Любитель сладких девочек - Романова Галина Владимировна - Страница 32

– Завтракать будешь? – Маша отломила кусочек крекера и отправила в рот со словами: – Если будешь, давай что-нибудь сообща приготовим. Мы ведь с тобой теперь, как-никак, команда. Нам сам бог велел держаться вместе, коли ты уж взвалила на себя решение моих проблем.

От того, какое ударение Маша сделала на слове «моих», Нинка невольно поежилась. Ну вот! Так и знала. Не может, ну совсем не может говорить прямо и открыто, все с каким-то переподвывертом. То ли на самом деле обо всем догадалась, то ли умело блефует в надежде, что ее вислоухая гостья преподнесет ей все на блюдечке с голубой каемочкой.

– Что ж, давай приготовим, – обреченно выдохнула Нинка и пошла на звук грохочущей посуды. – А потом поговорим. Только ты меня выслушаешь молча и не задашь ни единого вопроса.

– Типа каких? – Маша перестала жевать и вроде как изумленно заморгала.

– Типа, как ты до этого додумалась или зачем тебе это нужно…

– Хорошо, не задам, – пробормотала Маша, подвязывая прямо на теплую пижаму передник и ставя сковородку на огонь. – Ни единого вопроса, кроме одного…

– Ну? – Нинка по ее примеру повязалась передником и, взяв в руки глубокую миску, принялась разбивать туда яйца.

– Кто из них, как думаешь, шатается здесь по ночам? – Маша пристально наблюдала, как плавится в глубокой сковороде огромный кусок сливочного масла, и старательно не смотрела в сторону гостьи. – Кто-то же это делает! Нам с тобой не могло это показаться. Ладно мне одной, но нам обеим – это уже перебор.

– Это не они, – без задержек ответила Нинка, выливая в сковороду взбитые в крепкую пену яйца. – В ту ночь все трое отдыхали в одном из кабаков для особ, как бы это выразиться поточнее, ну, особо привилегированных, что ли. Когда я вышла и почувствовала это… Трудно объяснить даже, как я тогда перепугалась. Еле машину завела, а ее я оставила довольно-таки далеко. Как до нее добежала и не умерла от страха, до сих пор не понимаю. И вообще… Если бы знала, что вокруг тебя все так… так жутко, никогда бы не полезла в это дело.

– Чего же не отступилась, когда узнала? – насмешливо перебила ее Маша, высыпая на подернувшуюся пленкой яичницу горсть зеленого лука.

– Машка! – возмутилась Нинка и снова неубедительно топнула ногой об пол. – Ты же обещала – никаких вопросов! Будешь язвить, вообще замолчу!

Маша ответила ей смиренным вздохом и полезла на верхнюю полку утлого настенного шкафчика за пакетом, в который аккуратно заворачивала хлеб.

– Это кто-то другой, – пробубнила Нинка ей в спину. – Кто, не знаю. Но эти голубчики были все в одном месте, и к моменту моего появления двое из них лыка не вязали.

– Кто же это?

– Твой Володенька и его дружочек. Кто из них кого подпирал, трудно было определить. Готовы были оба.

– А эта, их сопровождающая? – Удивительно, но голос ей отчего-то изменил, чуть дрогнув.

– Миледи была на высоте. Как всегда… – Нинка с пониманием хмыкнула, уловив дрожащие нотки в голосе Маши. – Не переживай ты лучше. Она старая, и вообще, нигде у нее ничего нет. А у тебя вон как всего много и шикарно.

– Ладно, я не об этом, – Маша недовольно поморщилась. – Так кто, по-твоему, здесь ошивается?

– Маньяк, наверное. – Нинка беспечно дернула плечами, схватила полотенце, обмотала им ручку сковородки и потащила ее в комнату, на ходу добавив: – Прихвати тарелки.

Маша еще какое-то время ошарашенно моргала, прежде чем схватила из затрапезной металлической подставки для посуды пару тарелок, две вилки и ринулась следом за ней в комнату.

– Какой маньяк, чего ты мелешь?! – пробормотала она, с грохотом обрушивая посуду на стол. – Поумнее ничего придумать не могла?!

– Ты присаживайся, Маш. Чего столбом стоять? – Нинка вывалила добрую половину содержимого сковородки себе на тарелку и, ухватив большой ломоть хлеба из плетеной сухарницы, пробормотала недовольно: – Я придумала, елки! Больше мне делать нечего! Это не я, это газетчики все придумали, дорогуша.

– Какие газетчики?! – Маша обессиленно рухнула на стул и, проигнорировав полотенце, машинально вытерла руки о пижаму. – Ты что же, общалась с журналистами?

– Ага! Станут они со мной общаться, как же! – Нинка хохотнула с набитым ртом. – Ты ешь, Маша, ешь, все же остынет.

– Нинка! Я тебе сейчас как дам, и будет больно! – Маша пристукнула ладонью по столешнице и почти с мольбой произнесла: – Потом поешь. Какой маньяк?! Какие газетчики?! Ты можешь толком мне все рассказать?!

– Ты вот думаешь, Нинка дура, а я совсем даже и ничего… – Она самодовольно ухмыльнулась, незаметно цепляя со сковороды и Машину порцию яичницы. – Я ведь как на твоего благоверного-то вышла? Опять же через газетчиков. Пришла в читальный зал одной затрапезной библехи, что неподалеку от того места, где я снимаю койку, и начала мусолить подшивки газетные. Три дня листала, но нашла! И про несчастье, приключившееся с его неотразимой супругой, и про бизнес его процветающий, зародившийся не без помощи ее приданого, и много еще про что.

– Например? – Маша жадно впитывала каждое слово гостьи, пытаясь выловить что-то значительное в этом словесном мусоре.

– Ну, например, про то, какие ужасы с недавних пор творятся в этом вот благословенном местечке. – Нинка вновь опасливо оглянулась на окно и зябко поежилась. – А творится здесь, Машка, ужасное! Объявился тут некто, убивающий людей, расчленяющий затем несчастных и развешивающий их останки, словно майские полотнища. Бр-р – р! Я когда прочла про это, у меня просто волосы дыбом на голове встали. Представила тебя в роли жертвы и чуть в обморок не упала…

– Ладно тебе каркать! – не совсем вежливо пресекла ее причитания Маша и встала из-за стола. – Что конкретного ты там вычитала?

Нинка заскрипела колченогим стулом и вполне отчетливо забубнила что-то о плодах дурного воспитания, но хватило ее ненадолго, и спустя пару минут она все же начала рассказывать.

Если можно было верить тому, о чем взахлеб и наперебой вопили некоторые представители дешевых периодических изданий, то в местных лесах обитал самый настоящий оборотень. Приводились душераздирающие, леденящие кровь истории. Цитировались очевидцы, в полный голос заверяющие, что не раз слышали страшный вой, доносившийся из чащи леса. Кто-то даже пытался пофантазировать о горящих в темноте огромных глазах, но сей факт был взят корреспондентом под сомнение, и рассказчик не стал далее развивать эту тему. Одним словом, последние полгода здешние окрестности стали местом диким, ненадежным и очень опасным. Огромными буквами на первых полосах были выведены призывы не забредать в те места, дабы не быть съеденными заживо. И так далее и тому подобная дребедень. Нинка бы никогда не поверила в подобную чушь, кабы не фотодокументы, свидетельствующие о том, что жертвы все же имели место быть. Кто и за какую мзду допустил рьяных представителей желтой прессы до расчлененных трупов, оставалось загадкой, но Нинка самолично видела на газетных листках фрагменты изуродованных тел.

– Это кошмар! – закончила она свой рассказ. – И то, что он тебя тут поселил, наводит на размышления. Еще на какие размышления, подруга! Так что…

– Так что – что? – Маша побродила по комнате и встала у гостьи за спиной. Плечи у той сами собой приподнялись, а короткие волоски на затылке как-то странно топорщились. – Что ты там на мой счет придумала?

– Уехать тебе нужно отсюда, понятно? – Нинка, чуть повернув голову, исподлобья глянула на Марию.

Та промолчала, не без ехидства отметив про себя, что со своей трогательной заботой Нина вроде как-то запоздала. Узнала из газет про Панкратова и маньяка. Добросовестно следила за первым и отчего-то умолчала о втором. Почему?..

– Ну что? – Нинка все же не выдержала и встала: неуютно чувствовать, как затылок тебе сверлит проницательный до тошноты взгляд твоей напарницы. Она отошла от Маши подальше и с безопасного расстояния спросила: – Едешь со мной или нет?

Видя, что Маша в замешательстве, она решила поднажать. А чтобы ее напористость, упаси бог, не показалась чрезмерной и навязчивой, Нинка начала суетливо убирать со стола.