Тайна лорда Моргана - Романова Галина Львовна - Страница 47

— А мои родители? Вам известно, что с ними произошло?

— Говорят, они покончили с собой. Я не очень-то в это верю, разве что их приговор был настолько страшен, что самоубийство стало наилучшим выходом. Но Женни слишком любила жизнь. И она была беременна Ребенок уже толкался вовсю. Все это очень странно, Макс. И я не советую тебе заглядывать в эту бездну. Ты и так ходишь по лезвию ножа, особенно теперь, когда Белый Мигун снова на свободе.

— Не понимаю, чем это может грозить мне?

— Как же! Ты — сын сектантов! Сын самой Женевьевы фон Ньерд! И ты — Мортон.

Я открыл было рот, чтобы спросить, что это за преступление — быть Мортоном, но Черный Вэл покачал головой, и я перевел разговор на другое:

— А что было с вами дальше?

— Дальше? Вот это! — Он обвел рукой подвал. — Мне надо было как-то жить, и я стал зелейником. Это — единственная область, где можно не быть магом. Я использую силу растений, минералов и животных. Я могу приготовить практически любое зелье. Останется только произнести над ним определенные слова — но это уж пусть мои ученики и клиенты делают сами. Здесь все — от антибиотиков до ядов. Именно как целитель я и познакомился со своей женой.

— Она жива? — Я бросил боязливый взгляд на перевернутую фотографию. Вэл проследил за моим взором, взял снимок и долго смотрел на него.

— Еще как жива! — хмыкнул он. — Она живет в Горнем Мире. Знаешь, что это такое?

Я судорожно сглотнул. В Горнем Мире живут потомки учеников Семерки Великих и дети самих богов. Они могут посещать мир магов, как мы посещаем мир простых смертных. Некоторым из магов тоже дозволено побывать ТАМ. Короче, в Горнем Мире живет наше магическое, правительство.

— Она дочь одного… впрочем, теперь это неважно. Я был почти счастлив, когда встретил ее. Даже заноза по имени «Женевьева» — и та вылетела из моего сердца. Я верил, что наверху мне смогут помочь вернуть магию. А когда родилась дочь, я был самым счастливым отцом в мире. Я надеялся, что у меня наконец-то появилась семья…

А потом жена узнала, что я был сектантом. Что тут началось! «Лучше бы ты умер!» — самое мягкое, что я слышал от нее. Она восстановила против меня дочь. На суде шестилетняя кроха не моргнув глазом врала, что я пытаюсь совратить ее и ставлю над нею эксперименты. Суд постановил, что до достижения двенадцати лет я не имею права приближаться к дочери на расстояние, меньше трех верст. А потом видеться смогу только три дня в году, причем условия каждого свидания должны быть оговорены заранее с родственниками ее матери. За пять дней до Йоля девочке исполнилось двенадцать. Я написал ее матери, просил о встрече с дочерью, но она ответила отказом. Поэтому я никуда не поехал на каникулы.

Он медленно положил фотографию девочки на стол. Я поставил свой бокал, к которому едва притронулся.

— Мне пора. Скоро звонок.

— Я провожу.

Держа меня за локоть, Черный Вэл довел меня до двери и придержал.

— Будь осторожен, Максимилиан, — проскрипел он. — В тебе очень мало от Женни. Если что-то случится, ты не сможешь себя защитить.

Внезапно он крепко взял меня за локти и придвинулся так близко, что я почувствовал себя, как в ловушке. Его черные глаза сверкнули. Я попытался отстраниться. Мне стало страшно, как вчера ночью, в коридорах, и, чтобы развеять наваждение, я выпалил неожиданно для себя:

— А вы знали, что случилось с сыном дамы Мораны?

Черный Вэл выпрямился, опуская руки. Лицо у него было такое, что я еле сдержался, чтобы не убежать.

— Ничего. Агнар Геррейд тоже был в секте. Мы были друзьями. Его тоже приговорили к стерилизации. Незадолго до смерти он написал мне, что жить стало невозможно. Мать не давала ему прохода — постоянно напоминала, в чем он виноват, и требовала, чтобы парень положил жизнь на то, чтобы искупить свою вину и обелить их семью. Дама Морана Геррейд довела своего сына до самоубийства. Ее младший сын узнал правду из предсмертного письма Агнара и прекратил отношения с матерью. Насколько я знаю, полностью он ее до сих пор не простил, хотя и разрешает видеться с внуком — тоже Агнаром… Нас до сих пор не простили, Максимилиан! Мы до сих пор изгои! И я сам не знаю, почему до сих пор жив.

Он отвернулся. Его широкие плечи ссутулились. Я впервые видел этого человека в таком отчаянии и уже повернулся, чтобы потихоньку уйти, но задержался. На ум мне кое-что пришло.

— Лорд Черный Вэл, — робко окликнул я, — мне кажется, вы должны кое-что знать. Отец Даниила Мельхиора отдал свою жизнь, чтобы выпустить Белого Мигуна на свободу.

Он стремительно развернулся ко мне — так, словно я пообещал ему вернуть магию.

— Вот как? — хриплым голосом воскликнул он. — Это правда?

— Мне сказал Даниил. Мальчик доверяет мне. Его тоже отовсюду гонят — он сын сектантов и…

— Вам лучше уйти, Максимилиан, — перебил меня Черный Вэл. — Скоро звонок!

И он вытолкнул меня за дверь. Удивленный таким оборотом дела, я пошел к себе, на ходу размышляя над странностями своего коллеги. В одном могу поклясться — он обрадовался. И испугался этой радости.

Снадобье Черного Вэла мне помогло, но частично Я не заболел, хотя в пятницу чувствовал себя разбитым. Мне казалось, что у меня отняли все силы. Трудно было заставить себя что-то сделать. Навалилась такая жуткая апатия, что, когда началась последняя, пятая пара, я вдруг остановился, оборвал сам себя и сел на стул у кафедры. Группа семикурсников внимательно следила за мной.

— Прошу меня простить. Думаю, тему вы уяснили, — помедлив, заговорил я. — Водяная и болотная нежить — способы общения и защиты. Займитесь ею самостоятельно и к понедельнику приготовьте доклады А сейчас — можете быть свободны.

Юноши — группа была мальчишеская, — стали собирать книги в сумки. Я сидел у стола, закрыв глаза.

— Вам плохо? — раздался над ухом голос.

Я открыл глаза. Возле меня стоял один из «Иванов-царевичей», тот, который был на дне рождения Вероники. Его звали Адамом Лексом.

— Простыл, — сказал я, — перед ураганом. Но ничего страшного. Думаю, Невея Виевна в два счета поставит меня на ноги.

Юноша пожал плечами и ушел. Аудитория опустела. Я посидел еще немного, потом с усилием поднялся и пошел вдоль стены, гася лампы. Зал погрузился в полутьму — остались только фонари-факелы у двери и над демонстрационной доской. Две албасты, разбуженные среди зимнего сна, вялые и потому неагрессивные, опустились на дно аквариума. Последним усилием я накрыл его крышкой, чтобы нежити не пришло в голову пойти погулять, и проковылял к себе. Здесь силы оставили меня, и я растянулся на своей кровати, закрыв глаза.