Ратное счастье - Чудакова Валентина Васильевна - Страница 15

— Жива? — Комбат Бессонов улыбается от скулы до скулы. — Ну, давай лапу. Честное слово, ты — стоящий парень!

Я хочу ему ответить? «Ты тоже, капитан, кажется, парень ничего!» И не могу. Меня нагоняет Павел Седых. Что-то говорит, улыбаясь, наверное, доброе. Но я не слышу. И ничего сейчас не могу...

Нашу дивизию отвели в армейский тыл, в резерв командарма Поленова, моего старого знакомца. Правильная мера: в теперешнем состоянии наши полки почти небоеспособны. В последнем бою держались только на артиллерии да на предельном мужестве людей.

На меня вдруг свалилось столько забот, что я не знала, с чего и начать: пристрелять ли в первую очередь новехонькие пулеметы, начать ли немедленное обучение только что прибывшего пополнения из ранее не служивших или сперва заняться ротным хозяйством?..

Заботы одолевали, а думалось лениво. Дело в том, что разрядка сказалась мне во зло: я распустилась — переспала, переела и перегрелась. И теперь сидела за шатким столиком в мужском исподнем, которое мне временно одолжил из своего скудного запаса комбат Бессонов. А мое собственное бельишко и обмундирование, медленно просыхая, исходило паром на трофейном кабеле над раскаленной печкой-бочкой. Перезябший Соловей натопил так, что, если бы был веник, вполне можно было бы париться. Сам, бесенок, уже трижды в одной гимнастерке выскакивал на улицу глотнуть свежего ветерка. У него было отличное настроение.

— Ну и местечко, товарищ старший лейтенант, я вам доложу! Красотища — хоть зажмурься. Сплошь одни дубы. Жалко, что фрицы сильно повырубили. А чистота, как в саду у дельного хозяина: кроме палого листа, ни единой тебе мусоринки. И речка есть недалеко. Даже сейчас прозрачная что стекло. Тут, я думаю, до войны люди как в раю прохлаждались по выходным дням. А желудей этих самых!.. Во, целую каску насобирал.

Зачем тебе?

Пригодятся в хозяйстве. Жалко, что сбруя ваша не высохла, а то бы прогулялись. Тут такие поляны — хоть хороводы води.

Некогда мне прогуливаться. Дело надо делать.

Так ведь дело не волк. Тут такая роща — в аккурат как у нас на Псковщине, в бывшем имении графа Строганова, что по-над рекой Шелонью. Как, бывало, соберемся на обрезе соловьев послушать — не разойтись до бела света. Не раз тятя с дрыном приходил. Спать же надо. Я ж на тракторном прицепе работал — задремать ни-ни. А мамка заступалась за нас -с сеструхой: молодо-зелено — погулять велено. Молока нам кринку в сенцах под решетом оставляла.

Теперь на Шелони партизанский край...

То-то и оно. — Соловей тяжко вздыхает. — Как двинут каратели — ни старого, ни малого не пощадят. Тятя-то, наверное, партизанит. Это точно. Не усидит. Он и в восемнадцатом немцев под Псковом бил. Может, и сестра старшая ушла. А вот мамка вряд ли: после меня еще пятеро—-мал-мала меньше,— куда тронешься?.. А ваши родные, извиняюсь, где проживают?

Там же, где и твои. На Псковщине. Городок Дно знаешь?

А как же? Мать честная, выходит — земляки?

Для меня, Соловей, эта тема — запретная. Не люблю бередить раны. И тебе не советую. Так легче.

В конце концов я сообразила, что, пока не высохли хотя бы галифе, я не могу никуда выйти. Значит, надо начинать с оборотных ведомостей наличия ротного имущества и оружия.

Хозяйство оказалось на редкость запущенным, не будь недобрым словом помянут мой бедный предшественник. Я долго, как слепая, ползала пальцем по графам и колонкам ведомости и возмущалась вслух:

— Где же все это?!— Оказывается, за моей ротой числилась бездна всякого добра: шинелей, противогазов, ботинок и прочего. Одних только, к примеру, плащ-палаток — 208! А ведь я вывела из боя горстку, да плюс сама с Соловьем, да старшина с писарем. Вот и все. А тут имущества и оружия на такую сумму, что век плати — не рассчитаешься. Годами, что ли, потери не списывались?.. А это еще что? В графе «транспортные средства» стояло: «одна с половиной конская единица». Ну, единица, положим, понятно — лошадь, а половинка?

Соловей, ты, случайно, не знаешь, что такое половина конской единицы?

Это сколько мяса, что ли, будет? — откликнулся мой незадачливый оруженосец.

Какое мясо? Живые кони числятся! А где они, к примеру?

Да откуда ж я знаю, я в пулеметной не служил! Я на пункте сбора донесений кантовался, да раз все газеты потерял. Ну меня и в траншею.

«Кантовался»! Слов порядочных не знаешь? Позови старшину.

А что толку? Он ведь у нас тоже новый. За неделю только до вас прибыл.

Все равно. Зови. Его и писаря.

Пожилого писаря — ветерана роты — я укорила с самого порога:

— Как же так, Иван Иванович? Ведь это же черт знает что такое!

Доронин протер очки и, заглянув в бумагу, не поверил своим глазам и долго меня уверял, что они с бывшим старшиной все держали в ажуре и все вовремя списывали и актировали. И все копии товарищ старшина носил в своей сумке и никому их не доверял. А его ранило. Потерялись, наверное.

А это, в таком случае, откуда взялось? — с, сердцем ткнула я в ведомость пальцем.

Это я дубликат на вещевом складе взял. Не тот, наверное,— пояснил старшина Нецветаев. — Надо же с чего-то начинать. Да вы, товарищ старший лейтенант, бросьте это дело. Мы с Иванычем в два дня разберемся. Все документы на складах поднимем. Все приведем к аккурату. А пока вот подпишите акт и ведомость о принятии фактического наличия.

От сердца отлегло. Не совсем уверенно я высказала свое пожелание:

Хорошо бы, Василий Иванович, если бы вы и впредь полностью всю эту волынку взяли на себя. Весь дебет-кредит и шурум-бурум. Ничего я в этом не понимаю.

Само собою,— покладисто согласился старшина Нецветаев. — Это наша с писарем забота. Но подучиться, как я думаю, вам все-таки придется. Хоть самые азы. Нельзя без этого командиру. Вот разберемся малость во всем и, коли согласны, вечерок-два посидим. Не велика премудрость. Да, вот-вот командиров взводов нам пришлют...

Правда? Вот хорошо-то. А то без комсостава что без рук. Соловей говорит, что мой заместитель из госпиталя вернулся. Не слыхали, случайно, где прохлаждается?

У земляка — командира хозвзвода засел. Я его. не знаю. Но поговаривают — самолюб. Думаю, обиделся, что не его на роту поставили, а вас. Да никак я вас расстроил? Э, зря ляпнул.

Да, неприятно. Как сработаемся? — Настроение у меня упало. Я даже не спросила у писаря, что же все-таки означает конская половина. Как-нибудь в другой раз.

Подумайте, товарищ старший лейтенант, настоящее вредительство! — вдруг возмутился старшина.

О чем вы, Василий Иванович?

Да все о том же! Я ж докладывал давеча. Смазка на новых пулеметах заводская, верите ли, в три пальца толщиной. Все до одного солидолом пропитались, а снять не можем! А я-то, старый хрен, радовался: новое оружие. Ну вот, скажите, что делать? Никакой ветоши не напасешься. Этак до морковкина заговенья возни хватит...

Не годится, старшина. Надо срочно. Сами понимаете, новое, непристрелянное оружие — беда. Ускорьте чистку. Максимально. Всех поставьте.

Да все и возятся. Я только к тому, что неужели на армейском складе или, скажем, в дивартснабжении не могли снять? Черт знает что. Поглядите, весь пропитался, как сосиска на сковородке. Артснабженцы, прохиндеи этакие...

Оставьте, Василий Иванович. Ну какой там у них штат? Солдат почти нет. Не инженеры же будут смазку снимать. Надо бочку бензина или керосина. Соловей, разведай, не стоит ли тут близко тракторная артиллерия. У них попросим. Выручат. Вышибить дно и каждый пулемет купать с головой. И никакой волынки. У меня однажды так было.

Не дадут, поди,— усомнился старшина. — Горючее— лимит. Да еще какой!

Дадут. Сама схожу. Они потом эту смесь куда то использовали на дело. Мы им возвращали.

Отлично, коли так,— обрадовался Нецветаев.— Пока все как будто? Нет, вот еще что: завтра наш банный день. А баня тут, товарищ старший лейтенант, знатная! Здесь до нас какой-то большой штаб стоял,— специально саперы для начальства строили. Так вы будьте, утречком готовы. Часиков этак в восемь.