Неплохо для покойника! - Романова Галина Владимировна - Страница 20

– Ну это ты, скажем, загнула! – попыталась я возмутиться, оскорбившись за свою профессию.

– А что?! – Она на мгновение оторвалась от своего занятия и, уперев руки в бока, внимательно на меня посмотрела. – Я-то хоть людям какую-никакую, но приятность преподношу, а ты?!

– А что я? Я пытаюсь восстановить справедливость. Чтобы виновные были наказаны, а невиновные…

– Вот, вот! – оборвала она меня на полуслове и нацелилась указательным пальцем мне в грудь. – А где гарантия, что ты, а до тебя этот долбаный следователь не ошибаетесь?! Кто даст гарантии, что осужденного просто-напросто не подставили?

– Такое случается, но редко.

– Но случается! А ведь за этим поломанные судьбы, чьи-то оборванные жизни… – В этом месте она неожиданно замолчала, и я, к удивлению своему, обнаружила, что Лизка плачет. – Ты вон осуждаешь меня, что мужа бросила, что работаю не по специальности. А что ты обо мне знаешь-то?!

– Да, собственно, почти ничего…

– Вот, вот! А осудить любой сумеет! А мне ведь всю жизнь такая же вот, вроде тебя, поломала!

– Сядь ты, Лизка! – дернула я ее за руку, усаживая к столу. – Давай выпьем, а потом поговорим.

Я открутила пробку и наполнила рюмки прозрачной жидкостью.

– За что пить-то будем? – хлюпнула Лизка, поднимая свою рюмку.

– А ни за что. Просто так пей!

Мы опрокинули рюмки и одновременно потянулись к тарелке с колбасой, к которой она успела настрогать помидоров с огурцами и редиской и открыть банку шпротов.

Я сосредоточенно жевала кусочек колбасы, попутно размышляя над словами своей соседки. Прожив с ней на одной лестничной клетке все последнее время, я не могла даже и предположить, что у нее в жизни произошла какая-то трагедия. Лизка всегда являлась для меня олицетворением бесшабашности и легкомыслия. Правда, частенько раздражал ее оглушительный хохот под окнами часу, скажем, во втором ночи, когда она возвращалась из ресторана в сопровождении очередного кавалера. Но, не отягощая себя заботами о покое окружающих, Лизка могла к тому же еще и запеть что-нибудь из репертуара Пугачевой.

– О чем думаешь? – оборвала она мои размышления и опять налила водки. – Думаешь, пустая я, ветреная? А зря так мыслишь…

– Так что там у тебя? – перебила я ее и опрокинула стопку. – Что за трагедия, я не поняла?

Лизка нахмурила брови и несколько минут сидела молча. О чем она думала в тот момент, так и осталось для меня загадкой. Я лишь наблюдала за гаммой чувств, волной пробежавших по ее лицу.

Удивительная нежность, внезапно засквозившая в ее глазах, молниеносно сменилась болью, избороздившей морщинами ее лоб. И тотчас же прищурились глаза под сведенными сурово бровями, а меня обдало жуткой ненавистью, которую я ощутила почти физически.

– Лиза, – осторожно позвала я, – расскажи!

Она остановила на мне взгляд и, тяжело вздохнув, начала говорить.

Я слушала, не перебивая, об истории юной влюбленной девочки из затерянного в далекой глуши поселка. О том, как она вместе с возлюбленным часами гуляла под луной, любовалась закатами, с упоением слушала пение птиц. О том, как они были счастливы и совершенно не задумывались над тем, что мир этот не безгрешен и что в нем существует предательство и зло. Именно это зло, в облике ее лучшей подруги, и перечеркнуло ее мечты о счастье.

Голубоглазая, златокудрая Любашка, возомнившая себя «мисс совершенством», сделала все, чтобы разлучить Елизавету с ее другом. И на какие ухищрения она только не пускалась, пытаясь завоевать сердце парнишки! Зазывала его домой, закармливала дорогими угощениями, благо бюджет семьи начальника леспромхоза тому способствовал. Но все было тщетно. Выпив чаю с дорогими конфетами и пирожными, паренек спешил на окраину поселка, где на крылечке его поджидала милая Лизонька.

И тогда Любушка пустилась во все тяжкие, опоив его однажды малиновой настойкой с подмешанным к ней снотворным.

– Можешь себе представить чувства ее папаши, когда он зашел в дом и застал их в постели совершенно раздетыми? – всхлипнула Лизка.

– Сколько же вам лет тогда было? – изумленно вскинула я брови. – Такое коварство в столь раннем возрасте?.. Просто поразительно!

– Нам с ней по шестнадцать, а ему восемнадцать только исполнилось.

Именно этот факт и сыграл свою губительную роль в этом деле.

Любашка рыдала, рвала на себе волосы, грозясь покончить жизнь самоубийством. Отец то и дело хватался за охотничье ружье, а мать пила валидол. Но почти все трое были твердо уверены, что этот «насильник» женится. Каково же было изумление родителей, когда он обвинил ненаглядное чадо в распущенности и вероломстве. Тут уж они закусили удила и, придав сей факт огласке, привлекли виновника бед к ответственности.

– И все! Его осудили по всей строгости Закона! – заплетающимся языком пролопотала Елизавета, одна опорожнившая к тому времени почти половину бутылки. – Влепили десять лет строгого режима.

– Ну, а что же ты?! Так ничего и не сказала?!

– Кто бы стал меня слушать? – фыркнула Лизка, посмотрев на меня как на умалишенную. – Кто я против начальника леспромхоза? Желторотая пигалица! Вот так-то вот, Анна! А ты говоришь – справедливость!

Не скажу, что после ее слов я всерьез задумалась о правильности сделанного мною выбора, но под ее пристальным взглядом мне отчего-то стало неуютно.

– Ну, а потом я решила мстить! – скрипнула зубами Лизка. – Начала с Любки. Перво-наперво вымазала ее ворота дегтем. По-детски, конечно, но с чего-то надо было начинать. А закончила тем, что поймала ее на школьном дворе и устроила ей темную… Потом, после школы, поступив в техникум в районном центре, начала собирать сведения о судье, которая засадила моего Петра.

– Интересно… – насторожилась сразу я, поняв, что Елизавета переходит к самому интересному для меня этапу рассказа.

– Еще бы! Я столько любопытного раскопала на нее! Выслушаешь – не поверишь!

– А ты попробуй…

– Остановлюсь на главном: она изменяла своему мужу. Вот я, уговорив одного из сокурсников, и начала отслеживать ее с фотоаппаратом. Мне бы, может быть, и не пришла в голову эта идея, если бы не один французский фильм. Не помню сейчас его названия, но ситуация схожая… Так вот я, наделав пачки три ее фотографий, где она с любовником на пляже, в парке, за городом, разослала их по назначению…

– И куда же?

– Первую пачку – мужу, вторую – председателю суда, а третью – в горком партии.

– Ну ты и стерва! – не удержавшись, выдохнула я.

– Еще бы! – самодовольно протянула Лизка. – Я поклялась ей отомстить, и я это сделала!

– И что же с ней стало?

– А ничего! От нее ничего не осталось! Один пшик! Неприятности посыпались одна за другой. В результате ей пришлось уехать из города в полном одиночестве, но – хочу подчеркнуть – не в гордом. Она была изгнана из дома, осуждена коллегами и получила строгий выговор по партийной линии.

– Да-а-а, – мне оставалось только в недоумении покачать головой. – Страшное это дело – месть…

– Вот и я к тому же, – оживилась сразу Лизка, по-моему, даже немного протрезвев. – Тебе не кажется, что тебе кто-то мстит?..

– Мне?! Да за что?

– Ну… не знаю… Срок кому-нибудь влепила большой, может, несправедливо поступила с кем-нибудь…

– Нет, Елизавета, все твои аргументы беспочвенны.

– Почему?

– Да потому, что я все это время, кроме как бракоразводными процессами, ничем другим не занималась! – к стыду своему призналась я. – Ничем! Последнее дело было великим исключением и великой жертвой со стороны нашего председателя суда.

– Почему?

– Работаю недавно, ко мне хотели присмотреться… Не все так просто, как ты думаешь…

Лизка разлила остатки водки по рюмкам и, опрокинув содержимое своей, сморщась, пробормотала:

– Тогда я не знаю… Если честно, то я так и подумала, что тебе кто-нибудь мстит.

– Чепуха! Ты представляешь, как надо насолить человеку, чтобы он решился на двойное убийство?! Нет, здесь что-то другое… Вот еще и Тонька пропала… – с горечью вспомнила я о своей подруге.