Мир «Шута и трубадура» (СИ) - Овчинникова Анна - Страница 6

Когда в Крамийскую долину хлынули варвары-эсвеи, истребляя тамошние римские гарнизоны, племя крамов не признало и этих пришельцев и продолжало жить по старым обычаям, в ладу со старыми духами.

Много столетий подряд воинственные феодалы эсвеев — то один, то другой — пытались отхватить кусок бесполезной чащи и поставить там свой замок. Время от времени такие попытки удавались, но обычно такие укрепления не стояли долго. Начиная с пятого века владения крамов назвали Торнихозом — в устоявшемся переводе на эсвейский «Домом Домового» — и обитатели тамошних лесов земель внушали эсвеям суеверный трепет.

В девятом веке архиепископ Шекский призвал христиан вырубить торнихозские леса и обратить язычников-крамов в христианство. Ему удалось собрать отряд в тысячу пятьсот человек, готовых на все, лишь бы получить обещанную щедрую награду и солидный надел земли в вечное пользование. К тому же архиепископ обещал наемникам-крестоносцам надежную защиту от козней нечисти, населяющей торнихозские леса: собранный им отряд под командованием безземельного графа Мальрока охраняли мощи Святого Франциска Сагарского и изображение богоматери, освященное папой. Под таким прикрытием люди решились врубиться в торнихозские леса, но только сотне человек удалось вернуться, а мощи Святого Франциска, и изображение богоматери, и сам граф Мальрок навечно остались в торнихозских болотах и лесах.

После этого даже граф Роберт Лев, чьи владения подходили вплотную к Торнихозу и который поглотил земли всех соседних мелких и крупных феодалов — даже он ни разу не подумал о том, чтобы увеличить свои владения за счет торнихозских лесов. А может быть, он помнил предсказание Санта-Глории: «С гибелью Торнихоза погибнет весь эсвейский народ, и чужие люди будут жить от Анценны до Маринары».

В предсказании этом крылся практический смысл. Точно так же, как Рудные горы прикрывали страну от набегов шапарских племен, точно так же, как Кеттское плоскогорье защищало ее от вторжений кеттов, так и дебри Торнихоза служили эсвеям щитом от лимийцев и жителей Голханских степей — более надежным, чем любые укрепления с многочисленными гарнизонами.

Это понимал Эрвин Победоносный и сдерживал церковь, возмущенную близостью язычников и тем, что столько земли и ценных пород деревьев пропадает зря.

Однако это не всегда понимали правившие после Эрвина короли династии Гольденрассов и Эмбери, и многие из них делали все, чтобы сломать и уничтожить восточное прикрытие страны.

Торнихозские леса раздражали их еще и тем, что слишком много бродяг и голи укрывалось в тамошних чащах. Правда, только немногим из беглецов удавалось ужиться с племенем крамов. Бродяги, бежавшие от королевских законов и поклонявшиеся зачастую и христианскому богу, и духам крамов, основали первое поселение, Тенжамен, в верховьях реки Анценны и стали называть себя симпанами — Свободным Народом Лесов.

Спустя сто лет Гарольд Хитрый согласился признать свободу симпанов, и с тех пор поселения вокруг Тенжамена стали стремительно расти. Наконец-то церковь смогла воздвигнуть в Торнихозе деревянные церкви, куда не очень охотно отправлялись священники — симпаны не отличались благочестием, хоть и называли себя христианами. Зато они были превосходными лесорубами, и половина леса для постройки кораблей и домов в восточных номах сплавлялись по Анценне и Ниде. Королю было выгодно жить в мире с симпанами, а симпанам было выгодно жить в мире с крамами и торнихозской нечистью; только церковь не желала этого, и, едва укрепившись в Торнихозе, стала проповедовать закон божий куда энергичнее, чем того хотелось бы крамам. Поэтому священники часто погибали там от дурных болезней, а поселения симпанов не раз горели и зарастали лесом.

Но — в войнах и в мире — поселения симпанов росли, превращаясь в города, куда приходили и крамы покупать хлеб и оружие и продавать дичь, которой по-прежнему были полны их леса. Из этих городов уходили в чащу на борьбу с язычеством подвижники-христиане. Многие из них разделили судьбу графа Мальрока и его рыцарей, но некоторым удалось убедить крамов в правоте своих слов. Правда, это больше касалось умения сеять зерно и пользоваться огнестрельным оружием, чем служения христианскому богу, но постепенно крамы учились и тому и другому, хотя по-прежнему, прослушав проповедь о мученичестве Христа, с чистой совестью шли к своим святилищам и оставляли часть добычи духам Озер и Болот.

Племя крамов было слишком независимо и во всем привыкло полагаться на свои суждения, потому что каждый крам был хозяином в своих владениях и его пропитание и жизнь зависели только от него самого. Смирение не было в чести у крамов: у них почитались умелые охотники, смелые воины, зоркие следопыты. Каждая семья жила в жилище из неотесанных бревен, как можно более искусно спрятанном в чаще или среди болот. В мирное время у крамов не было официальной власти, в военное же все кланы племени выбирали себе вождя, а из вождей кланов избирали вождя вождей. Но еще чаще такой вождь избирался из странствующих охотников-одиночек, не имеющих семьи, не принадлежащих ни к одному клану — такие одиночки назывались альсингами и заменяли крамам и военных вождей, и жрецов. Считалось, что они правдивее других толкуют волю духов, потому что бывали там, где не бывал ни один другой крам и видели сборища духов на вершине холма Спиритсмаунтен.

Любой крам обязан был оказывать альсингам гостеприимство и прислушиваться к их словам, но те не могли оставаться в каком-либо клане дольше, чем на один год. Почет, любовь и вечные скитания — таков был удел всех альсингов, а их было немало в лесах Торнихоза. Поэтому крамы избежали господства вождей и тирании жрецов. Их жрецы-альсинги были скорее связными между отдельными кланами, рассеянными по огромному лесу, хранителями сказаний и разносчиками новостей, миротворцами при вражде, вспыхивающей между отдельными кланами и военными вождями при опасности, угрожающей всему народу, чем заносчивыми толкователями воли духов, богатеющими от своей близости к ним.

При своей скитальческой жизни альсинги не могли копить богатства, а обычаи трехтысячелетней давности запрещали им жить иначе. Как только альсинг оседал на одном месте и обзаводился семьей, он переставал быть альсингом, но это случалось редко. Чаще альсинг переставал быть альсингом и оседал в каком-нибудь клане под конец жизни; каждая семья была рада дать приют такому человеку, считая, что к нему особенно благосклонны Духи.

Мучительная смерть ожидала того, кто убьет альсинга — будь он крам, симпан или эсвей. Тело убийцы бросали в болото, а его семья должна была уйти и поселиться там, где ее никогда не увидит ни один человек. Таков был Древний Закон Леса.

Этих законов у крамов существовало множество; они почти никогда не нарушались и пережили три тысячелетия. Письменности у крамов не было, но каждый из них с раннего детства выучивал законы наизусть: Законы леса, Законы людей и Законы людей.

Среди крамов порой вспыхивала кровная вражда; бывало, от этого погибала вся семья, а если месть случалась среди семей разных кланов — то и целый клан. Все же в большинстве случаев альсингам удавалось помирить враждующих. При случайном убийстве две семьи могли породниться и тем самым замириться через родившихся от такого брака детей. При умышленном убийстве (которые случались редко, ведь Закон людей запрещал убивать людей своего племени и освящал обычаи гостеприимства), семья убийцы могла заплатить выкуп за кровь, назначенный семьей жертвы. Выкуп этот принимался крайне неохотно, все предпочитали выкуп кровью, так как убийство из мести не считалось убийством. Вражда могла прекратиться, если семья убийцы выдавала его, но такого почти никогда не случалось. Более приемлемым для обеих сторон был другой выход: убийца обрекал себя на добровольное изгнание, или его изгонял клан. Такой изгнанник становился одиноким странником вроде альсинга, с тем большим отличием, что встречали его далеко не так гостеприимно, как альсинга, и называли пронсимальдом — запятнанным кровью.