Куросиво - Рока Токутоми - Страница 54

Графиня задохнулась и села в постели. У ее изголовья стоит на коленях горничная О-Кин, в руках у нее большой конверт.

– Проснулись, госпожа? Что это, вы вся в поту… Что с вами?

Графиня вытерла капли пота, выступившие на лбу, провела рукой по груди и глубоко перевела дыхание.

– Мне снился сон… Что это?

– О госпожа, письмо из Токио! Конверт весь промок, я сушила его над огнем и, видите, как закоптила…

4

Первым чувством графини, когда она взяла в руки письмо, было волнение. Впервые за долгое время увидела она почерк мужа – что же таится в этом толстом пакете? Не в силах дождаться, пока горничная уберет постель и выйдет из комнаты, она разорвала конверт. Оттуда выпала мелко сложенная газета и исписанный лист почтовой бумаги. Графиня прежде всего развернула письмо.

Ничего не понимая, графиня несколько раз перечитала письмо. Ио, развернув газету и увидев среди разных сообщений отчеркнутую красным заметку, она изменилась в лице. Это не был официоз, подобострастно избегающий упоминать имя графа Фудзисава, или газета оппозиции, связанная с графом Китагава; перед ней лежал маленький бульварный листок, из разряда тех, которые, в обход строгих законов цензуры, охотно помещают заметки, разоблачающие темные стороны жизни высшего общества. Под заголовком «Порочный граф» здесь бесцеремонно и бесстыдно описывалась вся подноготная семейной жизни Китагава. Вся история брака графини была преподнесена в мельчайших, до ужаса подробных деталях.

Графине показалось, будто тело ее охватило огнем, потом ледяным холодом. Не приходилось сомневаться в источнике этой информации. Стиль виконта Умэдзу, так долго не подававшего о себе вестей, до отвращения ясно чувствовался в этой заметке.

Спрятав письмо и газету на груди под кимоно, графиня резким движением поднялась, позвала слугу, объявила, что она отправляется, – если мост разрушен, пусть до Нумадзу ее доставят на лодке, – и распорядилась послать телеграмму – одну в адрес графа Китагава, другую на имя Митико, в дом Сасакура. «Завтра выезжаю» – гласил текст телеграммы.

– Значит, госпожа все-таки решила ехать?

– Да, хотя бы завтра вместо дождя с неба сыпались копья… Завтра я еду.

– А в давешнем письме, осмелюсь спросить, что-нибудь на этот счет говорится…

– Муж пишет, чтобы я возвращалась.

Все еще сомневаясь, слуга поднял голову и взглянул на графиню.

Графиня улыбалась.

Окончательно сбитый с толку старик отвесил низкий поклон и вышел.

5

После полудня дождь прекратился, непогода утихла, и графиня, единственная забота которой состояла в том, чтобы поскорее прожить этот день и скоротать ночь, вышла на берег моря.

Буря пронеслась, но небо было все еще затянуто тяжелыми тучами, и море ревело по-прежнему. Поодаль, на берегу, у деревни Гангодо, суетились и шумели люди. Но здесь, близ устья реки, не было ни души. На берегу виднелись выброшенные морем и наполовину занесенные песком доски, обломки деревьев, сосновые ветки. Машинально подвигаясь вперед, графиня подошла к тему месту, где обрыв горы Усибусэяма вдавался в море.

Направо раскинулась сосновая роща Сэмбоммацубара, та самая, о которой поется в детской песенке, налево виднелся мыс Осэдзаки на полуострове Идзу; вся остальная часть побережья – и вблизи и вдали – исчезла, подернутая туманной пеленой. Внизу, у самых ног, билось бескрайнее море, волны ударялись о скалы, разлетаясь брызгами белой пены. Прямо напротив из моря выступал большой утес. Волны непрерывно перекатывались через его вершину. Графине вспомнился ее сон, и она всмотрелась в этот утес. Там никого не было – сидели только две-три белые чайки. Графиня смотрела на них долго, словно в забытьи.

Внезапно, как будто опомнившись, она достала из-за пазухи газету и письмо графа, машинально развернула и, не читая, стала рвать на мелкие кусочки, комкать и бросать разорванные клочки в воду. Волны, набегая на берег, уносили с собой обрывки бумаги. Графиня следила за ними с какой-то тайной радостью. Иногда какой-нибудь клочок застревал между камнями, уцелев от набега волн, и тогда графиня нагибалась и сталкивала его в воду.

– Осторожней, госпожа! – окликнул вдруг ее чей-то голос. Перед ней стоял старый рыбак, подпоясанный веревкой.

– Здравствуйте, здравствуйте, госпожа! – приветствовал он графиню. – Знатная буря выдалась! Что? Спасибо, спасибо… Да мне горя мало, я у моря семьдесят лет прожил, вчерашний ураган я уже за несколько дней чуял, садки все убрал заранее, так что убытку почитай что и нет… Крыша только пострадала, да и то самую малость…

– Ты и сегодня носил продавать рыбу?

– Нет, сегодня не носил… А рыбы много… Вся укрыта в садке. Есть и черные «тай» и красные… У меня какая хочешь рыба найдется, только тухлятины не бывает… Прикажете принести, госпожа?

– Принеси… Сегодня мы в последний раз покупаем у тебя рыбу, дедушка.

– Что так? – удивился старик.

– Завтра я уезжаю в Токио. Спасибо тебе, дедушка, что не забывал, носил рыбу.

– Вот что! Завтра уезжаете?.. Вот они какие дела! А я и не слыхал ничего, и разговора-то вроде не было… Значит, уезжаете, вот оно что…

– Будь здоров, дедушка.

– Спасибо на добром слове. Завтра, значит, уезжаете… А я и не знал!..

– Вот ты, дедушка, как-то раз говорил, что тебе уже семьдесят восемь лет… Что же, родных у тебя никого нет? Да, один я, один на свете, беззаботная головушка… Один я, один… Был сын, да пошел в море за рыбой, вот точь-в-точь в такую же бурю, как давеча, лодка перевернулась, он и утонул. Тому уж лет тридцать, давно это было…

Графиня внимательно смотрела на крепкого старика. Семьдесят с лишним лет ненастья и ураганов пронеслось над его головой.

– Скажи, для чего же ты с утра до вечера трудишься так усердно?

– Для чего?.. Это верно, сакэ я не пью, разве что самую малость, в карты играть не люблю, богу молиться тоже большой охоты нет, да и деньги копить не собираюсь… Люблю я работу, вот в чем загвоздка. Уж суди как хочешь – умно ли оно устроено, глупо ли, а пока живешь на свете, значит, делать нечего – надо жить. Вот я и живу – работаю себе и живу…