Ратное счастье - Чудакова Валентина Васильевна - Страница 32

На сборы было дано полтора часа. Однако уже через час стрелковая рота старшего лейтенанта Игнатюка в полном боевом порядке, без суматохи и шума вышла на шоссе и в ожидании команды, приняв вправо, пропускала многочисленную тракторную, конную и самоходную артиллерию резерва Главного командования. Утробно ворча моторами и оглашая окрестности неистовым ревом, проходила танковая колонна. Вся эта грозная техника торопилась туда же, куда и мы,— на Оршу.

Мою роту выстраивали старшина Василий Иванович и Николай Пряхин. Пулеметы уже были установлены на волокушах. Однако в последнюю минуту меня вдруг взяло сомнение: не перегрузить ли «максимы» на солдатские плечи? С целью разведки я выбралась на шоссе и ахнула: под колесами и гусеницами подмороженный и прикрытый свежевыпавшим снежком дорожный покров буквально раскис. Как тащить волокуши по голой земле и гравию?.. Опять, выходит, я опростоволосилась, не предусмотрев и не взвесив всех деталей «за» и «против».

Пушки и пушчонки всех систем и. калибров нескончаемым потоком тянулись в сторону передовой. Рычали сильные трактора, урчали моторы самоходок, позвякивали лафеты. От гусениц и шин, как мелкие осколки, летел по сторонам гравий. Оглушенные ревом, беспокоились мохноногие короткохвостые кони-битюги. Тяжело поводили взмыленными боками, вздрагивая под кнутами и приседая широкими крупами, протестующе взвизгивали и ржали, точно жалуясь на свою нелегкую ратную службу.

Распутывая постромки упряжи, переругивались ездовые и форейторы. Артиллерийские офицеры, поторапливая, беззлобно пристегивали к уставной команде «подкалиберные» словечки.

Ротный Игнатюк, чутким сердцем угадав мою тревогу, пожал мне руку: «Не волнуйся. Поможем». Этот небольшого роста тридцатилетний офицер, складный и подбористый, с очень смуглым, сухощавым и красивым лицом, на редкость молчаливый и неулыбчивый, тем не менее был мне симпатичен своей несуетностью и деловитостью. С первого же знакомства у них с моим взводным Сомочкиным установились самые дружеские отношения, и это не могло меня не радовать. Однако поначалу меня смущали глаза Игнатюка: казалось, что его ярко-черные крупные зрачки зримо выплескивают тщетно скрываемое и непонятное— не то тревогу, не то какую-то непереносимую обиду. Но теперь я уже знала, что это не то и не другое. Просто неизбывная и действительно затаенная личная боль: при бомбежке погибла вся его семья — жена, мать и двое детишек-дошколят...

Размышлять мне было некогда. Переговорив со старшиной, я решила идти с волокушами хотя бы до_ первого большого привала, там видно будет, В случае необходимости перегрузим на себя, а волокуши оставим с «маяком» на дороге: старшина, с большим трудом заполучивший для ротного имущества одноконную фуру, подберет.

Общее построение батальона несколько задержала сборная рота капитана Пухова. Что-то там не срабатывало. Александр Яковлевич, как всегда, суетился, нервничая, повышал голос на взводных командиров. Возмущаясь, Парфенов ворчал: «Вот уж истина: где кончается порядок, там начинается пехота!..»

У меня все сошло более-менее благополучно. Перепало малость только Соловью. Бедняга под тяжестью туго набитого «сидора» согнулся, как странник-богомолец.

Эй, купец! — окликнула я его. — Что у тебя там?

Щурум-бурум и жареные гвозди,— бойко отозвался связной. — Все в хозяйстве гоже. Я ж не такой бездомовник, как вы...

Я приказала ему сдать вещмешок старшине на повозку и следовать в хвосте роты — на случай помощи отстающим.

Маршевая колонна шла довольно ходко, без ЧП, разговоров и пререканий. В тишине слышался только хруст гравия под солдатскими ногами да отвратительный, как зубная боль, скрежет по земле днищ пулеметных волокуш.

Вдоль колонны, взад-вперед, как некий дух, «летал» комбат Фома Фомич, против обыкновения злющий — не подходи! Придираясь к мелочам, срывался на крик, как капитан Пухов. Что такое? Я было с досадой подумала: «Вот она — эта самая любовь. На глазах характер портится...» Однако, сомневаясь, спросила рядом идущего Вовку Сударушкина:

Что с ним? Точно с цепи человек сорвался...

А то ты и не знаешь? — не без подковырки ответил мне комсорг. — А «слепую» атаку ты едала?

Ас чем ее едят?

Оказалось, что у комбата была причина для срыва. Он почему-то всерьез надеялся, что нас вернут на свои прежние позиции, где нейтралка была изучена вдоль и поперек и пристреляна до последнего кустика. И теперь он переживал этот свой просчет. Фому Фомича можно было понять. А если на рассвете прямо с марша в бой? Что успеешь и что увидишь в темноте на новом месте, в незнакомой обстановке? Действительно, придется воевать «вслепую». Эх-ма! Признаться, и меня начал посасывать червяк тревоги. Как-правильно расставить пулеметы? Как приглядеть запасные позиции?..

В половине ночи мы со всеми предосторожностями пришли на исходные позиции — промежуточный рубеж: в систему траншей и окопов, совсем недавно отбитых гвардейцами у противника.

Гвардейцы сменялись тихо: ни одна железка не брякнула. Действительно по-гвардейски, умело.

Заминка вышла только у меня. Мой гвардейский коллега, торопясь вывести людей с позиций, решил было разом снять все свои пулеметы. Не имея возможности хоть как-то сориентироваться в темноте, я решительно запротестовала. И он был вынужден уступить. Сменялись популеметно — баш на баш. Мне, разумеется, ничего другого не оставалось, как занять готовые пулеметные открытые площадки. Правда, мой сердитый собрат по оружию на прощанье вручил мне сводную схему пулеметного огня противника и отчетную карточку контрогня. Спасибо. Но ведь за ночь фашисты могут все переиграть, и тогда мне эти документы будут полезны, как петуху тросточка.

В траншее было зябко и грязно. Снег, перемешанный артогнем с землей, подтаивал на глазах, стекая струйками ржавой грязи на дно полупрофильных окопов. С низких брустверов, как потревоженная лава, сползала вязкая глина. Промокшая обувь ледяными тисками схватывала ноги. Однако никто не жаловался. Даже новички.

Был предрассветный час затишья — пауза, когда противные стороны, выплеснув ярость в напряженной схватке, остывали, накапливая силы. Тишина в данном случае была для нас помехой номер один. Как выявишь вражеские огневые точки в натуре, когда они молчат? Может, спровоцировать?.. Тем более что после марша пулеметы все равно необходимо опробовать. Не с постоянных позиций, разумеется, а кочевым способом.

Посоветовавшись с комбатом, я так и поступила. «Максимы» зарядили специальными лентами с трассирующими патронами — по светящимся пунктирам полета пуль можно скорректировать направление огня.

Целый час, кочуя по траншее от фланга до фланга, мои пулеметы работали на пределе, пытаясь вызвать ответный огонь. Но фашисты — ни выстрела! Как вымерли вражеские позиции. А между тем чуткое ухо пехотинца улавливало, что там идет скрытная деловитая возня. Доносилось осторожное позвякивание лопат.

— Не иначе как убитых «он» хоронит,— предположил старший сержант Пряхин.

Я Николая поддразнила:

— Попал... пальцем в небо. «Он» же не хоронит погибших на месте — в тыл утаскивает. Позиции фрицы, наверное, укрепляют. Вот и вкалывают под сурдинку...

Пулеметчики, получив сытный ужин и авансом завтрак, так наелись, что едва отдувались. Старшина Василий Иванович, посмеиваясь, удивлялся:

Верите ли, пять термосов чаю выхлестали! Куда только влезло...

Это хорошо,— возразила я. — По крайней мере, согрелись.

Отошли,— согласился старшина. — Водки ж двойную чарку получили.

Не заснули бы... — встревожилась я.

— Да что вы? Где ж тут спать? Печурки пока топить не приказано.

— Рассказывайте! Вон Воробьев на ходу умудрился заснуть. Носом по земле прошелся...

— А, Воробьев!.. — брезгливо сморщился старшина. В разговор включился только что подошедший Кузнецов:

Да не спал он, товарищ лейтенант! Говорит, куриная слепота напала.

А не симулирует?

— Да кто ж его знает... Вполне возможно. А как докажешь?