Масштабная операция - Рощин Валерий Георгиевич - Страница 40

Чествование Пророка Ибрахима растянулось на двое суток, а под занавес праздной кутерьмы, состоялись показательные схватки любителей борьбы. Состязания происходили на утоптанной снежной площадке — прямо перед сидящими на толстых коврах и подушках высокопоставленными гостями, Шахабовым и его приближенными. Простые зрители как всегда обступили «арену», а те, кому не хватило места, взгромоздились на нижние сучья ближайших деревьев.

Первые поединки вызвали огромный интерес и хор одобрительных выкриков, но уже через пару часов однообразие сценария поумерило страсть, и начальство заскучало. Скоро предстояло прерваться на совершение намаза — второе и третье из пяти ежедневных обращений к богу. С трудом сдерживающий зевоту из-за короткого ночного сна Харуханов, невзначай обмолвился:

— Беслан, люди поговаривают, будто среди твоих бойцов есть какой-то русский. Вроде, бывший спецназовец…

— Среди здешних мусульман можно насчитать десятка три русских, — улыбнулся эмир.

Зная хитроватую натуру заместителя Командующего, начальник Генштаба решил не ходить вокруг да около:

— В моей охране тоже служит воин из элитного российского подразделения. Было бы интересно взглянуть на их поединок. Как вы господа относитесь к этому предложению?

Беслан Магомедович взглянул на гостей: те одобрительно закивали, предвкушая интересное зрелище. Тогда обернувшись, он что-то шепнул Элиханову и шеф охраны исчез, а спустя минуту, перед очами руководства предстал инструктор рукопашного боя. Ислам Шайх-Ахмедович в свою очередь подмигнул кому-то из подчиненных и в тот же миг сквозь плотную толпу зевак протиснулся белокурый здоровяк.

— Думаю, им следует драться насмерть, — приглушенно, но так чтобы услышал начальник штаба, произнес Шахабов.

— Зачем насмерть?.. — растерянно вопрошал тот, не донеся до рта щепоть жирного плова. — Если тебе не жалко своего человека, то…

— Ну отчего же? Безусловно, жалко, — не дослушал эмир. — Он учит молодежь единоборствам, кроме того — умен и предан. Но я, Ислам, в отличие от тебя уверен в его способностях.

Фраза задела Харуханова за живое. Швырнув плов обратно в огромное блюдо, он сердито распорядился:

— Эй вы! Бой будет без правил! И драться до последнего! Пока кто-нибудь из вас не испустит дух.

Но, повернувшись к хозяину учебно-тренировочной базы, сквозь зубы прошипел:

— Я оставляю за собой право прервать поединок, когда сочту нужным.

Пряча коварную усмешку, эмир промолчал.

Два бойца переместились на середину «арены». Соперник Татаева был примерно одного с ним возраста, но чуть покрупнее и выше. В осанке легко угадывалась армейская выправка.

Он скинул офицерскую демисезонную куртку с меховым воротником, под которой оказалась одна лишь полосатая майка — этакая тельняшка-безрукавка, что обычно надевалась морскими пехотинцами под черные мундиры. Демонстрируя окружающим и в первую очередь противнику накаченные мускулы, здоровяк вразвалочку продефилировал к краю «арены» и небрежно подал кому-то одежду.

Со времен первых боксерских боев Торбин знавал о всяческих уловках и психологических ухищрениях. Потому незаметно ухмыльнувшись, быстро разделся по пояс и, не обращая внимания на белокурого воина, встал в ожидании команды.

Все смотрели на Беслана Магомедовича. Именно ему — хозяину здешнего празднества принадлежало право объявлять о почине разнообразных развлечений, именно он должен был разрешить и старт жестокого представления. Глаза его на мгновение впились в Сайдали, блеснули не то надеждой, не то приказным величием, но тут же померкли, стали безразличны и покойны. Он сделал жест рукой, означавший милостивое дозволение, и два русских бойца сошлись на середине просторного «Колизея»…

Их силы были примерно равны, и бой длился долго — более получаса. Сперва происходила разведка: оба держали приличную дистанцию и коротко атаковали, не на миг не забывая о защите. Следуя излюбленной тактике, Татаев перемещался по утоптанной площадке сам и не давал стоять на месте сопернику. При этом нешуточные удары натренированных кулаков и ног, обутых в тяжелые армейские полусапожки, сыпались и с той и с другой стороны.

К середине единоборства постепенно обозначилось преимущество белокурого: местный инструктор стал уступать инициативу, все меньше атакуя и уповая в основном на оборону. Охранник Харуханова напротив — взвинтил темп и бешено наседал, осыпая его хлесткими ударами. Сайдали спасала реакция и быстрые уходы от кулаков-кувалд, против которых блоки почти не помогали — из рассеченной брови уже во всю хлестала кровь, заливая правый глаз. Здоровяк же выглядел неплохо, пропустив к этому времени лишь с десяток чувствительных ударов по корпусу.

Бывший капитан намеренно целил в грудную клетку — вкупе с неистово закрученной каруселью по клочку ровной поляны эти удары, несомненно, здорово сбивали дыхание оппонента. Татаев терпеливо выжидал и настойчиво гнул свою линию: намеренно уступал территориальное преимущество; кружил, подманивая земляка ближе и, бесстрашно ныряя под тяжелые кулаки соперника, бил по его ребрам. Дуэль не предусматривала даже коротких перерывов, и минут через двадцать тактика инструктора начала давать результаты. Охранник, по выражению давнего тренера сник: движения замедлились, пропал былой напор, а из гортани вырывались гулкие хрипы.

Концовка осталась за Сайдали, который творил теперь в пределах «арены» все что желал. Минуты за две до окончания боя лицо белокурого напоминало кровавое месиво. Не успевая уклоняться или же защититься руками, он несколько раз падал после точных ударов Татаева, и ревущая толпа требовала добить поверженного. Однако у бравшего верх были свои представления о правилах и чести — он неизменно дожидался, пока соперник поднимется, и только после этого продолжал атаку.

Закончился поединок неожиданно.

Начальник Генштаба несколько раз порывался вскочить и остановить позорное избиение своего воина, но эмир неизменно удерживал его. Маскируя издевательские нотки, приговаривал:

— Да будет беспокоиться, Ислам Шайх-Ахмедович! Посмотри, разве твоему Рэмбо из российской элиты что-нибудь угрожает? Мой боец тоже устал… видишь, совсем перестал двигаться.

А спецназовцу и не требовалось исступленно носиться по площадке — более некого было изматывать. Здоровяк только что поднялся с колен и, покачиваясь, стоял шагах в трех, не представляя серьезной угрозы. Команда драться до смерти прозвучала из уст какого-то гостя и не являлась для Сайдали руководством к действию — здесь полновластным хозяином был Шахабов, а он подобного приказа не озвучивал.

«Пора заканчивать спектакль», — решил бывший десантник и двинулся к охраннику Харуханова. Тот не реагировал — просто старался удержать равновесие и, вероятно, ждал, когда его прикончат…

— Ну что, птичка перелетная, дометалась из края в край? — холодно процедил инструктор.

Белокурый безмолвствовал, не размыкая распухших и окровавленных губ…

Не обращая внимания на страшный шум вокруг и выкрики с требованиями свернуть шею «слабаку», Татаев резким движением боднул лбом противника в подбородок и, развернувшись, медленно пошел прочь. Он не видел, как тот повалился; как упрямо и с неимоверным трудом стал подниматься, оставляя на белом снегу кровавые отметины; как, падая и снова вставая, пробирался к краю «арены»…

Однако от мастера рукопашного боя не укрылась внезапная перемена, произошедшая в поведении зрителей. Все вокруг вдруг разом стихло, и только странный хруст раздался сзади и немного правее.

— Сайдали!

— Сайдали, осторожно!

— Сайдали, обернись!.. — вдруг послышались отдельные выкрики из толпы подданных Шахабова.

Широко раскрыв глаза, и бешено вращая на пальце перстень, привстал и сам эмир. Но теперь Харуханов уцепил его за руку и, наблюдая за действиями подопечного, зловещее усмехнулся:

— Беслан, ты же сам настаивал на смертельном исходе!

Гул нарастал, однако Татаев продолжал неспешно идти в прежнем направлении, не оглядываясь, а лишь пытаясь вычленить из ненужного нагромождения звуков те, которые требовались ему словно воздух. Источник странного хруста он определил сразу — с краю площадки торчал высокий деревянный флагшток с колышущимся на слабом ветерке зеленым полотнищем и гербом Ичкерии — волком с поднятой головой. Более деревянных штучек, способных за секунду превратиться в смертоносное орудие, поблизости не было. Вероятно, поверженный и опозоренный соперник решил воспользоваться подручным средством для вымещения на победителе своей взбеленившейся злобы.