Цвет ярости — алый - Романовский Александр Георгиевич - Страница 77

Всадники Апокалипсиса.

Как ни странно, Череп не показал ни фотографий, ни голограмм, ни даже записей. Не попытался описать приметы или черты лица, сославшись на то, что видел “мишень” всего раз, да и то мельком. Мол, тот жуткий нелюдим. Соображения насчет того, что буки и домоседы, как правило, не могут похвалиться тем, что на их столиках в ночном клубе круглосуточно стоит табличка “Заказан”, Курт оставил при себе.

“Ты легко его узнаешь, — твердил Череп. — В петлице пиджачка он всегда — повторяю, ВСЕГДА — носит свежую красную розу. Пиджак, как правило, темно-синий или черный, а роза всегда одинаковая. Банально, но таков уж он есть… Не перепутай. Тот, у кого в петлице торчит алая роза, и есть твой клиент. Надеюсь, ты хорошо понял…”

Волк понял. Роза намертво — в полном смысле этого слова — слилась в его сознании со смертью. Пока еще он не заметил в клубе ни единого живого цветка. В кремниевый век цветы вообще были большим дефицитом, позволить который могли себе лишь очень состоятельные граждане. Да еще — каждый день новый. Или чаще…

Курт продвигался по краю танцплощадки, непринужденно огибая развлекающихся безволосых. Столкновений или даже задержек удавалось избегать без труда. Всех, кто попадал в его поле зрения, Волк ощупывал взглядом, присваивал классификацию (“Потенциально опасен”, “Шваль”, “Идиот” и другие), а затем рассчитывал траекторию, чтобы откорректировать свой маршрут. В вопросах грации и координации движений Волк был на голову выше любого из местных танцоров.

Впрочем, не обошлось без инцидентов. “Идиот”, отброшенный в сторону кем-то еще, по чистой случайности налетел на Курта. Тот мог бы избежать столкновения, но такой прыжок непременно привлек бы внимание. Поэтому Курт подставил плечо. Безволосый наверняка сильно ушибся и, окрысившись, обернулся к обидчику (такова логика кабацких забияк). Курт понял, что драки не избежать.

Он не оглядывался, все равно охранников, как назло, поблизости не было. Бузотер поднял кулаки и явно напрашивался на неприятности. Если б он узнал, чем Волк обвешан под курткой, удрал бы сразу. Но, опять-таки, Курт был обязан до поры до времени хранить это в секрете. Он оказался перед дилеммой. С одной стороны, требовалось обезвредить забияку как можно скорее, пока на них не обратили внимание. С другой же, бессознательное тело в пределах видимости сослужит заведомо дурную службу. Помимо того, Волк чувствовал, как в нем нарастает ярость.

Это плохо. По-настоящему.

Решение пришло неожиданно, как озарение. Курт в последнее время (долгие месяцы, проведенные на Подворье) успел отвыкнуть от того, какое воздействие оказывает на безволосых его внешность. В Убежище это считалось среди молодежи роскошным развлечением, пока об этом не узнал Старейшина.

Курт подступил к бузотеру и на одно мгновение поднял капюшон. Разноцветные лучи, испускаемые прожекторами, выхватили из тьмы волосатую морду— оскаленная пасть, блестящие глаза. Мгновение неописуемого ужаса. Капюшон опустился, и Волк направился прочь от остолбеневшего безволосого. Сейчас парень силится найти объяснение случившемуся и отыщет его без труда. На расспросы друзей он ответит невнятным бормотанием о страшной зубастой маске. Но потом, судя по всему, его впишут в протокол как одного из свидетелей заказного убийства…

Имел место и забавный курьез. Скудно одетая девица заступила Курту дорогу и, взмахнув пышными искусственными ресницами, раскрыла блестящие силиконовые губки:

— Куда спешишь, красавчик? Потанцуй со мной.

— В другой раз, крошка, — буркнул Курт, аккуратно огибая непредсказуемую барышню.

Конечно, ему было приятно. Не так часто, как хотелось бы, он выслушивал подобные просьбы. Тем не менее, обольщаться не стоило. Та девица с заманчиво блестящими губками, узнав в полицейском описании “красавчика”, наверняка сблюет в ближайшую урну. Не потому, что Волки считались настолько уродливыми (в старые добрые времена многие находили их весьма привлекательными), но от одного лишь сознания того, как близка она была к воплощению смерти, ставшему притчей по языцех…

А пока Курт продолжал двигаться вперед. Вокруг плясали — иначе говоря, бестолково трясли конечностями и силиконовыми бюстами — оголтелые безволосые. Перед Куртом проносились татуированные предплечья, торсы, шеи и даже лица, все это светилось неестественными фосфоресцирующими оттенками. Краска, которой была пропитана кожа, проступала лишь в ультрафиолетовом спектре. Днем такой молодой человек мог служить клерком в какой-нибудь конторе, ночью же, погружаясь в клубную жизнь, превращался в туземца с ритуальным рисунком на морде.

Волк все больше сознавал, что у него здесь еще не самая экстравагантная внешность.

Многие стремились напичкать свои биологические оболочки, доставшиеся от мамы с папой, максимальным количеством искусственных имплантатов, естественно, в меру физических и, что не менее важно, финансовых возможностей. Кроме того, они всячески подчеркивали такие “модификации”, выставляли электронных симбионтов напоказ. Начинающие кибер-крысы выбривали головы вокруг нейрошунтов, оставляя лишь разноцветные ирокезы. В глазницах некоторых сверкали электронные органы зрения, лишенные век и сетчатки, благодаря чему эти парни и девушки походили на терминаторов в финальных эпизодах всех тридцати двух серий (революция машинного разума переносилась раз за разом — восстание волчьего племени не оставило от этих замыслов камня на камне). У некоторых вместо естественных конечностей, как правило, рук наличествовали кибернетические протезы, явно не проходившие проверку Комитета здравоохранения и Департамента полиции. Это, впрочем, было неудивительно, как и все остальное, что имело отношение к Запретному городу. Его обитатели процветали по своим законам.

Некоторый процент мол одежи, проносившейся перед глазами Курта, находился под искрометным кайфом. По тайному сговору специально распространялось мнение, будто алкоголь — это для “старых пердунов”. Волчий нос легко различал оттенки сравнительно доступных наркотиков, от марихуаны до кокаина, а также дорогие синтетические комплексы. “Дурь”, вероятно, можно было приобрести прямо в клубе, у официантов или менеджеров. Далеко ходить не нужно…

Наконец группки “тусовщиков” начали редеть. Волк не без труда миновал тропки, которыми обслуга шныряла на своеобразный водопой — за коктейлями, пивом и закусками, после чего разносила заказы по столикам. VIP-зал занимал немалую площадь, примыкая непосредственно к стенам. Курт не испытал ни малейшего разочарования, обнаружив усиленные наряды охраны. Его об этом предостерегали.

Сгорбившись, он с озабоченным видом направился в зону для особо важных персон. Самый верный способ проникнуть в место, где тебе вроде бы не полагается находиться (Череп говорил, поучая, что для киллера нет ни правил, ни преград), это сделать такой важный вид, словно без твоего присутствия вечеринка не начнется.

Впрочем, и этот способ не всегда срабатывал.

Плечистый парень заступил Волку дорогу. Не говоря ни слова, Курт сунул ладонь в карман, нащупал первую попавшуюся купюру (ею оказались пятьдесят долларов) и ловко переправил ее в карман “красного пиджака”. Безволосый, оглядевшись, отступил в сторонку. Волк двинулся дальше, с облегчением переводя дыхание.

Череп говорил, что охрана неплохо зарабатывала, пропуская в VIP-зал девочек, мальчиков, а также тех, “кто забыл дома пропуск”. Сам гангстер свой пропуск Курту не отдал.

“Особо важная” зона, как оказалось, была уставлена блестящими ширмочками, создававшими, очевидно, скромное подобие интима. Каждая ширма представляла собой большие зеркала, прозрачные с одной стороны. Эдакий зеркальный лабиринт. Проходя по нему и вглядываясь в отражение, можно было увидеть большинство VIP-безволосых, занимавших соседние столики.

Но Курт не мог позволить себе праздные прогулки. Он в точности знал, за какой ширмой находится “мишень”. Большинство столиков пустовало, хотя на каждом традиционно стояла табличка “Заказан”. Стало быть, — подумал Волк, — пострадают немногие. Вопрос заключался в том, сколько безволосых расположилось за искомой ширмой. Череп говорил, что число охраны варьировалось от двух до шести.