Проделки Лесовика - Ольченко Дмитрий - Страница 31

С высоты утеса травянистая саванна левого берега просматривалась очень хорошо. Как на ладони были видны и отдельные деревья, и животные, и даже скелеты динозавров, белевшие в разных ее концах. Вид скелетов навеял на Юрку меланхолическое настроение, напомнив о смерти. Ему стало себя жаль, так жаль, что еще немного — и он расплакался бы, маленький, беспомощный, одинокий в совершенно безлюдном мире. Каково ему было сознавать, что людей на земле еще нет, люди остались в будущем, которое для него было настоящим, а настоящее — никакое не настоящее, а очень глубокое прошлое! В нем схлестнулись все земные времена, они бог весть что творили в его несчастной душе: то ли обогащали ее, то ли опустошали. Всеми своими чувствами — сознательными и подсознательными — Юрка пытался понять мир, в котором так нежданно-негаданно очутился. Иногда ему казалось, что это все неправда, что никакого мезозоя нет, никаких динозавров, никаких доисторических трав и деревьев — нет ничего, все это снится, и надо поскорее проснуться. Стоит лишь прогнать от себя жуткий сон и он снова в родном двадцатом веке. Но от чего просыпаться, если он вовсе не спит! Он ощупывает себя, прикасается пальцами к губам — они болят, потрескались от зноя и жажды, но сейчас он не испытывает жажды, а если захочет пить, так спустится в овраг, по дну которого торопится к реке прозрачный родничок, спустится и напьется вдоволь. Он был бы рад, если бы все оказалось обыкновенным, хоть и кошмарным, сном. Но сна не было, а древний, доисторический мир — вот он, вокруг него, вполне реальный. В нем даже воздух другой, возможно, потому, что настоян на других травах и деревьях. Нет, это не сон. Никак не сон…

Юрка решил забраться повыше, на скалы, нависающие над утесом. Он оставил палку и полез. На вершине, по-видимому, часто сидела какая-то птица. Вся вершина запачкана пометом. Место, где стоял Юрка, было оконечностью длинной гряды, которая примыкала к горному хребту, своими очертаниями напоминающему Кара-Даг, у Коктебеля. Крутое подножие хребта подпирали желтые, сложенные из глины, изрезанные глубокими оврагами, холмы. Яркая желтизна холмов была испещрена зелеными пятнами кустарников. Над холмами парили птицы. Некоторые пролетали над Юркой. Это были археоптериксы — подобие летучих мышей с длинными птичьими клювами. На мальчишку они поглядывали довольно равнодушно, летели в сторону леса, где, наверное, находились их охотничьи угодья.

Юрка стоял, обдуваемый теплым ветром. Он даже не заметил, как обсохла на нем одежда после купели, устроенной ему бронтозавром.

В животе вдруг заворочался голод, и Юркины мысли вернулись к этому важному для всего живого вопросу: чем бы поживиться? Пища, как известно, не ищет своего потребителя. Скатерть-самобранка бывает лишь в сказках. Что остается Юрке? Искать. Что искать? Юрка не представлял себе (все еще не представлял!), чем может питаться человек, оказавшийся в мезозое?

Он решил вернуться на свой утес. Камни срывались из-под ног и с шумом катились в овраг. Спускаться было намного труднее, чем подниматься, — как и по деревьям. Когда мальчишка очутился на ровной площадке утеса, пот лил с него градом. Он улегся передохнуть. Вдруг вскочил, хватился за карман — и облегченно вздохнул. Ему показалось, что он потерял нож. А чтобы этого не случилось, он расшнуровал кеды, одним шнурком привязал нож к петле джинсов. Другой шнурок разделил пополам…

Бог ты мой, какие грязные у него носки! Юрка снял их и осторожно спустился к реке, чтобы постирать. Раньше этим всегда занималась мать, хотя отец и требовал, чтобы Юрка сам стирал себе носки и джинсы, поскольку всегда возвращался домой грязный, как поросенок, отчего мама приходила в отчаяние.

Юрка неумело тер мокрые носки, снова окунал их в речку, выжимал, расправлял и опять окунал, пока не заметил какое-то животное. В мутной воде трудно было различить, что это такое. В глубине шевелилась большая тень, и Юрка после секундного замешательства отошел от воды, взобрался на валун. Он стоял, сжимая, в руке мокрые полувыcтиранные носки. «Что же это за зверь?» Он, кажется, приближается. Неожиданно вода с шумом разверзлась, и на поверхности показалась усеянная частоколом острых зубов пасть, в которой запросто поместился бы взрослый человек. Пасть захлопнулась и фыркнула. Грустные глаза незнакомой рептилии (тилозавр?) уставились на Юрку. От затылка вдоль спины тянулся костистый гребень. Ящер удерживался на месте, загребая плавниками, а может, лапами, — в такой воде разве разглядишь? — и не спускал с Юрки желтоватых глаз с продолговатыми зрачками. Юрка медленно сполз с валуна и начал карабкаться на утес, оглядываясь на ящера, который не двигался с места и только провожал Юрку грустным взглядом.

«А если бы он был здесь, когда бронтозавр загнал меня в речку?» От этой мысли у Юрки похолодели внутренности. Ящер еще раз фыркнул, при этом на носу открылись большие щелевидные ноздри, мотнул крокодильей головой и скрылся в волнах.

Юрка расстелил носки на камне. Достал нож. Острое лезвие кое-где прихватилось ржавчиной, и ее пришлось оттирать камешком. Пока носки сохли, он лежал, закрыв глаза. В его воображении возникла картина: мама накрывает на стол. Над тарелками струится легкий душистый пар. В ноздри ударяет вкусный запах. Ах, какой острый запах, прямо голова кружится! Юрка любил фасолевый суп… А в отцовском рюкзаке остался большой кусок докторской колбасы, полбуханки ржаного хлеба, зеленый лук, вареные яйца, чай в термосе… И все это врывалось в Юркино сознание дразнящими запахами, сводило живот, наполняло рот слюной, охватывало нетерпением. Так и подмывало отправиться на поиски чего-нибудь съестного.

Не дождавшись, пока высохнут коски, Юрка натянул их на ноги, сунул ноги в кеды. Обрезанный конец шнурка разбахромился, и его никак нельзя было продеть в дырочку. Кое-как зашнуровал, подхватил палку, спустился в овраг. Переступая через родничок, остановился, помыл руки и зачерпнул горсть прозрачной воды. Прохлада охватила губы, рот, заструилась в горле и остановилась под ложечкой. Голод ошеломленно замолчал. Перебравшись через овраг, Юрка вышел на широкий песчаный пляж, окаймленный зарослями кустарников и папоротника, — заросли, казалось, бежали к реке, но остановились на границе песка, боясь обжечь корни.

Речные волны с тихим шорохом накатывались на песок, испещренный крупными трехпалыми следами, — неизвестный ящер прошествовал вдоль реки. Юрка пошел по этим следам, не приближаясь к воде, — помнил крокодилообразного ящера, — пока не наткнулся на осколки огромного, судя по толщине скорлупы, яйца. Внутренние поверхности осколков высохли, измазанные желтком. «Питайся яйцами динозавров!» Напутственный голос Лесовика скрипучим эхом отдался в Юркином мозгу. Но где они, эти яйца? Юрка оглядел все вокруг. В одном месте он увидел белое пятнышко, разгреб песок и обнаружил яйцо размером. с пятикилограммовый арбуз. Вот так яйцо! «Какой же омлет можно сделать из него! Пожалуй, на весь класс хватило бы!»

Юрка сунул палку под мышку, подхватил яйцо. Он еще не знал, что будет с ним делать. Его обуяла радость. У него была пища! Теперь побыстрее назад, на утес, пока не появился какой-нибудь доисторический недруг.

На утесе Юрка обложил яйцо камнями, чтобы не покатилось вниз, и стал думать, глотая слюну, что же делать дальше. Был бы костер, он просто положил бы яйцо в огонь — и дело с концом. Но огня нет, и думать об этом нечего. Юрка стукнул по яйцу рукояткой ножа. Удивительно, даже не треснуло! В месте удара образовалась щербинка, выкрошился мел. Ударил посильнее. Еще… И еще… По скорлупе побежала трещинка. Юрка выковырял кусочек, похожий на осколок фарфорового блюдца. Под ним обнажилась голубоватая кожица, выстилающая яйцо изнутри. Прочная, она поддалась только лезвию ножа. В глубине густого прозрачного белка плавал желтый шар с узлом зародыша. Юрка понюхал. Вроде бы свежее. Он взялся за него поудобнее и поднял над головой, прижавшись губами к проделанному в скорлупе отверстию. Противная тягучая жидкость потекла по губам, заполнила рот, залила искусанную комарами грудь. Юрка почувствовал, что не сможет проглотить ее. Поставил яйцо на место. По вкусу содержимое яйца динозавра почти не отличалось от куриного — такое же невкусное, когда пытаешься выпить его сырым, да еще без соли.