Грозный эмир - Шведов Сергей Владимирович - Страница 63

Филипп принял гостей с таким радушием, что у Музона невольно побежали мурашки по телу. В отличие от короля Фулька, не умевшего скрывать своих чувств, шевалье де Руси родился лицемером, что, безусловно, очень помогало ему на жизненном пути. В отличие от Этьена, открыто выразившего свое возмущение по поводу грязных замыслов короля Фулька и его свиты, Филипп на прозвучавшие угрозы даже бровью не повел.

– Этого следовало ожидать, – спокойно отозвался он на горячие предостережения Музона. – Всегда опасно полагаться на чужое благородство.

– Пожалуй, – согласился с капитаном Рауль.

– Я, разумеется, передам твои слова, благородному Гуго, шевалье де Музон, – ласково улыбнулся гостям Филипп. – Но согласись, Этьен, король Фульк явил себя низким и коварным деспотом, способным на многое, если не на все. Странно, что именно такого человека папа римский, а возможно и сам Спаситель выбрали своим представителем в Святой Земле.

Благородному Симону де Вийяру не везло в игре. Даже у самых удачливых людей бывают такие дни, а точнее ночи, когда кости буквально валятся из рук. Еще до полуночи он спустил все денарии, добытые во дворце Гуго де Сабаля, разоренного анжуйцами более месяца тому назад. Это можно было бы счесть божьей карой за разбой, если бы монеты не перекочевали в кошель шевалье де Баланьи, едва ли не самого активного участника той кровавой мистерии. Среди своих друзей-анжуйцев благородный Гийом слыл везунчиком, что отчасти было верно. Однако Симону в какой-то момент показалось, что Баланьи играет не чисто. К сожалению, ему не хватило смелости схватить за руку партнера по игре и ночному дежурству. Баланьи отличался воистину бычьей силой, и вполне мог ответить на претензии приятеля ударом кулака в лицо. К сожалению, в покоях благородной Мелисинды не оказалось человека, способного в данных сомнительных обстоятельствах выступить в качестве третейского судьи. А обращаться за помощью к сержантам, дремавшим на скамьях поодаль, шевалье де Вийяр посчитал зазорным. Благородному Симону ничего другого не оставалось, как поздравить Гийома с выигрышем и отойти к окну подышать свежим воздухом.

– Надеюсь, мы не разбудили благородную Мелисинду, – ухмыльнулся Баланьи. – Ты всегда ужасно горячишься во время игры, Симон, и это мешает тебе сосредоточиться.

– Я учту твое замечание, Гийом, и постараюсь отыграться в следующий раз.

Сержант, сидевший в самом углу, вдруг выронил шлем из рук. От неожиданности Симон вздрогнул и резко обернулся.

– Заснул, раззява! – выдохнул он севшим от бешенства голосом. – В королевских покоях находишься!

– Еще раз заснешь, получишь по зубам, – лениво пообещал оплошавшему Жану благородный Гийом и потянулся к кувшину с вином, стоящему на столе.

Шевалье де Баланьи подобные дежурства терпеть не мог. К тому же он считал их совершенно бесполезными. Мало того, что на нижнем этаже дворца располагались полсотни королевских сержантов, так еще и ворота цитадели были наглухо закрыты. И куда, скажите на милость, при таких обстоятельствах могла деться женщина да еще с ребенком на руках?

– Сдается мне, что благородный Фульк решил просто попугать с нашей помощью свою своенравную женушку, – вздохнул Симон, присаживаясь к столу.

– Лучше бы он выставил охрану у дверей Жозефины, – ухмыльнулся Баланьи.

– Ты не прав, благородный Гийом, – покачал головой шевалье де Вийяр. – Некоторым людям идет не только корона, но и рога.

Сержанты сдержанно засмеялись, но тут же закрыли рты под строгим взглядом благородного Гийома. Король порой многое позволял своим преданным шевалье, но его благодушие не следовало распространять на простых сержантов. Не хватало еще, чтобы двое сидящих у стены болванов обсуждали проблемы Фулька.

– Позволь нам снять кольчуги, благородный Гийом, – жалобно попросил Жан. – Уж больно душной выдалась ночь.

– Ты на посту, сержант, – строго прикрикнул на него шевалье. – Хватит и того, что я разрешил вам сидеть.

Шум за окном заставил Симона насторожиться, впрочем, подняться на ноги он не успел. Незнакомец с мечом в руке влетел в окно черной птицей и оказался у стола раньше, чем благородные шевалье успели обменяться взглядами. Баланьи обнажил меч, но времени для того, чтобы пустить его в дело ему не хватило. Через мгновение благородный Гийом был уже мертв. Жак прыгнул со скамьи прямо навстречу собственной смерти, кинжал, зажатый в левой руке незнакомца, пробил ему шею. Симон еще несколько долгих мгновений пытался нащупать оружие, висевшее у пояса, а за это время ловкий убийца успел отправить на тот свет неповоротливого Марка.

– Шевалье де Вийяр? – вежливо полюбопытствовал незнакомец, поворачиваясь к своему единственному уцелевшему противнику.

– Да, – сумел, наконец, выдавить из себя Симон, поднимая меч над головой.

– Близкий друг Герхарда де Лаваля?

– Да.

Это громко произнесенное «да» стало последним в жизни шевалье де Вийяра. Меч, вылетевший из-за спины незнакомца, вонзился ему в грудь раньше, чем он успел перевести дух. Последнее, что увидел уходящий в мир иной благородный Симон, была Мелисинда, возникшая вдруг на пороге.

– Что здесь происходит? – спросила королева испуганным голосом.

– Филипп де Руси, – назвал себя шевалье. – Тебе следует одеться, сеньора.

– Я закричу, – прошептала королева, пятясь в испуге.

– Это лишнее, – покачал головой благородный Филипп и расчетливым ударом по голове поверг перепуганную женщину в беспамятство.

Благородный Фульк был потрясен случившимся в его дворце происшествием до крайности. Он даже не смог толком объяснить лотарингцам, явившимся во дворец по его зову, причину своего гнева. Это сделал за него сильно чем-то опечаленный Герхард де Лаваль.

– Я потерял двух своих лучших друзей.

Музон и Водемон удивленно переглянулись. Смерть двух шевалье может, конечно, стать причиной огорчения, но не до такой же степени. На Фульке буквально лица не было, с большим трудом он просипел, потрясая в беспамятстве кулаками:

– Они похитили ее и ребенка!

– Кого похитили? – вскричал потрясенный Музон.

– Мелисинду и Болдуина!

Пока король захлебываясь пил вино, поднесенное расторопным слугой, шевалье де Лаваль повел гостей в покои королевы. Здесь уже суетились какие-то люди, похоже лекари, безуспешно пытавшиеся оживить покойников. Музону показалось, что один из сержантов подает признаки жизни, и он склонился над ним, чтобы услышать слово, слетевшее с его губ:

– Демон.

Увы, более ничего существенного сержант не сказал и то ли умер, то ли впал в беспамятство. Благородный Рауль подошел к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха и с удивлением обнаружил веревку, второй конец которой был закреплен, по-видимому, на крыше. Судя по всему, люди, охранявшие Мелисинду, были захвачены врасплох очень ловкими негодяями и не сумели не только оказать сопротивление, но даже позвать на помощь.

– Разбойник действовал в одиночку, – покачал головой Водемон. – Троих он уложил мечом, одного – кинжалом. Хотел бы я узнать имя этого расторопного негодяя.

– У него были помощники на крыше, – не согласился с коннетаблем Рауль. – Сначала они подняли Мелисинду, а потом – убийцу с ребенком в руках.

– Но как они покинули цитадель? – воскликнул потрясенный Лаваль.

– Они ушли тем самым подземным ходом, который тебе, благородный Герхард так и не удалось обнаружить во дворце барона де Сабаля, – догадался коннетабль.

– Их надо найти! – рванулся было к выходу молодой шевалье. – Они не могли покинуть город.

– Обратись к патриарху, – посоветовал ему в спину коннетабль. – Это единственное место в Иерусалиме, где благородная Мелисинда и ее сын могут чувствовать себя в безопасности.

Андрэ де Водемон оказался прав. Королева действительно попросила убежище в патриархии и обрела его стараниями своих доброхотов. Благородный Фульк рвал и метал, пытаясь вернуть жену обратно, но патриарх остался непреклонен. Церковь всегда настаивала на своем праве давать убежище даже простолюдинам, совершившим преступление, а в данном случае речь шла о коронованной особе к тому же ни в чем не повинной. Даже если бы патриарх пожелал вернуть Мелисинду мужу, он не смог бы это сделать, не вызвав своими действиями возмущения всего христианского мира. Подозрение в убийстве шевалье и сержантов пало на капитана де Руси. Музон полагал, что Филипп скроется под шумок из города, но ошибся в своих оптимистических расчетах. Посол благородной Алисы продолжал, как ни в чем не бывало, наносить визиты достойным мужам Иерусалима и даже дважды присутствовал на королевских приемах. Статус посла защищал его от враждебных выпадов, а для серьезных обвинений против бравого капитана не находилось оснований.