Деревянные четки - Роллечек Наталия - Страница 9

Луция утвердительно, но совершенно равнодушно кивнула головой.

Не откладывая дела в долгий ящик, мы отправились в парк. После продолжительных поисков наш выбор пал на небольшой продолговатый холмик, всего десятка полтора шагов в ширину и густо заросший хвощом и кустарником.

В тот же день мы взялись за работу. Мне доставляло громадное удовольствие лазить по ручью, вытаскивать из ила камни, расправляться с хвощом, не желавшим уступать дороги, убирать доскою грязь. Луция, которая старалась не жаловаться на донимавшую ее всё последнее время боль под лопаткой, активно мне помогала.

Потрудившись на славу, мы в течение одной недели убрали весь ил, камни и водоросли, которые задерживали бег ручья. После этого надо было расчистить место от прошлогодних листьев, образовавших толстое, заскорузлое покрывало на обоих берегах ручья. Я выдергивала хвощи и кухонным ножом срезала наружный слой спрессовавшихся листьев, а Луция разлапистой еловой веткой, как метлой, сгребала их в одну кучу.

Когда мы со всем этим наконец управились, Луция, глядя на оголенный холмик, вздохнула:

– Вот если бы здесь был песок, тогда… Тогда наверняка здесь было бы уютно. А так, хоть и чисто, конечно, но всё же хмуро.

Песок нашелся на дне ручья, в неглубоком омуте. Кувшин панны Янины, стоявший с некоторого времени без употребления, пошел в работу. По нескольку десятков раз в день таскали мы на плечах кувшин с песком из омута, чтобы сделать наш холмик более уютным. И вот он начал светлеть и желтеть.

За нашей работой (поистине саперной!) всё время наблюдали издали двое детей баронессы: восьмилетний мальчик и его младшая сестренка. Они с вожделением подсматривали, как вытаскивали мы из воды гнилой пень или выкладывали плоскими камешками берег ручья. В горящих глазах, следивших за каждым нашим движением, была зависть, зависть от скуки, от неумения заняться чем-либо интересным и полезным. Но малыши тотчас же исчезали, словно проворные лесные духи, как только вдали раздавался зычный голос воспитателя.

Их молчаливое восхищение нашим трудом вдохновляло и взбадривало нас. Изо дня в день узкий клочок земли менял свой вид, на нем становилось всё больше места, света и воздуха.

Как только наши земляные работы были закончены, я выступила с новым проектом.

– А теперь давай построим шалаш. Такой маленький лесной домик, понимаешь? Сделаем крышу из ветвей, отверстия для окон. Он у нас будет отличный. Хочешь?

Луция с радостью приняла мое предложение.

Домик, полновластными хозяевами которого станем мы и только мы, сразу же завладел нашим воображением. Лежа вечером в кровати, мы делились друг с другом своими мечтами, которые целиком были поглощены этим предметом.

– Знаешь, я его уже хорошо представляю! Он такой уютный!..

– Ага! Только бы ветер его не опрокинул!

– Ну, почему же! Он ведь будет очень прочный… Вход мы украсим рябиной…

– Крыша у него должна быть двойная, чтобы не протекала. В таком убежище можно будет сидеть когда угодно, в любую погоду…

– Да, да, – вздыхала Луция. – Я буду туда часто-часто приходить. Он-то уж будет весь наш. До самого конца каникул. Всегда! Всегда!..

К концу второй недели после этого разговора на холмике стоял великолепный шалаш из еловых ветвей, с отверстиями для двери и окна. Основание шалаша, которое было сделано из валежника, связанного тонкими, хорошо гнущимися прутьями, создавало впечатление большой прочности. Пол в шалаше был выложен мхом, вход в него украшали кисти рябины и еловые шишки. Наконец всё было готово. Мы отошли чуть в сторону от шалаша и, взявшись за руки, в молчании смотрели на него.

Солнце уже опускалось за горизонт, и его последние лучи трепетно дрожали на близлежащих кустах. Ручей, который еще недели две назад напоминал собою грязную, илистую канаву, очищенный и направленный в искусственное русло из плоских камней, бежал теперь легко и резво, неся на своей поверхности клочки белоснежной пены. Выровненные берега его стали значительно просторнее, суше и светлее. Под дубом, как большой зеленый мохнатый гриб, виднелся наш еловый домик. Всё это было делом наших собственных рук, в которое мы вложили столько вдохновения, пота и труда. Вырванный у болота кусочек земли принадлежал нам и только нам. Луция уже не могла участвовать в дальних прогулках, а до конца каникул оставался еще месяц. Мы получили разрешение панны Янины пользоваться этим холмиком, и потому ничто не могло помешать нашим играм возле шалаша.

На другой день, подходя к ручью, я услышала долетавшие от холмика голоса. Это разговаривала с кем-то Луция. Я спряталась за кустами и прислушалась.

– Вы всегда ходите одна? – спрашивал юношеский голос.

Я затаила дыхание.

– Одна? Нет, с Талей…

– Э, этот крысенок с косичками не в счет! А вы не желаете пойти на прогулку с кем-нибудь другим?

Неуверенный голос Луции:

– Нет…

В ответ зазвенел смех:

– Вы чертовски милы! Хотите, отгадаю, сколько вам лет?… Шестнадцать, верно?

– Д… да…

– Пойдемте со мной вечером на прогулку. Я буду вас ждать.

Молчание.

Мне представилось, что этот человек наклонился сейчас над моей сестрой, и я почувствовала, как у меня прилила к щекам кровь.

Молчание Луции, видимо, придало ему отваги, и тон его стал еще более настойчивым:

– Пойдемте со мной на прогулку. Я вас прошу. Пройдемся вечерком. Хорошо?

В ответ – мягкий, чистый, чуть дрожащий смех.

– Я ведь не могу… Панна Янина…

– Это набожное чучело? Глупости! Берите пример с меня! Меня ничто не стесняет во дворце. Я делаю всё, что мне только нравится. Вот это – жизнь! Представляете?! Мой дядя через знакомого каноника[20] устроил мне сюда хорошую протекцию. Вчера в салоне были танцы. Я должен был танцевать с несколькими графинями. Ну и что ж из этого?… Так вы пойдете со мною на прогулку, панна Луция?

– Нет! – порывисто крикнула Луция.

– Ну, может быть, мне прийти к вам? Однако тогда надо будет сплавить куда-нибудь вашу сестрицу. Возможно, впрочем, вы предпочитаете прийти вечером в мою комнату сами? Паненки это даже любят… Ну, что же ты так покраснела?

Я сорвалась с места, так как на дорожку выскочила Луция. Боже мой, какой у нее вид! Глаза горят, на щеках – алый румянец, грудь дышит часто-часто, словно она бежала уже бог знает сколько. За ее спиной на дорожке появился фатоватый скаут.[21] Он поспешно прошел мимо нас и скрылся в глубине парка.

– Подслушивала? – посмотрела мне в глаза Луция.

– Ну и что из этого? – обиделась я. – Могли не болтать так долго.

Луция повернулась ко мне спиной, а я отплатила ей презрительным движением плеч, выражавшим мое к ней пренебрежение. А в глубине сердца у меня было неспокойно. Обе мы несколько раз видели скаута во дворце, где он в качестве старшего товарища детей баронессы весело проводил свои каникулы. Мимо нас он обычно проходил не здороваясь, даже не замечая нас вовсе. Однако мы не обращали на него никакого внимания. И вот теперь, после всего этого – вдруг такой разговор между ним и моей сестрой! И кто знает, – первый ли?!

День прошел в напряженной обстановке. Мы с Луцией не обмолвились ни единым словом. И чем быстрее приближался вечер, тем больше росло напряжение. Луция несколько раз принималась что-то рисовать, но вскоре рвала бумагу, потом пила воду, подходила к окну и тут же отходила от него. Я мысленно дала себе клятву ни за что не оставлять ее одну и потому восседала каменной глыбой возле стола, следя за каждым ее движением.

За окном разлилась темнота. Луция беспокойно ходила взад и вперед вокруг стола, напоминая собою ночную бабочку, которая на свет яркого, манящего огонька влетела в комнату, но не умеет из нее выбраться. Я видела и чувствовала, какое смятение царит сейчас в ее сердце, и моя уверенность в том, что ее сегодняшний разговор со своим поклонником был не первый, всё больше росла, а одновременно с этим росла и моя ненависть к сестре. Да, именно за то, что она держала свое знакомство в строжайшей тайне от меня, я ненавидела ее со всей страстью. Одно только воспоминание о тоне скаута, каким он разговаривал с нею, вызывало у меня нервную дрожь в спине.