Грозный эмир - Шведов Сергей Владимирович - Страница 47

– Имя? – сверкнул глазами бек.

– Крестоносцы знают меня как шевалье Эркюля де Лувье, правоверные называют меня беком Сартаком, но родился я все-таки провансальцем. Ты должен меня помнить почтенный Маннуддин, мы встречались с тобой в Халебе.

– Припоминаю, – кивнул Унар, – ты один из ближних нукеров атабека.

– Когда-то я был мамелюком, но почтенный Зенги высоко оценил мою преданность и доверил мне самое дорогое – свою жизнь.

– Тебя прислал атабек?

– Я выполняю его приказ, – склонился в поклоне Эркюль. – Но прибыл я из Иерусалима, дабы предупредить эмира Бури и верных ему беков о предательстве визиря аль-Маздагани. Он собирается отдать Дамаск крестоносцам в обмен на Тир, который отойдет Бузург-Умиду.

– А что получит сам визирь? – нахмурился Унар.

– Он станет даисом Сирии и получит Тир в управление.

– Почему я должен тебе верить, бек со многими именами? – холодно спросил старый сельджук.

– Вот письмо, написанное знатными франками, эмиру Бури, – протянул гость хозяину свернутый в трубку пергамент.

– Я не знаю их языка, – пожал плечами Унар. – К тому же ты мог просто подделать это послание.

– Зачем?

– Затем, чтобы прибрать Дамаск руками своего хозяина Зенги.

– А разве речь идет о передачи города в руки атабека? – удивленно вскинул брови Эркюль. – Я всего лишь сказал, что эмира Бури устранят в ближайшие дни, а потом придет и твой черед, почтенный Маннуддин.

– В мои годы глупо боятся смерти, – вздохнул Унар, присаживаясь на скамейку и жестом приглашая гостя последовать своему примеру.

– Наверное, – не стал спорить с сельджуком Эркюль. – Но ты не из тех людей, которые пренебрегают долгом.

– С какой стати франки решили спасать жизнь Бури?

– Аль-Маздагани сговорился с орденом храмовников, а многие шевалье любят их не больше, чем ты, бек, любишь исмаилитов.

– Люди везде одинаковы, – покачал седеющей головой Унар. – Чего тебе надо от меня, бек?

– Проведи меня к эмиру Бури.

– Если бы я хотел твоей и своей смерти, то непременно бы сделал это, – усмехнулся сельджук. – Старший сын Тугтекина окружен доносчиками, а потому не посмеет даже рта раскрыть в твою и мою защиту.

– Эмир так пуглив?

– Он просто не хочет умирать, – пояснил Унар. – Тебе следует обратиться за поддержкой к вдове Тугтекина Зоморрод, только она способна помещать аль-Маздагани. Вот только захочет ли гордая женщина предать смерти своего красноречивого любовника? Чего доброго, она снесет голову тебе, многоликий бек.

– Я, пожалуй, рискну, – задумчиво проговорил Эркюль.

– Твоя воля, – кивнул Унар.

Почтенный аль-Маздагани тяготился отношениями с вдовой атабека Тугтекина. Прекрасная Зоморрод, не в обиду ей будет сказано, была охоча до мужских ласк, а визирь находился уже не в том возрасте, чтобы удовлетворять все ее причуды. Дабы удержать капризную женщину в повиновении, ему в последнее время все чаще приходилось прибегать к помощи лекарей, что неизбежно отражалось на здоровье. К счастью, всему в этом мире рано или поздно приходит конец. Недалек тот час, когда почтенный аль-Маздагани избавиться, наконец, и от города, и от женщины, тяжким грузом повисших на его плечах.

– Мне кажется, почтенный визирь, что она делает это неспроста, – шепнул хозяину верный Мансур, протягивая ему снадобье, разведенное в серебряной чаше.

– Что ты хочешь этим сказать? – вперил аль-Маздагани острый взгляд в безбородое лицо евнуха.

– Эта женщина хочет твоей смерти, а потому избрала едва ли не самый безопасный способ убийства.

– Зоморрод полюбила меня еще при жизни своего мужа! – вскипел визирь, обычно не склонный к бурному проявлению чувств.

– Я знаю, по меньшей мере, десяток нукеров, ублажающих ее плоть в перерыве между твоими визитами.

– Ты лжешь, евнух!

– Если тебе угодно считать меня лжецом, почтенный аль-Маздагани, то мне ничего другого не остается, как склонить голову в знак согласия. Но тогда ответь мне, визирь, зачем почтенная женщина прячет в своих покоях мужчину, выдавая его за евнуха?

– Ты уверен в этом?

– У меня есть глаза, визирь, – склонился в поклоне Мансур. – Зоморрод жаждет власти, а ты единственная помеха на ее пути.

– Ты забыл эмира Бури, евнух, – нахмурился аль-Маздагани. – Он ненавидит эту женщину так же страстно, как и она его.

– Старый Барак думает иначе, а он ведь находится при почтенном Бури едва ли не со дня его рождения. Эмир страстно влюблен в Зоморрод и готов отдать жизнь за одно ее ласковое слово.

Аль-Маздагани расхохотался. Все-таки Мансур иногда бывает забавен, особенно когда берется рассуждать о любви между мужчиной и женщиной. Барак того же поля ягода. Все евнухи под уклон годов становятся похожи на старых баб, своей любовью к сплетням. Визирь залпом выпил снадобье, приготовленное Мансуром, и удовлетворенно крякнул, почувствовав прилив сил. На месяц Маздагани здоровья хватит. А этого времени вполне достаточно, чтобы расплатиться по всем взятым на себя обязательствам.

Дворец, построенный эмиром Даншимендом более тридцати лет назад, состоял из целого комплекса зданий, окруженных роскошным садом, и занимал едва ли не треть цитадели. Во всяком случае, человек несведущий заблудился бы здесь без труда. Однако почтенный Маздагани недаром прожил в Дамаске более четверти века. Ни в городе, ни в цитадели для него не было потайных мест. А эмирский дворец он и вовсе знал как свои пять пальцев. Связь визиря с Зоморрод ни для кого в цитадели не являлась тайной, но это вовсе не означало, что он мог посещать ее открыто. Вдова Тугтекина свято блюла приличия, и если принимала мужчин в своей части дворца, то только в присутствии почтенных женщин, составлявших ее постоянную свиту. Впрочем, к вечеру эта стая старых ворон разлеталась по своим углам, и у Зоморрод появлялась возможность распорядится собой так, как ей заблагорассудиться. До сих пор Маздагани полагал, что она терпеливо ждет встречи с человеком, которого неоднократно в пылу страсти называла своим любимым, сегодня, благодаря Мансуру, он впервые в этом усомнился. Дворец охранялся сотнями телохранителей, среди которых без труда можно было найти красивых молодых мужчин, способных удовлетворить желания любой развратницы. Зоморрод казалась скромной и почтительной женщиной, пока был жив ее муж, но кто мог помешать ей сейчас насладиться запретным плодом? Визирь аль-Маздагани? Евнухи, не покидающие ее покои даже ночью? Конечно, мог сказать свое веское слово эмир Бури, но это слово вполне могло стать последним в его жизни. Маздагани сам выделял Зоморрод деньги, на которые она подкупала нукеров и беков. Визирю казалось, что служить они будут ему, но не исключено, что у вдовы на этот счет имеется свое мнение, а главное – своя цель, для достижения которое она способна пожертвовать любовником. Похоже, Маздагани слишком поздно сообразил, что умом и жаждой власти обладают не только мужчины, и этот просчет вполне может стоить ему жизни.

Эти переходы назывались тайными, но расточительный Даншименд отделал их с не меньшим тщанием, чем стены собственной опочивальни. А охранялись они даже с большим рвением, чем парадный вход во дворец. Впрочем, сейчас здесь стояли люди, в преданности которых визирь не сомневался. Верные нукеры прикроют его от любой опасности в этой части дворца, за единственным, правда, исключением – спальни Зоморрод.

Зоморрод лежала на роскошном ложе с закрытыми глазами. Однако Маздагани не поверил в ее невинный сон и оказался прав в своем циничном предположении. Женщина открыла глаза сразу же, как только он положил руку на ее обнаженный живот. А ее пухлые губы припали у губам визиря с такой жадность, словно она, по меньшей мере, сутки мучилась от жажды. Чтобы удовлетворить страсть этой женщины требовались немалые усилия самого Маздагани и все умение Мансура, самого искусного лекаря в Дамаске.

– У тебя новый евнух? – спросил визирь, откидываясь на спину.

– Разве? – не сразу отозвалась Зоморрод.