зачем начальником Московской тюрьмы турка назначили?» Я им говорю: «Ибрагим не турок, его из Казани привезли или с Кавказа».

Грех при этих словах засверкал синими младенческими глазами. И от умиления, что у нас есть свои ибрагимы, на ресницах у него показались слезы.

Надо было видеть, как внимательно и почти самоотверженно слушали человека с необыкновенной фамилией Грех Лида и Катя. Они русские, а все русские страсть как любят необыкновенное. На что уж Катя многое повидала среди наехавших в столицу разных диковинных людей, но и она была зачарована человеком, скрывавшим свой возраст за густым волосяным покровом. Только вот не могла до конца понять: издевается он над ними или и в самом деле такой придурковатый. «Они, что, хакеры, все такие? Но как же они тогда соображают так много в компьютерах?..» — думала она.

А хакер откинулся на спинку стула и, сверкнув звездами-глазами, воскликнул:

— Понять не могу! Зачем вам, русским людям, все эти... грефы, гайдары, явлинские?.. Пусть они едут в Тель-Авив и там составляют планы.

Старрок, только что приступивший к еде, поперхнулся, вытащил вилку изо рта, выпучил на гостя желтые волчьи глаза. Он не знал, как реагировать на эту внезапную оплеуху. «Он же антисемит!..— стучало в висках.— Ненавистник евреев,— а может быть, он даже уже и фашист?.. Что же я скажу своим шефам? Они так его ждали!..»

— Но вы же сами Греф! — нашелся Старрок.

— Я Греф? Извините, я Грех. И послал меня господь в наказание за ваши грехи. Грех, а не Греф! — слышите?.. А это большая разница. Вы вот потом посмотрите, какой смысл заложил господь Бог в мою фамилию.

Старрок ни с того ни с сего стал блажить:

— А я, по-вашему... тоже из их компании? У меня фамилия-то вон какая!..

Грех совершенно спокойно воспринял контратаку. Тщательно разделал на мелкие кусочки мясо, не спеша ел. Наконец, окатил хозяина синью глаз, спокойно проговорил:

— Да уж... фамилии у вас заковыристые. Но в Штатах говорят: господь Бог умышленно запустил в Кремль людей с мудреными кличками; это для того, чтобы русские увидели, что власть-то у них нерусская! А еще он подобрал людей с шипящими именами: Шахрай, Шойгу, Шифрин, Ресин, Шабдарасулов, Шумейко... А еще раньше был кандидат наук, который умнее всех академиков,— и тоже с мудреной фамилией: Бурбулис. Все они с тайным умыслом подбирались, не без намека; ползут, мол, по кремлевским коридорам! Смотрите: ужалят! Бог-то он ничего без умысла не делает; и прямо ни о чем не говорит, а все с подтекстом, да так, чтобы сами думали.

Катя и Лида все глубже склонялись над тарелками,— казалось, они и дышать перестали. Обе они еще со школы знали, что говорить о национальности человека нехорошо, неприлично. Это было правилом, законом жизни для советских людей, а теперь-то, когда в Москве живет больше нерусских, чем русских, и, по слухам, даже патриарх церкви в России какой-то Редигер, и в церкви редко встретишь священника-славянина, и Старрок тоже нерусский, и в свою милицию все больше натаскивает кавказцев и прочих инородцев, а русских людей выживает...— все это знали Катя с Лидой, и теперь, когда приехавший из Америки важный господин так громко говорил об этом, решительно не понимали, как им вести себя.

Генерал пытался переменить тему:

— Я имею задание от самого верха... встретить вас, организовать ваш быт и создать условия для работы.

— Да, я знаю. Вы получили задание от замминистра Трофимова, а тому дал поручение Шутинский, а Шутинскому сообщил из Америки Кахарский — мой и ваш дружок.

Старрок онемел: все знает!

Ему, конечно, невдомек было, что сидящий перед ним человек, назвавший себя Г рехом, а на самом деле, он, конечно, и не Грех совсем, а Олег Гаврилович Каратаев, изобрел миниатюрные аппараты, позволяющие ему подслушивать телефонные разговоры нужных ему людей. Старрок и его шефы знали одну только способность этого человека: перебрасывать деньги с одного банковского счета на другой,— уже и это искусство казалось им всемогущим, но чтобы отгадывать чужие мысли, видеть невидимое?.. Но мы приоткроем завесу: Каратаев знал, что дружок его Кахарский шпионит за ним и все передает своим людям в Россию, и знал он также фамилии и номера телефонов людей, которые тут, в России, возьмут над ним опеку и станут с его помощью потрошить банки и набивать себе карманы. Знал все это, и уже там, в Америке, построил план своих действий. При помощи Кахарского соорудил документы на имя Греха. Иначе ему бы не ускользнуть от начальника военной базы, где он трудился над созданием электронных систем. И сейчас, прилетев в Россию и попав в лапы милиции, он ждал прилета Фихштейна и Кахарского, надеялся их прикупить и превратить в своих адвокатов. Этим двум молодцам он был премного обязан; при их помощи он там, в Америке, сколотил немалую сумму денег,— примерно шестьсот или семьсот миллионов долларов лежали на его банковских счетах.

Пристально посмотрел на Катю:

— Если не ошибаюсь, вы — майор?.. Забавно. Никогда не видел таких юных и прелестных милицейских начальников.

Катя оглядела свое платье: уж не надела ли она по ошибке форму? Но нет, на ней ее любимое светло-серое с белыми пуговицами платье. Заговорила с заметным волнением:

— Я?.. Майор?.. Но позвольте! Откуда...

— Да, да — вы майор. И зовут вас Екатерина Михайловна. Фамилию вашу я тоже знаю, но не стану произносить. Ведь может же быть такое, что вы скрываете ее от посторонних?..

И повернулся к генералу:

— А вы недавно были заместителем министра. Но там вы позволили себе некоторые вольности... Вам доверили самостоятельную работу. Правда, столичный мэр советовал министру послать вас в Тверь заведовать городской милицией, но министр сказал, что вы ему еще пригодитесь. Он высоко ценит ваши связи и умение обкручивать самые сложные дела. А кроме того, там, наверху, очень ценят людей пуганых и битых.

Лицо Старрока покрылось пятнами; он был потрясен: уж чего-чего, а этих-то своих тайн он никому не поверял — даже жене. Сильно удивилась и женская часть их компании. А Грех погладил бороду и заговорил примирительно:

— Простите, если я неловко выражаюсь и трогаю деликатные струны. Я человек простой, а кроме того, пожил в Америке. Там не принято разводить церемоний. Если уж вы меня принимаете в свою команду, то знайте: я вот такой и другим быть не умею. От хороших людей меня бы следовало держать подальше,— до тех пор, пока я не наберусь культуры.