Можете нас поздравить! - Ермолаев Юрий Иванович - Страница 19

Последние слова Геньки были условным сигналом. Настало время приводить в действие наш план. Я шагнул к Геньке и решительно сказал:

— Мы с Павликом не можем собирать сегодня металлолом.

— Как это — не можете? — не совсем естественно закричал на нас Генька. — В такой особенный день никакие отказы не действительны.

— Мы всё равно не пойдём, — поддержал меня Павлик, — у нас очень уважительная причина.

— Какая? — спросили вместе Игорь и Генька.

Я нарочно помедлил и переглянулся с Павликом. Дождавшись, когда он отрицательно затрясёт головой, я сказал:

— Хоть жгите нас на костре, сказать не можем. Но причина важная.

— Большого государственного значения, — добавил Павлик.

— Уж сказали бы — мирового, — очень кстати прыснул Борька-Кочевник, доедая второй кусок торта, который он прихватил вместе с первым.

— Вечно Мошкин с Хохолковым что-то выдумывают, — тряхнула своим хвостом Светка.

— Игорь, — обратился я к вожатому, — разреши нам не идти сегодня собирать металлолом.

— Никаких разрешений! — запротестовал Генька, хотя хорошо знал, что нас всё равно должны отпустить.

— Давайте условимся так, — остановил его Игорь, — мы вас отпустим, но завтра вы принесёте в школу пятьдесят килограммов лома.

— Согласны! — выпалил Павлик.

— Мы и больше принесём. Только не сегодня, — добавил я.

Попрощавшись с Федькой, ребята стали выходить на улицу, мы же с Павликом нарочно задержались в прихожей, а когда все ушли, вернулись к Федьке в комнату.

— Забыли что? — пробурчал он.

— Ничего не забыли, — сказал я, — разговор у нас к тебе есть.

— Что за разговор? — нахмурился Федька.

— Слушай, Петь, а может, не стоит с ним говорить об этом? — остановил меня Павлик.

— Вот те раз! — воскликнул я. — Ты же сам это предложил.

— А вдруг подведёт, нам же достанется? — Павлик сделал вид, что сомневается в Батове.

— А Марс? — напомнил я. — Разве этого мало?

— Марс хорошо. Только ещё не всё…

— Мы же обещали…

— Тогда говори, — подумав, согласился Павлик, — только пусть он сначала даст слово, что никому ничего не скажет. Даже своим дружкам.

— Даёшь слово? — спросил я Федьку, который слушал нас, точно иностранец, ничего не понимая.

— А что говорить-то? — спросил Федька. — Я пока ничего не знаю.

— Нет, — снова запротестовал Павлик, — для Федьки дать слово всё равно что лишний раз подножку подставить. Пусть произнесёт клятву. Самую страшную!

— Это ещё зачем? — опешил Федька.

— Чтоб государственную тайну не разболтал, — пояснил я.

Павлик вдруг снова потянул меня к двери:

— Пошли лучше. Не верю я ему.

— Стойте! — рассердился Принц-Федька, которого наш разговор уже заинтересовал. — Вы меня ещё не знаете. Если какая тайна, я могу камнем быть. Не беспокойтесь.

Я переглянулся с Павликом и, получив его молчаливое согласие, сказал Принцу:

— Надень пионерский галстук!

Он послушно надел.

— А теперь сделай салют и повторяй за мной, — приказал я и, оглядевшись по сторонам, таинственно заговорил: — «Если я, ученик четвёртого класса «А» Фёдор Батов, нарушу эту клятву… — Я остановился, чтобы Федька повторил сказанные мной слова. Он повторил, и я продолжал: —…и пророню хоть одно слово из того, что услышу сейчас от ЮНСОТов ГИНМа Павлика Хохолкова и Пети Мошкина…»

— Что такое ГИНМ и ЮНСОТы? — остановил меня Федька.

— ГИНМ — это Государственный институт научной мысли, — объяснил я, — а ЮНСОТы — его юные сотрудники.

— Вы его сотрудники?! — изумился Федька. — Почему?

— «Почему да отчего»! — сердито перебил его Павлик. — Сначала дай клятву, а потом расспрашивай.

Я ещё раз повторил для Федьки то, что уже сказал, и задумался. Нужно было придумать такую страшную клятву, какую Федька ни за что бы не нарушил. Я напряг все свои мысли и сказал:

— Если выдашь эту тайну, то обязуйся у всех на виду съесть дохлую лягушку и забраться по водосточной трубе на крышу нашего дома.

— Кому это нужно! — недовольным тоном оборвал меня Павлик и покачал головой. — Младенец ты, Мошкин! Лягушки у восточных народов считаются лучшим блюдом, а лазить по водосточной трубе дворник не позволит. — И, напустив на себя загадочно-строгий вид, он сказал Принцу-Федьке шёпотом: — Повторяй за мной: «Если с моих губ сорвётся хоть одно слово из того, что я узнаю… (Федька повторил), то первую же ночь, которая наступит после моей подлой измены, я проведу на городском кладбище… (Федька повторил.) А с наступлением весенних дней и до поздней осени я ни разу не сыграю в футбол и не искупаюсь».

Это, конечно, была очень сильная клятва. Всё лето не играть в футбол и не купаться — поневоле будешь держать язык за зубами. Я думал, Федька начнёт спорить, но он повторил эти два обязательства, даже глазом не моргнув, а в конце ещё добавил от себя громким шёпотом: «Клянусь, клянусь, клянусь!» После этого Федька немедленно потребовал, чтобы мы открыли ему нашу тайну.

Павлик наклонился к нему и заговорщически произнёс:

— Пришло время, о котором ты мечтал.

— Какое время? — вздрогнул Федька.

— Самое подходящее, — сказал я, — ты слышал про то, как люди во сне учат иностранные языки?

— Как же, — закивал головой Принц-Федька, — об этом по радио рассказывали. Вот бы нам так уроки делать!

— Один инженер за четырнадцать ночей во время сна весь английский язык выучил, — сообщил я Федьке и развил свою мысль: — Учёные, как известно, никогда не останавливаются на достигнутом. Во все века продолжают свои поиски…

— Скажи, — перебил меня Павлик, обращаясь к Федьке, — ты слышал что-нибудь про «скоростную умнетику»?

— Ничего, — честно признался Федька. Он и не мог что-нибудь слышать о такой науке. Ведь её придумал наш вожатый Игорь.

— Это система самого быстрого изучения всех наук, — сказал Павлик. — Занимаясь по ней всего один месяц, совсем неграмотный человек может сдать экзамены на аттестат зрелости.

— А за год он проходит курс всего университета, — подлил я масла в огонь.

Павлик перешёл на шёпот:

— Эту систему изобрела группа учёных под руководством Григория Михайловича Полозова.

— Аниного отца?! — ахнул Федька.

— Да, — подтвердил Павлик, — он крупный инженер, а в детстве, как я, увлекался медициной. Знание этих наук и позволило ему сделать такое замечательное открытие.

— Представляешь, как нам повезло! — воскликнул я. — Ведь сейчас Григорий Михайлович ищет человека для испытаний.

— Он хотел произвести сбои эксперименты на нас, да мы не выдержали экзамен, — огорчённо признался Павлик.

— Не ответили что-нибудь? — спросил Федька, с интересом.

— Наоборот, — с сожалением вздохнул Павлик, — очень много ответили правильно. Вот и не подошли.

— Нужен совсем незнающий человек, — сказал я, — а то чему же его учить.

— Как Григорий Михайлович объяснил нам это, мы сразу про тебя вспомнили, — вставил Павлик, — есть, говорим, у нас такой человек!

— Ну, я тоже кое-что знаю, — запротестовал Федька и тут же с сожалением добавил: — Наверное, не сгожусь.

— А ты попытайся, поэкзаменуйся, — принялись мы уговаривать Федьку, — вдруг подойдёшь? Тогда через месяц первым учеником станешь. А через год — профессором. Науку вперёд двинешь и на весь мир прославишься.

— Как же я к нему на экзамен-то пойду? — заволновался Федька. — Мне ещё ходить не разрешили.

— Ты только согласись, он сам к тебе придёт.

— Сейчас ты ему нужнее, чем он тебе, — одновременно сказали мы с Павликом.

— Ладно, — решился Принц-Федька и махнул рукой, — зовите. Может, я и сдам экзамен.

Мы вихрем выскочили на улицу. Нас так и распирал смех. Но Федька мог следить за нами из окна. Поэтому мы с самым серьёзным видом прошли по его двору и только на улице, весело подмигнув друг другу, залились смехом. И не переставали смеяться до Аниного дома.

Григорий Михайлович ждал нас у себя в кабинете.

— Ну, как успехи? — спросил он. — Что сказал ваш подшефный?