Женская месть - Робертс Нора - Страница 26

Адриенна застала мать сидящей у окна, ее рыжие волосы были только что вымыты и собраны на затылке. На ней было ярко-синее платье, а к вороту приколота брошь в форме золотой бабочки.

– Мама.

Фиби резко повернула голову. Лицо, которому она тщательно старалась придать выражение безмятежности и покоя на случай, если войдет няня, просветлело. Ей удалось с помощью той доли актерского мастерства, которую она сумела сохранить, скрыть отчаяние и широко раскрыть объятия дочери:

– Эдди!

– Ты выглядишь замечательно.

Адриенна крепко прижала к себе мать, вдыхая запах ее духов. На мгновение ей захотелось окунуться в материнские объятия, в тепло ее тела, снова стать ребенком. Девушка отстранилась, пытаясь скрыть свой внимательный, изучающий взгляд, – она рассматривала лицо матери.

– Я чувствую себя чудесно, особенно теперь, когда здесь ты. Я уже собрала вещи. – Фиби было трудно скрыть свою нервозность. – Ведь мы едем домой?

– Да.

«Это было правильное решение, – подумала Адриенна, гладя мать по щеке. – Так и следовало поступить».

– Хочешь с кем-нибудь проститься?

– Нет, я уже со всеми попрощалась. – Фиби протянула руку дочери. Ей хотелось как можно скорее уйти отсюда. Но она знала, что хорошая актриса должна уходить со сцены красиво, так же красиво, как и появляться. – Доктор Шредер, как мило с вашей стороны, что вы пришли. Я хочу поблагодарить вас за все.

– Берегите себя; это и будет выражением вашей благодарности. – Он крепко пожал руку пациентке. – Вы особенная женщина, Фиби. И дочь у вас необыкновенная. Она привезет вас на следующей неделе.

– На следующей неделе? – Рука Фиби, обнимавшая дочь, оцепенела и замерла.

– Ты будешь приезжать сюда на лечение, – мягко сказала Адриенна.

– Но жить я буду дома, да?

– Конечно. Я буду ездить с тобой, мама.

– Ладно. – Фиби расслабилась и улыбнулась. – Ну, мы готовы.

– Дай-ка мне твою сумку.

Адриенна подняла небольшой саквояж, а потом, чувствуя, что Фиби это необходимо, опять взяла мать за руку.

– Еще раз благодарю вас, доктор. Какой прекрасный день! – заговорила она снова, когда они уже шли к выходу. – Так приятно было видеть все эти распускающиеся деревья, когда я ехала сюда, и цветы.

Они вышли на солнечный свет и вдохнули ароматный воздух.

– Каждый раз, когда я бываю за городом, я думаю, как хорошо жить там. – Адриенна скользнула на заднее сиденье машины и села рядом с матерью. – А когда возвращаюсь в Нью-Йорк, то не могу понять, как можно жить в другом месте. Я полюбила этот город с первого дня.

– Селеста ждет нас? – спросила Фиби.

– Она сказала, что придет попозже. Репетирует новую пьесу.

Фиби, стараясь сфокусировать взгляд на лице Адриенны, заморгала. Ее маленькая девочка стала совсем взрослой. Сейчас они всего лишь ехал и домой, а не убегали от Абду. Никто не посмеет тронуть ее дочь. Никто никогда больше не обидит ее.

– Я так рада, что Селеста была рядом с тобой, пока… пока я неважно себя чувствовала.

Фиби выглянула из окна машины. Адриенна была права: день прекрасный. Может быть, самый прекрасный в ее жизни. Она поцеловала дочь.

– По правде говоря, никогда в жизни не чувствовала себя лучше. Не могу дождаться, когда можно будет снова начать работать.

– Мама…

Фиби почувствовала, как в ее вены хлынул поток адреналина – он пенился, шипел пузырьками, как шампанское.

– Пожалуйста, не говори, что мне надо отдохнуть. Я уже отдохнула. Мне нужен хороший сценарий. – Она сцепила пальцы рук, уверенная в том, что ей непременно предложат ведущую роль. – Пора теперь мне позаботиться о своей девочке. Как только станет известно, что я свободна, посыплются предложения. Не беспокойся.

Похоже было, что Фиби не может сдержать потока слов. Она была очень оживлена и абсолютно уверена в том, что ее ждут новые роли, продюсеры, мечтающие пригласить ее отобедать с ними, путешествия, которые они с Адриенной совершат вместе. Адриенне было знакомо это состояние матери. Она говорила о планах, которым никогда не суждено сбыться. Все это были симптомы болезни, уже знакомые дочери, как и состояние ее глубокой депрессии. Но после того как девушка видела мать такой несчастной, она и не думала пытаться разубедить ее и лишить иллюзий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Мне была ненавистна мысль, что ты осталась совсем одна, – говорила Фиби, когда они входили в квартиру.

– Да Селеста ночевала здесь чаще, чем дома. Она вполне серьезно восприняла твою просьбу опекать меня.

– Я знала, что могу на нее положиться.

– Как хорошо, что ты снова дома.

– Детка. – Фиби заключила лицо дочери в ладони и слегка отстранилась. – Нет, ты больше не ребенок. Сегодня тебе исполнилось восемнадцать. Я не забыла. Пока у меня еще не было возможности сделать тебе подарок, но я…

– Но ты его сделала, и он мне нравится. Хочешь посмотреть на него?

Обрадованная оживлением в глазах дочери, Фиби сказала:

– Надеюсь, дорогая, он сделан со вкусом…

– С отменным вкусом.

Адриенна потянула мать в гостиную. Над маленьким камином висел портрет.

Фиби исполнилось двадцать два года, когда сделали фотографию, с которой был написан этот портрет. Она была тогда в расцвете красоты, ее лицо заставляло трепетать мужские сердца. На ней сверкали королевские драгоценности и среди них знаменитое ожерелье «Солнце и Луна». Огонь и лед.

– О, Эдди!

– Его написал Либеритц. Это лучший портретист. Может быть, он несколько эксцентричен, но он настоящий мастер. Автор не хотел отдавать портрет, когда закончил его писать.

– Благодарю тебя.

– Единственное, чего я хотела, чтобы рядом со мной был всегда и оригинал.

– Это ожерелье… – Фиби провела рукой по шее. – Я все еще помню то ощущение, когда я надевала его, помню, как чувствовала его тяжесть. В нем есть магическая сила, Эдди.

– Оно все еще принадлежит тебе.

Адриенна подняла глаза на портрет и вспомнила. Все.

– Наступит день, когда оно снова окажется у тебя.

– Наступит день… – Фиби радостно улыбнулась. – На этот раз все пойдет на лад. Обещаю. Я не буду пить, не буду принимать пилюли, не буду постоянно думать о былых ошибках.

– Это как раз то, что я хотела услышать.

Адриенна потянулась к телефонному аппарату, чтобы ответить на звонок.

– Алло. Да. Пусть поднимется. Это сиделка. Доктор Шредер рекомендовал мне ее, по крайней мере на время.

Фиби повернулась спиной к портрету и тяжело опустилась в кресло.

– Мама, пожалуйста, не огорчайся. Фиби опустила плечи и сгорбилась.

– Не хочу видеть в доме белые халаты. Мне надоела эта чертова форма!

– Ладно, так и будет.

– И чтобы она не смела пялиться на меня, когда я сплю.

– Никто не собирается этого делать, мама.

– Это все равно что вернуться назад, в психиатрическую лечебницу.

– Я понимаю. – Адриенна потянулась к матери, но та уклонилась и не позволила дотронуться до своей руки. – Поверь, мама, это шаг вперед, а не назад. Сиделка – очень славная женщина, и я думаю, она тебе понравится. Пожалуйста, – добавила она беспомощно, – не отстраняйся от меня.

В течение следующих двух с половиной лет Фиби старалась не поддаваться своей болезни, которая, по-видимому, все время стремилась переиграть ее. Фиби хотела стать снова здоровой и крепкой, но намного легче было закрыть глаза и плыть по течению. Или вспоминать о прошлом. Или позволить себе впасть в заблуждение и считать, что все обстоит так, как ей бы хотелось. Иногда она воображала, что у нее сейчас временный простой между двумя фильмами, только что отснятая лента монтируется, а новый сценарий рассматривается. И случалось, что она по нескольку дней плыла на волнах эйфории, порожденной жизнью в придуманной ею самой реальности, существовавшей только в ее воображении. Ей приятно было представлять Адриенну молодой девушкой из общества, живущей беззаботно, скользящей по жизни, полной богатства и успеха, для которых она и была рождена. А потом придуманный ею мир внезапно переворачивался вверх тормашками. Фиби погружалась в столь глубокую и мрачную депрессию, засасывавшую ее как трясина, что иногда даже не различала отдельных дней. Она воображала, что снова живет в гареме, что ее окружают знакомые запахи и что она коротает бесконечные часы в зное и прострации. Пойманная в эту ловушку, она смутно слышала, как ее зовет Адриенна, но у нее не хватало сил отозваться.