В старой Африке - Быстролетов Дмитрий Александрович - Страница 50

Капрал с палкой в руках вытянулся около черной дыры в листве и толкал в нее носильщиков одного за другим. Придерживая тюки на голове, те приседали и ныряли куда-то.

— Полезай, бвана, — указал рукой капрал Мулай.

Придерживая руками высокий шлем, Гай нагнулся и нырнул в нестерпимо жаркую вонь, потом невольно опустил руки в грязь и на четвереньках побежал вперед.

Глава 16. Этажи гилеи

Трудно коротко выразить впечатление, которое человек испытывает, войдя вглубь гилей, и еще труднее то, которое получает при выходе. Эти впечатления так сильны, многообразны и противоречивы, что возникающие чувства можно только перечислить. Легче всего это сделать в том порядке, в каком они возникают.

Так что же такое гилея? Ослепительная красавица?! Да. (Первая минута). Подавляющий великолепием дворец?! Безусловно. (Первый день). Дикое нагромождение кричащих красок и вычурных форм?! О, конечно! (Первая неделя). Приторно благоухающий клозет?! К этой мысли человек приходит через месяц. Каторжная тюрьма! Застенок в подвале! Зеленый ад! Ага, наконец-то! Ну, теперь видно, что вы пересекли большой лесной массив под экватором и знаете, о чем говорите.

Вы помните, что спутники Колумба закричали «Земля!» при виде какого-то острова и, сойдя на берег, опустились на колени и поцеловали землю. Перебравшись через Танезруфт, пустыню в пустыне длиной в пятьсот километров, люди при виде первого оазиса также кричат «Земля!» и испытывают желание поцеловать первый зеленый листок. Ну, так знайте же: при выходе из Итурийских трущоб, после пятисот километров пути, вы также испытываете этот взрыв чувств. Стоя спиной к зловещей черной стене леса, от которого до вас еще будут доноситься удушливые испарения, вы в первый раз выпрямитесь во весь рост и будете вдыхать полной грудью здоровый воздух саванны и жадно глядеть вдаль.

Экваториальный лес постоянно в цвету и в плодах. Лист живет два-три года, на дереве одни листья в почках, другие — в разных стадиях развития, третьи — в разных стадиях увядания; тут вечная весна и осень. Лес всегда многоцветен и богат. Верхний этаж — это жилище мелких птиц, которым не страшны орлы. Они окрашены природой под прелестнейшие цветы: куда ни глянь, они стайками носятся меж стволов и лиан. С утра и до вечера здесь неумолчно гремит тысячеголосый радостный хор — кажется, что все кругом не только играет красками и благоухает, но и чирикает, посвистывает, прищелкивает. Огромные бабочки порхают звездными скоплениями: меж стволов плывут и крутятся длинные изумрудные и рубиновые облака. После дождя взовьются первые сверкающие бабочки — и кажется, будто дождь смыл немножко краски с безумно ярких цветов и теперь они плачут разноцветными слезами. А потом солнце заиграет на бесчисленных капельках, птичий хор дружно грянет свою кантату, цветы яростно выбросят запахи, и они повиснут плотной стеной — и тогда экваториальный лес предстанет во всем своем великолепии перед очарованным человеком, который стоит, умиленный, восхищенный, пораженный, и думает: «Не волшебный ли это сон? О, какое счастье жить в этом мире!»

С самолета джунгли кажутся травяным ковром, над которым изредка возвышаются невысокие редкие деревья. На самом же деле это кроны высоченных деревьев. Они сдвинулись тесно, но все же не касаются друг друга. У подножья стволов — лианы, свои и «чужие», то есть те, которые проходят насквозь и уходят вверх, в невидимый отсюда солнечный санаторий. Здесь же колеблющиеся снопы лучей, которые прорываются сверху и шарят в прозрачной зеленой тени, и случайное дуновение ветерка, и умеренная приглушенность звуков. Раздается голос кукушки, глуховатое воркование голубей. Изредка каркнет большая птица, и снова тихо, жужжат осы, пчелы и шмели. Тишину нарушают резкие вопли обезьян и их неугомонная возня. Где-то высоко дунет ветер, а здесь зашевелятся и поползут в зеленом полумраке золотые снопы солнечного света и выхватят из тени то летящую по воздуху маму-обезьяну с детенышами на спине, то висящего на хвосте папу с крупными плодами в руках, то детишек, которые уселись на длинной ветви и деловито ищут насекомых друг у друга. Потом вдруг крик, смятение, бегство — и солнечный луч обнаруживает пятнистую спину крадущегося хищника.

Стволы в этом этаже извилисты и богаты ветвями, буквально из каждой неровности торчат бесчисленные пучки сочной зелени — эпифиты; паразиты пробрались сюда и прочно закрепились, как передовой отряд той лохматой зеленой армии, основные силы которой вы увидите ниже. Со всех сторон глядят прекрасные орхидеи, их ядовитый аромат повис в спертом воздухе. Лианы достигают двухсот метров длины, взбираются на самые высокие деревья и оттуда спускаются опять до земли; они перекинулись с дерева на дерево, кружевами и кольцами вьются по ветвям, узлам и спиралями повисли в воздухе, осыпанные цветами и птичьими гнездами, около которых хлопочут пестрые попугаи, и сами похожие на цветы. Вокруг так много пышной зелени, что цветов как будто меньше— они прикрыты буйной порослью эпифитов. Спускаемся ниже.

Здесь уже темнее. Зеленая прозрачная тень стала зелено-серым сумраком, снопы света превратились в одиночные лучи, которые золотыми стрелами проткнули неясные контуры леса, на этом уровне создающего впечатление тесной и серой коробки. На каждом листке повисла капля испарины, и листья изменились: они не протянулись лодочкой-ладошкой в погоне за дождевой водой, а стоят ребром или торчком, потому что тут влаги более чем достаточно и каждая лишняя капля — нагрузка. На стволах и ветвях — зеленый мох. Тихо. Но, прислушавшись, вы вдруг замечаете новые голоса — стрекотание насекомых.

Спускаемся еще ниже. Густой сумрак. Неподвижные вертикальные полосы серо-зеленого света, неясные пятна черно-зеленой тьмы. Вокруг только стволы деревьев и лиан, бесчисленные темные полосы, натянутые как струны и легко повисшие, змеевидные и ломаные, одиночные и завязанные в пучки — в отчаянном порыве вверх, к свету! Всюду серо-зеленый мох, и лианы кажутся седыми и лохматыми. Вдруг глаз замечает нечто новое — серую дымку испарины. Невероятная, удушающая жара, мокрая слизь вокруг. Нос щекочет тлетворный запах разложения — где-то совсем близко гниют трупы животных и птиц, остатки древесины и листьев. Тихо. Набежит волна оглушительного скрежета, скрипа и треска, потом насекомые стихнут, и опять воцарится глухое и давящее безмолвие. Стукнет дятел, что-то грузно плюхается в полутьме. Что это? Жирная летающая собака сослепу ударилась о дерево или свалилась с ветки ужасная кобра, которая на два метра плюет яд в глаз наткнувшемуся на нее животному. Экваториальные дебри молча потеют и роняют свой ядовитый пот на пышные и нежные ветви высоких папоротников и плаунов. Спускаемся.

Теперь мы на дне семидесятиметрового колодца. Посмотрите вниз, да не шевелитесь, будьте осторожны: под вашими ногами метровый слой опавших листьев и цветов — сверху свежих, а ниже разлагающихся. Не верьте в прочность этого горячего мокрого матраса: он прикрывает и камни, и липкую грязь, и глубокие ямы, наполненные черной водой, в которой нежатся крокодилы, змеи и пиявки, поджидающие вас с голодным нетерпением. Вокруг густая чаща стволов, лиан и воздушных корней толщиной с человеческую ногу, которые десятками свешиваются с раскидистых ветвей и служат подпорками для огромного дерева, растущего на зыбкой почве пото-пото. А великаны семидесятиметровой высоты сохраняют устойчивость другим путем — их корни расходятся от ствола в виде высоких образований, напоминающих доски, поставленные ребром; у ствола такие упоры достигают высоты в два человеческих роста, а то и больше. Между бесчисленными воздушными корнями и доскообразными упорами, преграждающими движение, как высокие стены, плотно стоят папоротники и лежат мертвые стволы.

Слышите протяжный грохот? Это, задушенный беспощадными лианами, отстоял свой век и повалился наземь лесной колосс, ломая по пути десяток деревьев нижних ярусов, сбивая сотни ветвей и обрывая множество лиан. Вот он лежит в липкой грязи, покрытый обрывками и обломками, украшенный пышной зеленью и яркими цветами. Оба конца ствола скрыты справа и слева в непроходимой чаще, вы набрели на какое-то место посредине. Перелезать? Это невозможно: мокрый и скользкий ствол в десять обхватов покрыт ворохом ветвей — взобраться на него и не получить увечья было бы чудом, это долгий и небезопасный труд. Вы слышите странный непрерывный звук — еле слышный, не похожий на все другие звуки. Что это? Это насекомые жуют растительную и животную падаль. Миллионы челюстей движутся и перерабатывают останки старой жизни на удобрение для жизни новой.