Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Листая календарь летящих будней…

Губерман Игорь Миронович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Листая календарь летящих будней… - Губерман Игорь Миронович - Страница 74

Изменить размер шрифта:

* * *

Бывают сумерки – они

мерцаньем зыблются тревожным,

но зажигаются огни,

и счастье кажется возможным.

* * *

Что-то в этой жизни несуразной

весело, удачливо и дружно

вьётся столько гнуси безобразной,

что зачем-то Богу это нужно.

* * *

Осталась только видимость и мнимость

того, что было стержнем и основой,

и жгучая висит необходимость

херни вполне такой же, только новой.

* * *

Зачем толку слова в бумажной ступе?

Я б лучше в небесах умом парил.

А может быть, на скальном я уступе

стоял и молча с морем говорил.

* * *

Текучесть у природы – круговая,

в истории – такая же текучесть;

Россия прозревает, узнавая

свою кругами вьющуюся участь.

* * *

Увы, порядок этот вечен,

и распознать его не сложно:

везде, где Бог бесчеловечен,

там человек жесток безбожно.

* * *

Все шрамы на природе – письмена

о том, как мы не правы там и тут,

и горестными будут времена,

когда эти послания прочтут.

* * *

Унимается пламя горения,

и напрасны пустые рыдания,

что плывёт не заря постарения,

а густеет закат увядания.

* * *

Стоит жара, и лень амурам

в сердца стрелять, и спят они;

я Фаренгейта с Реомюром

люблю ругать в такие дни.

* * *

Зачем в устройство существа

повсюдного двуногого

Бог сунул столько бесовства,

крутого и убогого?

* * *

Душа моя во мне дышала

и много высказать хотела,

но ей безжалостно мешала

прыть необузданного тела.

* * *

Порой весьма обидно среди ночи,

что я не знаменосец, не герой;

ни язва честолюбия не точит,

ни жгучих устремлений геморрой.

* * *

Снова церковь – и в моде, и в силе,

но творится забавная драма:

утвердились при власти в России —

те, кого изгонял Он из Храма.

* * *

Когда пожухшее убранство

сдувает полностью с ветвей

и веет духом окаянства —

томится мыслями еврей.

* * *

Забавно, что в соседней бакалее

легко найти творение ума,

от порции которого светлее

любая окружающая тьма.

* * *

Скоро мы, как дым от сигареты,

тихо утечём в иные дали,

в воздухе останутся ответы,

что вопросов наших ожидали.

* * *

В горячке спора про художества

текущей жизненной картины

меня жалеют за убожество

высоколобые кретины.

* * *

Плывёт, качаясь, наше судно,

руководимое не нами,

по волнам дикого абсурда,

который клонится к цунами.

* * *

Душе моей пора домой,

в ней высох жизни клей,

и даже дух высокий мой —

остоебенел ей.

Постскриптум через много лет

* * *

Цветут повсюду нынче фраера,

держащие контроль в умелых лапах,

ни в чём не понимают ни хера,

однако мигом ловят тон и запах.

* * *

Я езжу, и мелькают города,

читаются стишки не без успеха,

а публика одна везде всегда —

любительница горестного смеха.

* * *

Рутинной нашей жизни копошение

сидит уже в крови у каждой личности,

и мнится катастрофой нарушение

настоянной на времени привычности.

* * *

Вокруг меня – кишащая пустыня,

где каждый что-то режет и стрижёт,

моя ветхозаветная гордыня

меня от этой свалки бережёт.

* * *

Любое маломальское собрание

для общего решения вопроса

пугает меня тем уже заранее,

что много будет устного поноса.

* * *

Всем теперь она достаточно видна —

инвалидам, недоумкам, даже детям:

коллективная еврейская вина —

самый факт существования на свете.

* * *

Как мы смешны, что в позднем возрасте,

а если правильнее – старости,

ещё хотим упругой бодрости

и удивляемся усталости.