Проделки Лесовика - Ольченко Дмитрий - Страница 32

Трудным был этот первый глоток. Юрку одолевали сомнения. Мать, помнится, как-то говорила, что утиные яйца, например, сырыми есть нельзя, можно отравиться. А тут яйцо динозавра. Кто его знает, какое оно. Юрка елозил языком во рту, причмокивал, пытаясь уловить малейшие признаки съедобности или, напротив, несъедобности. Яйцо как яйцо. А голод не тетка, донимает, требует… «пей дальше!» Он глотал густую яичную массу, пока не началась тошнота. Да еще какая! В голове помутилось. Весь обмазался. Зато голод сразу угомонился.

Юрка брезгливо оттолкнул яйцо ногой. Оно покатилось вниз по уступам утеса, разлетаясь на осколки и отмечая свой путь желтыми потеками. «Жаль, — подумал Юрка, когда тошнота прошла. — Динозавра погубил в зародыше… Погубил почем зря. Вот если бы развести костер! Можно было бы его спечь. Печеное яичко, наверное, совсем другое дело!»

За спиной послышался свист крыльев — и увесистый подзатыльник чуть не сбросил Юрку в реку. Мальчишка схватился руками за голову. Над ним промелькнуло что-то огромное. Юрка схватил палку, вскочил и прижался спиной к скале. Птицеящер, тяжело взмахивая кожистыми крыльями, кружил на высоте пяти-шести метров. Был он намного меньше птеранодона, встреченного на лесной поляне, но гораздо крупнее птеродактиля. Крылья в размахе метра три, если не больше. Птицеящер кружился с явным намерением повторить атаку. «Какой наглец, нападает сзади!» Это хоть и возмущало, но в то же время говорило о трусливости птицеящера, иначе он нападал бы честно, по-рыцарски, а не исподтишка. Юрка быстро подобрал камень и швырнул в птицеящера. Камень пролетел возле его головы, и птицеящер сделал резкий выпад клювом, пытаясь поймать его. Юрка еще раз запустил камнем, но опять не попал. Впрочем, он не особенно прицеливался, ему нужно было просто отпугнуть наглеца. Видно, камешки не произвели на него никакого впечатления.

— Балда! — крикнул Юрка. — Ведь если попаду, тебе не поздоровится!

Птицеящер даже ухом не повел. Правда, уха у него не было, были два невыразительных отверстия на месте ушей. Своим подозрительным кружением птицеящер привлек еще нескольких чудищ с окрестных скал, и это не предвещало ничего хорошего. Ящеры иногда подлетали так близко, что кончики их крыльев едва не задевали Юрку. Их полураскрытые клювы были усеяны мелкими, частыми зубами.

— А ну, кыш отсюда, вы! — крикнул Юрка и принялся швырять в птицеящеров камни, да так метко, что они вскоре решили, что от странного двуногого существа благоразумнее держаться повыше, а еще лучше — совсем улететь.

— Знай наших! — громко сказал Юрка. Неожиданно он обнаружил, что его радует звук собственного голоса. Юрка очень соскучился по человеческим голосам, и если невозможно теперь услышать голоса отца, матери, бабушки и друзей, то хоть послушать свой собственный. Птицеящеров он прогнал, можно порадоваться в свое удовольствие.

— Тра-л я-ля-ля-ля-ля-ля! Тро-ле-ле-ле-ле-ле-ле!

Из-за речки, со стороны леса, ему ответило далекое эхо. Юрка подумал, что древние пространства негоже, наверное, оглашать бессмысленными звуками, дурацкими криками. Как-никак — он человек! И звуки должны быть разумными, на удивление всем и всяческим местным рептилиям и млекопитающим.

— Прилетел я в мезозой и не знаю, что со мной! — крикнул Юрка.

— …ой! — ответило эхо.

— В мезозое нет людей, ни собак, ни лошадей!

— …эй!

На том берегу снова появились бронтозавры. Это были родители и детеныш, совсем маленький, не больше слона. Они молча уставились на Юрку, будто удивленные его необычным видом и криками.

— Вы, тупицы-бронтозавры, не годитесь в бакалавры! — продолжал кривляться Юрка.

Бронтозавр-детеныш подошел к воде, по-гусиному наклонил голову и принюхался. Потом приподнял ее и тупо посмотрел на мальчишку. Старые бронтозавры стояли поодаль. Юрка уже не интересовал их. Несколько минут спустя «малыш» вернулся к ним, и семейство неторопливо направилось вдоль берега, по брюхо утопая в буйных травах.

Огромная четырехкрылая стрекоза с трескучим шумом пролетела над Юркой, который провожал бронтозавров насмешливым взглядом и лихорадочно думал, чтобы еще зарифмовать:

— Что вы скажете, стрекозы, если к вам придут морозы?

Неожиданная мысль согнала с его лица выражение дурашливости. Ой вдруг подумал: бывают здесь, в мезозое, зимы, или, может быть, длится вечная весна? И какой теперь здесь месяц, какой день недели? Некоторое время Юрка пребывал в глубокой задумчивости, пока не решил, что деление времени на месяцы, недели, годы — человеческая выдумка. «А поскольку в мезозое нет людей, то дни здесь никак не называются… Время течет безостановочно, не скачет по ступенькам часов, дней, месяцев и лет. Хорошо это или плохо — трудно сказать. Для мезозоя, наверное, все равно. Здесь никто к половине девятого не торопился в школу, не следит за химическими реакциями, не запускает космические корабли, не выпекает хлеб, не высчитывает скорость бега…

Все, чего достигли сегодня люди, наверное, начиналось с того, что человек поделил время на мелкие части! В мезозое никакой рептилии не придет в голову задуматься над тем, какое сегодня число и который час. Ей это абсолютно ни к чему. А что, если я возьму да и внедрю в мезозое календарь!.. Только вот не знаю, с чего начать. Обычно летосчисления начинались с каких-то больших событий. А какие большие события были здесь? Нападение мегалозавра на бронтозавра? Ерунда, такое здесь случается по сто раз на дню. Встреча с фалангой в лесу? Конечно, это было страшно, но это не историческое событие… Нужна точка отсчета времени. Стоп! А разве мое пришествие в мезозой не историческое событие? Еще какое историческое! Его надо зафиксировать для потомков, а заодно и внедрить письменность!

Юрка достал нож. Открыл кривое лезвие для консервных банок и окинул беглым взглядам уступы скал, выбирая подходящую плоскость для исторических записей. Выбрав, он уже ломал голову, с чего начать, возникло сомнение: место, на котором он запечатлеет историческое событие, должно быть укрыто от ветра и дождя, иначе записи не продержатся и сотни лет. Их смоют дожди и засыплет пыль. Но чтобы продержались они миллионы лет, надо оставить их в пещере. А пещеру еще надо найти.

Юрка часа два карабкался по скалам. Встречались довольно глубокие расселины, ниши, углубления — все не то. И тогда он спустился на песчаный пляж, где выкопал яйцо динозавра, отошел от скал и начал рассматривать их издали, — его цепкие глаза метр за метром ощупывали каменистые обрывы. За полосой кустарников, где гряда поднималась выше, он скорее угадал, чем увидел, вход в пещеру, почти скрытый выступом скалы. Осторожно пробрался сквозь заросли. Вход в пещеру открылся как по волшебству. Он находился на высоте десяти-двенадцати метров, и к нему надо было карабкаться по отвесной скале. Внутренность пещеры скрывалась в полумраке, чувствовалось, что она достаточно просторна. Не было видно никаких следов, которые говорили бы о том, что здесь кто-нибудь обосновался. У входа в пещеру, на каменных выступах, белели следы птичьего помета, такие же, как и на вершине скалы. Юрка всматривался: в пещерный полумрак, ожидая, пока глаза привыкнут к нему. Настораживали птичьи скелеты. Они смутно белели в разных углах пещеры. Дальние углы скрывались в полней темноте.

Вдруг Юрка почувствовал, что в пещере он не один. В одном из темных углов кто-то притаился.

Юрка осторожно попятился к выходу, готовый, в случае чего, броситься с десятиметровой высоты. То, что он может при этом свернуть себе шею, не пугало, настолько сильным было сейчас чувство невидимой опасности. У выхода из пещеры Юрка остановился, всматриваясь в пещерный мрак. Ему показалось, что в темноте сверкнул огонек, маленькая искорка… Вспыхнула и погасла. Но вот искорка появилась опять, и не одна, а две. Два фосфоресцирующих пятнышка, похожих на кошачьи глаза, когда кошка смотрит из темноты.

В тот самый миг, когда Юрка готов был броситься из пещеры, в ее глубине что-то зашевелилось и устремилось к Юрке. Мальчишка, подчиняясь безотчётному чувству, самозащиты, взмахнул палкой и обрушил ее на какой-то темный клубок. Тут же ударил еще раз. Он не бросился вон из пещеры только потому, что ноги не повиновались. Между тем черный мохнатый клубок продолжал шевелиться. У Юркиных ног корчилась в предсмертных конвульсиях огромная сколопендра. Мальчишка наносил поверженному врагу удары, пока не превратил его в бесформенный ком, не подающий признаков жизни.