Деревянные четки - Роллечек Наталия - Страница 8

Так прошло несколько дней. И вот однажды, вернувшись с реки, я застала Луцию на лестнице, перевесившуюся грудью через перила. Увидев меня, она поспешно сбежала по ступенькам ко мне навстречу.

– Слушай! Кто-то запер балкончик и унес с собой ключ!

– Да?

– А вот иди посмотри сама!

Напрасно дергали мы за ручку. Дверь не поддавалась. Ключа, который обычно торчал из замочной скважины, не было видно. Он куда-то исчез.

– Я знаю: это сделала горничная! Да, да, наверно, она, – утешала я огорченную Луцию. – Вчера она подметала большой коридор, а попутно заглянула и в маленький. Тебя как раз в этот момент не было наверху… Давай попросим панну Янину, чтобы она приказала Рузе открыть дверь. А? Я сама ее попрошу, – снисходительно добавила я, чувствуя свое несомненное преимущество перед сестрой в отношениях с нашей опекуншей.

И Луция вздохнула облегченно, согласившись со мной.

Бесконечно долго тянулись скучные серые дни, пока мы ожидали возвращения во дворец панны Янины, которая с детьми баронессы гостила у соседей. Наконец в один из вечеров на дворе послышался шум подъезжающей коляски и почти следом за ним – голос нашей опекунши, доносившийся из коридора.

Мы обрадовались.

А на другой день с Луцией произошла катастрофа – первая из многих, которым суждено было повторяться затем всё чаще и чаще. Случилось это во время нашей очередной прогулки в лес.

…Вернувшись с прогулки, я немедленно направилась в комнату панны Янины и, не дожидаясь в ответ на свой стук традиционного «войдите», стремительно распахнула дверь.

Укоризненный, холодный взгляд панны Янины невольно задержал меня на пороге. Одетая в красивое лиловое платье, наша опекунша уютно сидела в кресле с раскрытой книгой на коленях.

– Что случилось?

– Да… проше пани… – тихо пролепетала я, сразу потеряв всю свою отвагу. – Да… Луция… сегодня после полудня… во время прогулки… потеряла сознание…

Панна Янина молча, равнодушно смотрела на меня. Набравшись смелости, я продолжала дальше:

– Когда мы вошли в лес, Луция вдруг страшно побелела и упала. А потом, когда она открыла глаза, я помогла ей встать.

– Что ж, обыкновенный солнечный удар.

Я взглянула в окно, за которым тревожно шумели деревья, раскачиваемые ветром, и неяркое солнце едва пробивалось своими робкими лучами сквозь густую, почти сплошную пелену туч.

– Ох, нет, проше пани! – возразила я. – Во время прогулки было холодно. Мы даже озябли немного.

Панна Янина слегка покраснела и сделала короткий жест рукой.

– Это могло произойти и от желудка, если Луция объелась во время обеда.

– Да она же никогда не объедается! Никогда! – горячо запротестовала я. – Наоборот, всегда оставляет добрую половину обеда в тарелках, и я доедаю за нее, потому что у меня есть аппетит, а у нее – нет.

Зашелестело лиловое платье: панна Янина поднялась с кресла.

– Понятно, – сказала она, и в ее голосе почувствовалось нетерпение. – Иди теперь к себе да передай Луции, чтобы она поменьше гримасничала во время обеда. А мы подумаем, как поправить ее здоровье, – несколько более приветливо добавила панна Янина.

Смущенная, я вышла из комнаты. Наша опекунша последовала за мною. Мы были уже в коридоре, когда увидели, что сверху спускается Луция. Завидев меня вместе с опекуншей, она приостановилась на ступеньке. И тут я вспомнила.

– Проше пани! Проше пани! – закричала я, бегом устремляясь за панной Яниной. – Так как Рузя заперла балкончик на третьем этаже, то мы хотели бы лично у вас попросить ключик. Мы там ничего плохого не делаем. Луция либо рисует, либо сидит на стуле и смотрит на парк.

С опущенной головой выслушав мои нескладные слова, панна Янина скрылась за дверями салона.

– Я ей рассказала, что ты потеряла сознание, а она говорит: «Подумаем, как поправить здоровье». Наверно, железо тебе пропишут, – убеждала я взволнованную Луцию. – А может быть, получишь яблоки! Много, много яблок! Ей-ей, говорю же тебе… – И я замолчала, восхищенная этим предположением. Через минуту, проглотив слюну, я сказала: – Смотри, помни тогда, что это я для тебя постаралась.

Вечером горничная сказала мне, чтобы я шла к «ясной паненке». Сбегая по лестнице, я крикнула смотревшей мне вслед Луции:

– Вот увидишь, будут яблоки!

В дверях своей комнаты стояла наша опекунша. В руках она держала жестяной кувшин, который протянула затем мне.

– На. Каждый день будешь носить для Луции холодную воду прямо из-под крана. Пусть Луция натирает тело мокрой тряпкой или просто обливается холодной водой. Это укрепит ее организм.

Я взяла кувшин из рук панны Янины и, глядя ей прямо в глаза, рискнула спросить:

– А как же ключик?

Панна Янина на какое-то мгновение растерялась, но потом лицо ее исказилось гневом. Отвернув голову и не глядя на меня, она пояснила:

– Если Луция хочет лежать, то пусть лежит в своей комнате. А на балконе ей могут повредить сквозняки…

С кувшином в руке и болью унижения в сердце шла я, опустив голову, по лестнице к себе наверх. Было очень жаль Луцию, а еще больше – яблок, которых мне так и не дали. Ведь я уже заранее подсчитала, сколько получу их от Луции за то, что так хорошо уладила дело!

Когда я вошла в нашу комнату, Луция, стоявшая возле биллиардного стола, посмотрела на меня с недоумением и тревогой.

– Ты должна будешь теперь каждый день обливаться холодной водой, – скороговоркой пояснила я назначение кувшина и, повернувшись к Луции спиной, чтобы она не видела выражения моего лица, добавила небрежно: – В этом году, знаешь ли, многие люди болеют от яблок, потому что они очень червивые. А дышать свежим воздухом будешь из окна комнаты, поскольку на балкончике можно получить ревматизм.

Однако Луция не хотела дышать свежим воздухом из окна комнаты, и всё оставалось по-старому. Только на туалетном столике, вместо одного, теперь торчали два жестяных кувшина. И каждый вечер Луция, раздеваясь почти догола, вставала возле медного таза и усиленно натиралась мокрой тряпкой. А я громко командовала:

– Ну, а теперь левую лопатку! И живот! Ты же забыла про живот! Хочешь, я тебя полью водой из кувшина? Хочешь?

Но Луция, стуча от холода зубами, вовсе не хотела этого. Тогда я кричала пренебрежительно:

– Ну, ты и растяпа! Как ты канителишься! Неженка! Сущий мотылек-недотрога! Воды боится!

А иногда я хватала кувшин и, не слушая ее отчаянных протестов, выливала ей на спину холодную воду. В такие вечера Луция обычно долго плакала потом, уткнувшись лицом в подушку.

Признаков «укрепления» организма что-то не было видно. Мы утешали себя надеждой, что они появятся несколько позже. Однако вместо них появился у Луции сильный кашель, который изматывал ее так, что после каждого приступа она ложилась на кровать совершенно ослабевшая, с лицом белее, чем бумага.

Наша опекунша, узнав, что ее указания выполняются самым скрупулезным образом, прислала нам слегка разорванную, но еще вполне годную к употреблению резиновую банную перчатку – «мойку», как называла ее Рузя. «Мойка» очень пригодилась: не желая пачкать карманы, я в ней приносила раковины и камешки, выловленные в реке.

В противоположность Луции, которая неохотно покидала комнату, я почти всё время находилась либо на выгоне для скота, либо возле воды. Однако мысль о потерянном нами балкончике не давала мне покоя. Очень хотелось продемонстрировать панне Янине наше умение и без ее помощи, вопреки ее воле, находить себе развлечения. «Пусть она лишила нас права пользоваться балкончиком, – рассуждала я, – а мы всё равно найдем себе другое место для игр, и не худшее».

Во время обеда меня осенила блестящая идея. Глядя, как Луция, у которой глубоко ввалились глаза после очередной бессонной ночи, нехотя ковыряет ложкой кашу, я громко крикнула:

– Слушай! А я знаю!

– Что?

– Знаю, что делать. Ведь панна Янина разрешила нам ходить в ту, другую, мокрую часть парка. Верно? Так вот, давай найдем там для себя какой-нибудь уютный уголок и будем в нем играть. Зачем же каждый раз ходить в лес или на выгон?