Грозный эмир - Шведов Сергей Владимирович - Страница 29

– А как же Бурзук? – напомнил красноречивому даису обиженный Музон.

– Атабек ваша последняя надежда, – согласился с ним Андроник, – но, боюсь, что Бурзук ее не оправдает. Уж слишком он осторожный человек.

Почтенный даис оказался прав в своем прогнозе. Атабек Бурзук подошел к городу Хазерату, полный надежд на победу скорую и решительную, ибо его двадцатитысячная армия превосходила войско крестоносцев едва ли не втрое. Удар, закованных в броню сельджуков был страшен. Франкская стена прогнулось под натиском доблестных мусульман. Атабек уже готовился бросить в тыл крестоносцам свою легкую конницу, когда ему доложили о подходе провансальцев Понса Триполийского. А коннетабля де Руси с двумя тысячами рыцарей и сержантов, дозорные и вовсе прозевали. Лучшие воины ислама, облаченные в двойные кольчуги, главная ударная сила Бурзука, были взяты в железное кольцо и истреблены до последнего человека. Атабеку ничего другого не оставалось, как оплакать их смерть. К Халебу армия Бурзука отступила почти в полном порядке. Да и численно она сократилась всего лишь на четверть. Но и сам атабек, и окружающие его беки отлично понимали, что Восток потерпел новое поражение в борьбе с Западом. И что победа, одержанная королем Болдуином под Хазератом, аукнется новыми раздорами и в Сирии, и в Месопотамии, и даже в самом Багдаде, еще недавно считавшемся несокрушимым оплотом всего мусульманского мира.

Визирь аль-Кашаб был убит возле Железных ворот родного города двумя федави, скрывавшими белые рубахи и алые пояса под лохмотьями нищих. Два кинжала сверкнули на солнце и с хрустом вошли в грудь одного из самых умных людей Востока, ценимого как шиитами, так и суннитами. Это была месть ассасинов за своих единоверцев, убитых на улицах Халеба. Почтенный Тимурташ был бледен как полотно, когда рассказывал убеленному сединами атабеку о жутком происшествии. На лице Бурзука, напоминающем хорошо пропеченное яблоко, не отразилось ничего и только узких карих глазах вдруг вспыхнули злобные огоньки. Атабек собирался в мечеть на пятничную молитву, и Тимурташ счел своим долгом его сопровождать. Ассасинов сын Ильгази не опасался, поскольку не чувствовал за собой никакой вины. А что касается почтенного Бурзука, то атабек облачился в крепкую кольчугу, несмотря на то, что мечеть располагалась внутри цитадели, и до нее от эмирского дворца было рукой подать. Десять преданных нукеров окружили Бурзука плотной стеной, не подпуская к нему даже беков из свиты. Площадь перед мечетью очистили от любопытных еще задолго до приближения атабека. Тимурташ вздохнул с облегчением, входя под своды величественного здания вслед за правителем Мосула. Обширное помещение выглядело пустынным, лишь в самом углу молились два монаха-суфиста, не вызвавших у телохранителей ни малейшего подозрения. А что касается атабека, то он в их сторону даже глазом не повел, и, как вскоре выяснилось, напрасно. Лже-монахи набросились на Бурзука со спины и успели нанести ему удар кинжалом в шею раньше, чем нукеры обрушили на их головы свои мечи. Три тела упали на выложенный мрамором пол мечети одновременно. Одно из этих тел почти мгновенно было подхвачено на руки телохранителями и беками, в числе которых находился и Тимурташ. Увы, атабек Бурзук в их помощи уже не нуждался. Еще одна звезда ислама закатилась на радость торжествующим врагам.

Глава 8. Графское достоинство.

Трудно сказать, кто подбросил благородному Болдуину, мысль о наследнике. Возможно, на него подействовал недавний плен, но, не исключено, что мысль о браке старшей дочери короля Мелисинды принадлежала легату папы Гонория Второго кардиналу Матвею Альбанскому. Он же назвал имя жениха – Фулька Анжуйского, человека немолодого (ему недавно исполнилось пятьдесят) зато опытного в государственных делах. Если это действительно так, то выбор папы и кардинала пришелся по душе только патриарху Иерусалимскому Вармунду, да, возможно, самому королю, который, впрочем, не спешил обнародовать свое мнение. Пылкая Мелисинда высказалась категорически против жениха, хотя ничего не имела против брака. Свои мысли юная красавица не стала таить от благородных шевалье, составлявших королевскую свиту. Благородный Этьен готов был войти в положение девушки, не желающей выходить замуж за человека, не блещущего ни молодостью, ни красотой, но все-таки полагал, что Фульк Анжуйский не заслуживает тех нелестных слов, которые Мелисинда выплескивает на его седую голову.

– Боже мой, – воскликнула королевская дочь. – И почему меня окружают только скучные и занудливые люди, вроде тебя шевалье де Гранье. Неужели ты собираешься жениться на старухе?

– С какой же стати! – возмутился Этьен. – Моя невеста самая красивая девушка Антиохии.

– Ты еще и лицемер, Гранье, – отрезала Мелисинда. – Я не желаю тебя больше слушать. Ты подрываешь мою веру в людей.

– Но ведь речь идет о судьбе Иерусалимского королевства, – поспешил на помощь юному другу Ролан де Музон. – Я не исключаю, что на совете баронов будут названы и другие имена. Однако тебе, благородная Мелисинда, следует учесть, что среди претендентов на Иерусалимскую корону может оказаться муж твоей младшей сестры Боэмунд Антиохийский и тогда королевой Иерусалимской станет благородная Алиса.

– Но ведь Боэмунд всего лишь глупый мальчишка?! – воскликнула возмущенная Мелисинда.

– Именно поэтому кардинал Матвей Альбанский предлагает тебе в мужья человека, в чьей опытности ни у кого нет ни малейших сомнений. При этом не надо забывать, что Фульк Анжуйский родной брат по матери благородной Сесилии Триполийской, а следовательно может рассчитывать на поддержку ее мужа графа Понса.

Этьен ни разу не видел благородного Фулька, зато имел счастье лицезреть его матушку еще в отроческие годы. Благородная Бертрада была, безусловно, незаурядной женщиной, поскольку сумела покорить сердце короля Филиппа Французского, не отличавшегося постоянством. Римские папы не дали разрешения на этот брак, что не помешало Филиппу и Бертраде прожить много лет в любви и согласии, родив сына и трех дочерей, младшей из которых как раз и была благородная Сесилия. По слухам, дошедшим до Этьена, счастью Филиппа и Бертрады немало поспособствовал в свое время Глеб де Руси, пользовавшийся безграничным доверием короля.

– И каким образом он это сделал? – сразу же заинтересовалась парижскими сплетнями Мелисинда.

– Он похитил ее из охраняемого замка так ловко, что охрана обнаружила исчезновение благородной Бертрады только через день.

– Остается позавидовать королям, у которых в свите есть столь преданные шевалье, – небрежно бросила Мелисинда, поворачиваясь к Этьену спиной.

Благородный Рауль предложил принцессе руку, на которую она небрежно оперлась. Разумеется, для того, чтобы подняться по лестнице, ведущей из сада к паласу, Мелисинде не нужна была помощь. Но положение обязывало ее соблюдать правила приличий, требующих от благородной дамы проявления слабости, свойственной всему женскому полу. По мнению Этьена, Мелисинда, девушка рослая и крепкая, не только не нуждалась в чужой поддержке, но сама смогла бы внести на плечах шевалье де Музона, отличавшегося умом, но отнюдь не статями.

– Очень смешно, Гранье, – ехидно заметила принцесса, не потрудившись обернуться. – Ты сегодня просто блещешь остроумием.

– Я просто хочу сказать, благородная Мелисинда, что в твоем лице Иерусалим обретет королеву, не уступающую мужчинам ни властностью, ни силой духа, – поспешил исправиться Этьен.

– Браво, шевалье, – засмеялась принцесса. – Впервые за сегодняшний день ты высказал суждение, которое я, не покривив душой, готова признать разумным.

– Ты сняла камень с моей души, благородная Мелисинда, – с готовностью отозвался Этьен. – А я уже думал, что покину королевский дворец не прощенным.

– Прощение еще нужно заслужить, Гранье, – наставительно заметила принцесса. – Я надеюсь, ты проводишь меня завтра во дворец Танкреда. Мы с Алисой не виделись целый год, и я с нетерпением жду ее приезда.