Пилигримы - Шведов Сергей Владимирович - Страница 37

Пир, заданный императором королю Франции, мог потрясти самое пылкое воображение, но французы уже устали удивляться чужим диковинам, зато с интересом наблюдали за шутами и мимами, веселившими благородную публику своими проказами. Здесь, в пиршественном зале благородный Людовик впервые увидел скифского царя, о котором ему прожужжали все уши. Благородный Андрей (судя по имени, все-таки христианин) любезно поприветствовал коронованного собрата, но этим и ограничился. Место его за императорским столом было одним из самых почетных, но все же ниже французского короля, чем Людовик был вполне удовлетворен. Благородная Элеонора, отдав должное царю скифов, с куда большим интересом изучала шевалье его свиты. Филипп де Руси, привлеченный королевой в качестве переводчика, сообщил заинтересованной даме, что светловолосого скифа с поразительно красивым лицом зовут Глеб де Гаст, и что родился он в Святой Земле, где его отец считался одним из самых храбрых баронов. Благородный Глеб – человек бесспорно храбрый и образованный, владеющий как греческим, так и латынью, а древностью рода он не уступит никому из французских вельмож. Кстати, в рыцари благородного Глеба посвятил сам Болдуин де Бурк, король Иерусалима, когда тому было всего шестнадцать лет.

– А как сей доблестный муж оказался в свите скифского царя?

– Его отец и мать родились в Скифии, так византийцы часто называют Русь, откуда, к слову, вышли и мои предки.

– Русь – большая страна?

– Об этом тебе, благородная Элеонора, лучше всего расспросить самого барона де Гаста.

– И вызвать тем самым новую волну сплетен и слухов? – нахмурилась королева.

– Ты на Востоке, государыня, а здесь, кроме проторенных дорог, есть и тайные тропы, о которых знают только люди, умеющие молчать.

– Ты принадлежишь к их числу, благородный Филипп?

– Вне всякого сомнения, государыня.

– Ты втягиваешь меня в заговор, владетель Ульбаша?

– Можно сказать и так, благородная Элеонора, и я бы очень хотел, чтобы к нам присоединилась Сибилла Фландрская, – мягко улыбнулся королеве Филипп.

– Услуга за услугу? – прямо спросила королева.

– Как все-таки приятно беседовать с умной женщиной, схватывающей твои мысли на лету.

После торжественного приема в Влахернском дворце король Людовик выглядел подавленным, зато его супруга, благородная Элеонора, пребывала в приподнятом настроении и расточала улыбки направо и налево. Что, впрочем, никого особенно не удивляло, ибо в отличие от своего склонного к унынию мужа королева всегда отличалась легким приветливым нравом. К тому же ей было что праздновать – Элеонора произвела на императора и его вельмож неизгладимое впечатление, чем поддержала престиж французской короны. Двоюродный брат императора Андроник Комнин рвался засвидетельствовать ей свое почтение и буквально затерзал несчастного Робера своими неуемными претензиями. К чести графа Першского он отказался выступать сводником в столь сомнительном во всех отношениях деле. Робер просто испугался гнева короля, который порой бывал крут даже в отношении близких людей.

После встречи с басилевсом, Людовик решился на перемену обстановки и приказал свернуть надоевший ему шатер. Король не рискнул потревожить жену, зато без всяких церемоний, потеснил своего брата и его расторопных шевалье, захвативших под шумок лучшие помещения Фелопанийского дворца. Разумеется, благородный Робер высказал по этому поводу шумный протест, оставшийся, впрочем, без ответа.

– Не огорчайся, граф, – утешил его благородный Гуго де Лузиньян. – Через два дня мы переправимся через Босфор, и ты сможешь выбрать любой дворец прекрасного города Эдессы.

– Через два дня? – ужаснулся Робер.

– Король Людовик уже договорился с басилевсом. Благородный Мануил обязался выделить нам галеры для переправы. Готовься к походу, граф Першский. Впереди нас ждут восточные женщины, полные страсти и огня, роскошные ложа из роз и столы, ломящиеся от изысканных блюд и чудесных вин.

Глава 10 Разгром.

Благородный Конрад впервые почувствовал беспокойство на восьмой день пути, когда его армия стала испытывать проблемы с продовольствием. А ведь нотарий Агеласий, вызвавшийся быть проводником доблестных германцев, клятвенно заверил короля, что захваченных продуктов хватит до Дорилея с избытком. Рассерженный Конрад вызвал к себе византийца и потребовал у него отчет. Нотарий, хоть и выглядел огорченным, но королевского гнева не убоялся. По его словам выходило, что германцы и едят больше византийцев, и двигаются медленнее них. Конрад оглядел сначала щуплого нотария, потом своих рослых кнехтов и пришел к выводу, что Агеласий, скорее всего, прав. А что касается скорости передвижения, то пехота действительно сдерживала кавалерию, о чем королю неоднократно говорили и Фридрих Швабский, и Вельф Брауншвейгский. Совет баронов, собранный по случаю возникших проблем, пришел к выводу, что продвижение армии одной колонной в создавшихся обстоятельствах невозможно. Двигающиеся в авангарде рыцари Фридриха Швабского успевают истребить всю живность в округе, не оставляя пехоте практически ничего. Что же касается рыцарей Вельфа Брауншвейгского, составляющих арьергард армии, то им остается кусать локти и проклинать своих товарищей по походу, съедающих всю пищу и выпивающих всю воду.

– Воля твоя, благородный Конрад, – развел руками герцог Вельф, – но я не могу больше сдерживать своих людей. Рыцари раздражены подобной несправедливостью и грозят повернуть коней.

– Армию следует разделить на три части, – предложил епископ Теодевит. – Каждая из них двинется к Дорилею своей дорогой. Кавалерия, естественно, опередит пехоту, но, возможно, это и к лучшему. В противном случае нам не избежать драк из-за куска хлеба и глотка воды.

– А если на нас нападут? – холодно спросил Конрад.

– Мы находимся в этой земле уже восемь дней и до сих пор не видели ни одного вооруженного сельджука, – возмутился Вельф. – Если бы иконийский султан был готов дать нам отпор, то он давно уже это сделал бы.

– Возможно, он готовит вам ловушку у Дорилея, – высказал свое мнение Агеласий, хотя его никто не спрашивал.

– До этого Дорилея еще нужно дойти, – огрызнулся на византийца Фридрих Швабский. – Я согласен с епископом. И у меня, и герцога Брауншвейгского достаточно сил, чтобы отразить наскок сельджуков. А у Дорилея мы объединим силы и двинемся дальше единой колонной. Надеюсь, в этом городишке продовольствия хватит на всю армию?

– Дорилей большой город, – вздохнул византиец. – И запасы продовольствия там, конечно, есть.

– Хорошо, – кивнул Конрад. – Пусть будет по-вашему. Я остаюсь с пехотой. А тебе, Фридрих, и тебе, Вельф, я настоятельно советую, соблюдать осторожность. Дозорные должны постоянно следить за окрестностями. И в случае серьезной опасности вам следует отступить к основным силам.

– Можешь на нас положиться, дядя, – усмехнулся Фридрих. – Это далеко не первый наш поход.

– Я оставляю все продовольствие пехоте, а вашим рыцарям придется самим позаботиться о себе.

Султан Махмуд с трудом удерживал воинов Аллаха, рвущимся навстречу крестоносцам. Бек Сартак, присланный Нуреддином во главе трех тысяч отборных гвардейцев на помощь иконийскому владыке, наблюдал за ним с большим интересом. Почтенный Махмуд буквально горел желанием отомстить неверным за тягчайшее поражение своего отца султана Кылыч-Арслана. Сам Махмуд этой битвы не помнил, ему тогда было не более трех лет, зато его детская память сохранила подробности поражения под городом Никеей, который он покидал на руках матери в горчайший для сельджуков час. Одно только воспоминание о прошлом заставляло его лицо темнеть от ненависти к проклятым франкам. По слухам, султан принес клятву на Коране, что разобьет самоуверенных крестоносцев именно на берегу Филомелиона, месте, ставшим роковым для его отца. Нельзя сказать, что бек Сартак сочувствовал Махмуду, но и рыдать по поводу алеманов, уже сунувших голову в петлю, намыленную для них мстительным султаном, он тоже не собирался.