Любитель сладких девочек - Романова Галина Владимировна - Страница 54

Какое-то время он все еще продолжал лежать рядом, согревая ее всю своим телом. Потом дернулся как-то необъяснимо, поднялся и зажег свет под потолком. Маша на секунду зажмурилась, потом широко открыла глаза и тут же поспешила укрыться одеялом. Под пронзительным светом четырехрожковой хрустальной люстры собственная нагота показалась ей донельзя вульгарной в сравнении с мертвецкой бледностью лица Панкратова.

– Что ты сказала?! – прошипел он, все так же стоя у стены с поднятой к выключателю рукой. – Машка, посмотри на меня и скажи, что ты только что сказала мне про Гарика?!

– Он мертв, Володя! – Она нашарила рукой футболку и натянула ее на голое тело. – После того, как ты исчез, я убежала наверх и заперлась в одной из его спален. И… и уснула прямо на полу. Когда проснулась, было почти темно. Мне нужно было одеться, а все мои вещи были в ванной. Я пошла туда, а там… Он там…

– В ванне, – закончил за нее Володя, с пониманием хмыкнув. – И включенный фен в мыльной пене плавает.

– Нет. Ничего такого… Воды не было. Он голый в ванне, в пустой ванне. Вода течет, а слив не закрыт. Фен лежит в ванне, но не включен. У Гарика, по-моему, сломана шея. Голова как-то повернута не так. – Маша попыталась изобразить, как лежала голова Гарика. И подавленно умолкла. А Панкратов принялся мерить шагами комнату. Что за дурная манера у людей, чуть что – начинать метаться из угла в угол. Тут уж не до размышлений, а только и дел, что сидеть и затравленно наблюдать за его маятниковыми колебаниями.

– И ты, конечно же, решила, что это я его убил, – почти утвердительно изрек Володя, опускаясь рядом с ней на кровать. – Конечно, у меня, как ни у кого, уйма поводов желать его смерти. Нет, Машка, я его не убивал. Это было бы слишком малой платой за то, что он со мной сотворил. Хотя за тебя я должен быть ему благодарен… Маш, а чего это Гарик голый был?

От его ехидства ее едва не передернуло, но она все же нашла в себе силы съязвить в ответ:

– Вообще-то обычно у нормальных людей принято принимать ванну в раздетом виде. Поправь меня, если я ошибаюсь…

– Почему же в ванне в таком случае не было воды? Если он хотел принять душ, то почему не воспользовался душевой кабиной? Странно все это… – Он задумчиво потер щетинистый подбородок и вдруг уронил голову ей на плечо. – Как я устал от всего этого, Маш! Ты себе не представляешь, как я устал!

– Очень даже представляю! – воскликнула она и с неожиданной для себя нежностью погладила его по щеке. – Потому что я тоже устала! Очень устала. Так хочется покоя. Будничных счастливых дней, наполненных солнцем и теплом. Чтобы за окном дождь и холодно, а в доме тепло и…

– А детей? Машка, ты хочешь детей? – перебил ее Панкратов, и руки снова обхватили ее талию. – Мне тут одна шальная мысль сегодня в голову закралась…

– Какая?

– Ты вообще как к детям относишься?

– К чужим? Или как?

– Или как… Ты ребенка вообще собиралась когда-нибудь родить? – Он неожиданно засмущался самого вопроса, но все равно упрямо повторил: – От меня ты ребенка хочешь?

– Издеваешься? – Маша отстранилась и внимательно посмотрела в его глаза, обведенные темными полукружьями.

– Не хочешь?! Ты не хочешь от меня ребенка?! От меня принципиально или просто…

– Володь, ты совсем чудной. – Каким-то неповторимым материнским жестом она привлекла к себе его голову и, поцеловав в висок, смущенно пробормотала: – Я не хочу от тебя ребенка, Панкратов! Я хочу от тебя троих детей, как минимум! Двух девочек и одного мальчика. Или наоборот. Мне все равно. Только чтобы это были твои дети, и чтобы мы с тобой…

– Ну вот, здрасте! Опять сырость! – Володя с трогательной нежностью вытер ей щеки и потребовал с нарочитой строгостью: – Перестань, Мария Ивановна, слезы лить по поводу и без повода! Все теперь позади…

– Нет, ничего еще не кончилось, Володя. – Она замотала головой и, почти с силой вырвавшись из кольца его рук, отбежала на безопасное расстояние. – Как ты не понимаешь, что ничего не кончилось? Мы с тобой как два идиота мечтаем о несбыточном, а все… все только начинается! Все это жуткое и страшное, оно буквально сконцентрировалось сейчас вокруг нас!

Закончить свою речь она не успела. С жутким скрежетом оконное стекло разлетелось на мелкие осколки, и к Машиным ногам упал большой камень. «Вы умрете!» – значилось в записке, привязанной к камню обычной бельевой резинкой.

– Ого! Какое смелое заявление! – пробормотал Панкратов, среагировавший на разбитое стекло мгновенно: швырнул на пол Машу, сам улегся сверху и, невзирая на ее возмущенное кряхтение, внимательно изучал теперь послание. – Как думаешь, это он?

– К-кто? – просипела она и тут же возмутилась: – Да слезь ты с меня наконец! В тебе же центнер!

– Нет, всего лишь восемьдесят пять килограммов. – Володя шутливо шлепнул ее чуть ниже талии и посетовал: – Да, видимо, с детьми пока придется повременить. Наш «потрошитель» что-то совсем распоясался. Придется выходить на тропу войны, хоть мне этого и не хочется.

Он попробовал подняться, но Маша вцепилась в его плечи и, комкая ткань рубашки судорожными движениями пальцев, заплакала.

– Володя, не уходи, пожалуйста! Я тебя очень прошу! Не оставляй меня! Мне страшно!

– Ну что ты, дурочка. – Он довольно хохотнул и поцеловал ее в макушку. – Я не оставлю тебя никогда, не надейся. Мне просто нужно спуститься вниз и взять кое-что из машины. Это пара минут, не более. Потом я сделаю один звонок, а потом мы с тобой соберемся и навестим Гарика, упокой, господи, его подлую душу…

– Зачем?! – в ужасе прошептала Маша, вспомнив мертвое обнаженное тело в брызгах воды.

– Ну милая, мы же должны до приезда милиции все там осмотреть и хотя бы пальчики твои стереть. Наследила ведь?

– Да, наверное… – Маша удрученно наблюдала за тем, как Панкратов поднимается, поправляет одежду и направляется к выходу из спальни. – Володя!

– Да, милая?

– Мне ждать тебя здесь?

– Как хочешь. Дверь я запру. Ничего не бойся. Кругом люди…

Люди… Там тоже были люди. Причем не через три сотки заросшей травой земли, огороженной забором и дебрями боярышника, а через стенку. Да и сама она была там все то время, пока Гарику кто-то ломал хребет. И кого это спасло? Нинка тоже не одна осталась в той коммуналке, но это никого не остановило…

Входная дверь на первом этаже с грохотом захлопнулась, и в тишине отчетливо стало слышно, как в замке дважды повернулся ключ.

Маша отползла в дальний угол, подтянула ноги к животу и замерла, едва дыша. Про то, как томительно начали красться секунды, и говорить нечего: время всегда останавливается в таких случаях. А тут еще его и отследить невозможно, потому что нигде в спальне не было часов, ни в изголовье, ни на прикроватной тумбочке, ни на стене.

Осколки разбитого стекла на полу отражали свет хрустальной люстры под потолком, и отражение это было чрезвычайно надменным и холодным. Или просто это ветер, врывающийся через открытое окно, дополнял картину и делал все вокруг пустым и неуютным.

На нее вдруг снова накатила зевота. Маша изо всех сил стискивала челюсти, но их словно раздирало невидимой сильной рукой.

Все эти игры в детективов и череда убийств, произошедших в непосредственной близости от нее, не прошли бесследно. У нее снова начинается это. Помнится, в детстве она могла уснуть прямо на уроке, закрывшись ото всех стопкой учебников. Начиналось с дикой зевоты, выворачивающей челюсти, а потом следовал неизбежный провал в сон. Вот и сейчас все начало уплывать куда-то. Свет стал преломляться под самыми немыслимыми углами, угол комнаты отодвинулся и пропал, а скрип оконной рамы, гулко отдающийся до сего момента в ее ушах, исчез.

Маша уснула внезапно. Но это было мало похоже на сон, скорее на обморок: ее сознание ухнулось в темную спасительную бездну, не испросив на то ее соизволения.

Сколько она проспала, Маша не знала, нигде же не было часов. Но очнулась она так же внезапно, как и уснула. Панкратова все еще не было. По-прежнему с пола ей насмешливо подмигивали хрустальным отсветом стекольные осколки. Все так же хлопала оконная рама. Видимо, непогода на улице разыгралась не на шутку, раз так кидает створку из стороны в строну. Или это сквозняк… Или это сквозняк?