Приключения 1968 - Жемайтис Сергей Георгиевич - Страница 90

— Вот так оставь хоть на минуту.

— Прикажете разбудить, камарадо начальник?

— Пусть спит…

Бланка уловила в голосе шофера теплоту.

— Пусть спит, — повторил Мануэль. — Устал. А вообще-то он что надо! Я познакомился с ним еще в Сьерре… Тогда у нас не было такого шика. Вся радиостанция — шалаш под соснами, а аппаратура — на двух мулах увезешь. Ничего, вся Куба слышала, и даже подальше! Да разве вам понять!..

— Куда уж мне… — устало отозвалась Бланка. — Вы все бородатые. А у меня почему-то борода не растет.

Мануэль погладил свою курчавую бороду:

— Ее заслужить надо. Это теперь пошла такая мода: каждый сопляк отпускает… Дохлому льву любой-то на хвост наступит.

— Конечно, несправедливо, — улыбнулась девушка. — Нужно бы на бороды специальные мандаты выдавать: у такого-то подлинно революционная борода, а у такого-то — контрреволюционная.

— Издеваетесь? — насторожился обидчивый шофер.

— Шучу, — вздохнула она. — Давайте лучше станцуем. Ча-ча-ча!

Варрон открыл глаза. Поднялся с кресла, потер затекшие колени.

— Пойди, компаньерита, кофе выпей. Я выпил — сна ни в одном глазу.

«Хороший старик! — подумала Бланка. — Чудно?й…»

В вестибюль спустилась кабина лифта. Из нее вышел писатель Альдо. Бланке он напоминал Паганеля из детской книжки — сухопарый, длинный, близорукий. Писатель работал на радиостанции внештатно. Он находился в редакции круглые сутки, и никто не знал, когда он отдыхает и спит. Старый, одинокий, полиглот и ценитель изысканной литературы. С Бланкой он любил говорить о поэзии, причем уважительно, как с равной. Сейчас, выйдя из ярко освещенной кабины, он с минуту постоял, привыкая к темноте, потом сделал неверный шаг к милисианос:

— Спокойного вам дежурства, друзья!

Сипло, как старый курильщик, прокашлялся и спросил:

— Кофейня Грациэллы еще открыта?

— До рассвета, как всегда, — отозвался Мануэль.

— Можно составить вам компанию, сеньор Альдо? — подошла Бланка.

Старик галантно раскланялся.

— С удовольствием, коллега.

Девушка повернулась к шоферу.

— Разрешите, командир?

— Разрешаю.

Они пошли к кофейне. Писатель сухими пальцами придерживал ее за локоть.

— Почему вы так поздно? — спросила она. — Почему вы всегда так много работаете?

Альдо вздохнул.

— Не люблю стерильную тишину. Мне лучше пишется, когда вокруг голоса, обрывки музыки, люди…

Бланка то ли слышала от кого-то, то ли читала в газетах: Альдо при Батисте провел несколько лет в тюрьме на острове Пинос, а его сына-студента убили во время демонстрации против диктатора. Застрелили на университетской лестнице. Одинокий, сухопарый писатель был похож на Паганеля. Бедный Паганель!..

— А о чем вы сейчас пишете, если не секрет? — спросила девушка.

— Разрабатываю один сюжет… — задумчиво сказал писатель. — Мне подарил его участник разгрома интервентов на Плайя-Хирон, студент.

Они остановились у кофейни.

— Буэнос ночес, Грациэлла! — приветствовал он девушку.

— Салуд, камарадо писатель! — ответила она и поставила перед Альдо чашечку кофе и стакан воды. «Ишь, друзья…» — подумала Бланка.

— Мне то же самое.

— Пожалуйста, деньги ваши! — Грациэлла оглядела ее с ног до головы, состроила гримаску, поставила небрежно чашку и повернулась к старику:

— Вы сегодня не забыли пообедать?

«Ишь, заботливая… Я и не подумала спросить…» Бланка посмотрела на писателя. Втянутые щеки, отросшая на подбородке и кадыке серая щетина. «Он и вправду не обедал…»

Тем временем Грациэлла достала из холодильника сандвичи, разложила их на тарелке, пододвинула к старику. Он ласково улыбнулся.

— А у тебя самый вкусный кофе во всем западном полушарии. Налей еще!

— Нельзя, камарадо писатель, вы не сможете спать.

— Мне и не надо сегодня спать, мне надо работать.

Бланка маленькими глотками пила кофе, поглядывая на писателя. Казалось бы, он должен любить тишину библиотек и в этой тишине собирать, как пчела мед, мудрость из древних фолиантов. А оказывается, ему, как и ей, нужны голоса, люди… Какая в его душе бездна тоски, одиночества и грусти!.. Наверно, его сын был бы немного старше ее… Почему, как и этот старик, она тоже боится одиночества и тишины?..

Девушка оглянулась. Здание радиоцентра конусом уходило вверх и сливалось с небом. Дома по сторонам от него и напротив, через улицу, уже были погружены в темноту. Но в радиоцентре светились многие окна. Круглые сутки не гаснет в нем жизнь. Стучат телетайпы, собирая вести всего мира. За двойными стеклами студий читают тексты дикторы. Из аппаратных доносится разноголосица магнитофонных записей… Она, Бланка, — какое-то звено этого процесса. Ее голос, написанные ею фразы моментами врываются в эту сумятицу звуков, занимают свое время и свои радиоволны в эфире, в передачах, следующих за торжественно провозглашаемыми словами: «Говорит Куба — свободная территория Америки!..» Ее работа в редакции — спор с самой собой. Права она или не права? Права или не права Куба? И нужны или не нужны людям ее страны эти ее мысли, ее голос? В своих репортажах она рассказывает о лагерях учителей-добровольцев в горах Сьерра-Маэстры, о строителях Восточной Гаваны, о молодых рыбаках школы «Плайя-Хирон». Она не привносит в эти репортажи политику. Рассказывает — и только. Она просто жаждет, чтобы всем людям было хорошо и ясно жить. И ей тоже хочется ясности и счастья.

Писатель отодвинул пустую чашку.

— Спасибо. Мне еще нужно работать.

Он ушел. Бланка смотрела ему вслед. «Мы такие разные. Но каждый из нас несет в себе частицу творческого духа. Значит, есть в нас и что-то общее». Она достала блокнот, начала писать. У нее стало привычкой записывать мысли и образы, возникающие в голове.

Грациэлла мыла чашки, вытирала стойку. Заглянула в блокнот:

— Письмо возлюбленному?

— Нет, — оторвалась Бланка. — Еще чашечку можно?

— Не жалко, деньги ваши… — Кивнула на блокнот. — Меня не касается, у меня свои заботы.

Но тут же как бы между прочим спросила:

— Вам нравится этот тип, шофер?

— Славный парень.

Грациэлла уперла кулаки в бока.

— Так вот, учтите — это мой парень.

— Желаю счастья, — примирительно сказала Бланка.

— То-то!.. Славный… Много тут всяких! — Она с недоверием все еще косилась на Бланку. — Сама знаю — славный или не славный! Если хотите знать, сеньорита, он ужасно грубый. Даже я вся в синяках, могу показать…

— Пламенный революционный привет, моя красавица! — прокричал невесть откуда появившийся Хуанито.

Бланка сразу узнала мальчишку-газетчика. Но он не обращал на нее внимания. Восторженными глазами он смотрел на Грациэллу.

— Кофе и «корону»!

— А у тебя хватит монет? — насмешливо спросила девушка.

Хуанито побренчал в кармане.

— Слышишь?

Грациэлла поставила перед ним чашку кофе и стакан воды.

— А сигару не получишь — мал еще.

— Да ты знаешь, кто я?

— Дрянной мальчишка.

— А ты… — Он набрался храбрости и выпалил: — Ты самая шикарная девчонка во всем Мирамаре!

Подпрыгнул и через стойку чмокнул ее в щеку.

Подошел патруль: двое бойцов Революционной армии, молодые парни с серьезными лицами.

— Документы! — сказал один из них и включил электрический фонарик.

— Она своя, — отрекомендовал Грациэллу Хуанито.

— Тебя не спрашивают, малыш, — сказал второй боец. — Марш спать!

Грациэлла зашуршала юбками, достала из внутреннего кармана «тархету» — листок плотной бумаги с фотографией и оттиском ее большого пальца: документ, который обязан иметь каждый человек на Кубе.

— Полюбуйтесь.

Боец внимательно прочитал «тархету». Посмотрел на фото. Перевел взгляд на лицо девушки.

— Оригинал лучше? — насмешливо спросила она.

— Ваши документы. — Боец повернулся к Бланке.

— Пожалуйста.

— Сеньорита! — узнал ее мальчуган. Подпрыгнул, прихлопнул ладонями по бедрам. — Это вы?

— Салуд! — откозырял боец.