Переулок капитана Лухманова - Крапивин Владислав Петрович - Страница 46

Дело не в том, что Матвею и Маше нравилась набережная. Наоборот, не очень-то она им нравилась. Нагромождение каменных и бетонных стен, разностильных лестниц, уступов, площадок казалось тяжелым и неприветливым. Вдоль мощеных плитами дорог на откосах почти не было деревьев и кустов. А торчащие в разных местах бронзовые скульптуры основателей города и знаменитых купцов выглядели на фоне одетого камнем берега маленькими, как лилипуты. А особенно Мак досадовал на большую медную модель двухмачтового парусника из экспедиции Беринга. Он не раз повторял Маше слова Мира, что Беринг к этому городу не имел никакого отношения и никогда здесь не бывал, а над рекой надо было поставить макеты торпедных катеров и парусных шхун, которые строили здесь для освоения Северного морского пути местные купцы. Маша соглашалась. Тем более что это были суждения не только Мака, но и Мирослава.

И все-таки на высоченной набережной было хорошо, потому что с нее открывались заречные дали. Над старинной Береговой улицей, новыми многоэтажными районами, Заречным парком и садами, до которых еще не добрались порубщики-инокробы, висели пухлые сизые облака. Несмотря на пасмурную расцветку, облака не казались сумрачными. В них таилось мартовское тепло, и казалось даже, что сумрак пахнет набухшими почками.

Шагали вдоль широкого парапета, укрытого сверху бетонными плитками. Маша обычно топала по верху, а Мак двигался внизу. Они шли, сцепившись мизинцами. Бывало, что Маша ойкала и покачивалась, будто боялась сорваться, тогда Мак сгибал мизинец с железной прочностью.

Иногда им было весело, а порой приходило задумчивое настроение. Однажды Маша в такой вот задумчивости долго молчала и вдруг сказала:

— Я знаю, ты на меня сердишься…

— С чего ты взяла? — изумился Мак.

— Ты сердишься, только не хочешь сказать это даже себе…

— Нет, Машка, у тебя, наверно, приступ вирусной дури!.. Ну почему я должен сердиться?

— Потому что… я предложила подарить кораблик Миру, а не тебе…

— Да кораблик все равно теперь наш общий!

— Это теперь. А тогда ты, наверно, подумал…

— Ничего я не подумал! Все правильно! Он же капитан!

— Но ты решил, что дело не в капитанстве, а…

— А в чем? — безжалостно спросил Мак.

— Сам знаешь в чем… Ты тогда сам сказал…

— Про что?

— Про влюбленность… — И она покачнулась, будто и правда хотела прыгнуть под откос.

Мак снова крепко согнул мизинец.

И понял Мак, что надо стремительно спасать положение. Не хватало еще всяких терзаний и любовных драм, как в мексиканском киносериале!

— Слушай! Ты думаешь, сейчас начнется братоубийственная война? Всякие ревности и выяснения отношений? Бред какой! Давай расставим пешки по нужным клеткам!

— Д-давай…

— У тебя к Миру обычная девчоночья влюбленность… Не дергайся! Это же понятно. И хорошо. Мир того заслуживает: он замечательный человек… А с тобой у нас такая дружба, которой все равно — мальчишки или девчонки. Она как между мушкетерами.

Маша нерешительно хихикнула:

— Девочки не бывают мушкетерами!

— Внутри себя бывают. Ты же вон как заступалась за Даньку перед Танкоградом… Только у меня к тебе просьба…

— Какая?

— Ты дружи со мной, но с Миром меня не сравнивай: мне до него далеко. У него столько талантов…

— У тебя тоже…

— У меня никаких. Я такой обыкновенный, что иногда самому тошно. Даже на гитаре не научился…

— У тебя есть замечательный талант…

— Ха!.. Какой?

Девочка Маша сказала очень серьезно:

— Ты самый лучший на свете брат…

Мак не нашел что ответить. И лишь через полминуты пробормотал:

— Обыкновенный. Не выдумывай…

— Это не я сказала, а Мир… Ой, Мак, смотри, кто шагает навстречу!

Шагали Данька и Эльф. Тоже держались за руки. И смотрели на заречный пейзаж в половинки медного бинокля.

— Они стали такие друзья! — сказала Маша.

Крылатый Эльф и Данька Заборов подружились незаметно и крепко.

Это случилось в начале весны, еще до парусных гонок.

Конечно, они знали друг друга и раньше. Встречались в школьной мастерской, где пятиклассник, по прозвищу Капитан Мак’Вейк, помогал делать из сосновой коры парусники для весенней регаты. Сидели иногда на занятиях кружка «Рыцари книги», которым руководил Элькин отец, Андрей Ренатович Ибрагимов. Но встречи были такие: «Привет…» — «Привет…». И это даже не друг дружке, а скорее как бы в пространство.

Да и что общего могло быть у совсем разных мальчишек? Один в первом классе, а другой уже в третьем. Зато первоклассник Ибрагимов был самостоятельный, рассудительный и решительный, а Данька Заборов — смирный и, можно сказать, безответный. Правда, его никто не обижал и не дразнил. Пожилая учительница Ольга Петровна сумела еще в начале учебного года объяснить «своему народу», что приставать к тем, кто боязливее и слабее, — совершенно нечестное дело. И что гораздо легче жить, когда ты не боишься одноклассников, а, наоборот, видишь в них поддержку и защиту. А если приставали большие балбесы из других классов, то неподалеку была отважная Маша Чешуйкина и ее верный друг Мак’Вейк Рощин и его старший брат Мирослав со своими друзьями.

Данька-то пришел в класс Ольги Петровны недавно, зимой, но сразу ощутил, что здесь можно никого не опасаться. Не то что в прежней школе, в поселке Микалево.

А первоклассник Эльдар Ибрагимов — тот вообще никогда никого не боялся. И не потому, что папа — учитель. Просто он сам по себе умел «отстоять свои позиции».

Завуч начальных классов Елена Викторовна жаловалась учителю русского языка и литературы:

— Андрей Ренатович, ну повлияйте вы на своего наследника! Я ему говорю: «Почему ты и твои дружки носитесь на переменах, как взбесившиеся жеребята?» А он: «Елена Викторовна, где вы видели школы, в которых дети не носились бы в паузах между уроками? Это естественная природная потребность». А потом вдобавок: «Скажите, пожалуйста, вы где-то в самом деле наблюдали взбесившихся жеребят? Такое красивое сравнение!..» И ведь не придерешься: почему, мол, грубишь педагогу? Правильная литературная речь…

— Начитанный ребенок, — соглашался папа Ибрагимов. — Что поделаешь? Некоторые деятели в министерствах сейчас утверждают, что надо прочитать около сотни книг, чтобы стать образованным человеком. А это дитя давно превысило норму…

— Вот именно! И это ваше дитя было инициатором хулиганского разграбления старых книг…

— Да почему вы решили?.. — осторожно возразил Андрей Ренатович. До сих пор он считал, что инициаторами были «торпедоносцы» из пятого «А».

— Потому что его вычислили по «слишком грамотной» фразе, которую он бросил работникам коммунального хозяйства. «Вы кто? Пожарные из книжки Брендбери сколько-то там градусов по Фарненгейту»?

— Брэдбери, Елена Викторовна. Замечательный американский писатель. К сожалению, недавно умер… А Фаренгейт — это ученый, по имени которого названа температурная шкала. Так же, как Цельсий и Реомюр…

— Ну да, ну да… Я этого писателя не читала, не столь продвинутая личность, как ваш отпрыск. Но это не дает ему права кидаться в огонь и противодействовать распоряжениям властей…

— Я обстоятельно побеседую с сыном, Елена Викторовна, — пообещал Брагич, потому что кидаться в огонь в самом деле не следовало.

Впрочем, никто и не кидался. Его еще не успели разжечь, когда на сваленную у края пустыря за стадионом книжную гору налетела ватага молчаливых, сосредоточенно сопящих «торпедоносцев». Они деловито выхватывали из груды растрепанные книжки, уносили на траву и умело связывали в пачки. Те, кто собирался поджечь, и те, кто этим командовал, подняли крик: «Кто позволил? Где педагоги? Милиция!.. То есть полиция!»

Но педагогов поблизости не оказалось, полиция не успела. Книжки были увязаны. Полсотни пачек унесли в руках, увезли на велосипедных багажниках и даже в машине «Рено», которую подогнал чей-то сознательный папа. Потом разобрали по домам.

Как выяснил Андрей Ренатович (и выяснил очень быстро), чьи-то старательные головы в педагогическом ведомстве приняли решение провести в библиотеках чистку. Мол, там скопилось много книжного хлама. В нем разводятся микробы, он занимает лишнее место. Сейчас достаточно ярких разноцветных книжек с лаковыми обложками, они и нужны современным детям (потому что из числа той самой рекомендованной сотни). А остальные — в санитарный костер. В школе появились две энергичные дамы из городского отдела образования, велели старенькой библиотекарше Анне Константиновне «держаться в сторонке», лихо провели ревизию и объявили «утилем» сотни книг. Несколько дубоголовых старшеклассников погрузили «утиль» в подкативший фургон (парней для этого «мероприятия» освободил от уроков преподаватель ОБЖ, по прозвищу Барклай). А многие учителя ничего и не знали, потому что и без того хватало хлопот в конце учебного года. Зато узнали пятиклассники Брагича — увидели, как роняет слезы Анна Константиновна. Они ничего не сказали своему учителю: не было времени. Главное было — разведать, куда повезли книги. Разведали. И Капитан Мак’Вейк сказал: