Золотой ключ. Том 2 - Роберсон Дженнифер - Страница 26

— Может быть, вы устали, ваша светлость? Мы здесь уже давно и…

— Моя светлость чувствует себя превосходно, Кабрал. С этим ребенком я мучаюсь по вечерам, а не утром. И в следующий раз, когда захочешь отвлечь меня, не будь таким неуклюжим. Расскажи мне историю Саавсдры — у нее красивое имя.

Он вздохнул, признавая свое поражение.

— Она была Грихальва, близкая родственница Сарио. Легенда утверждает, что она была так же талантлива, как он, талантливее почти любого мужчины, рожденного с тех пор в нашей семье.

— Звучит немного скандально, — улыбнулась Мечелла. — Женщина — иллюстратор! Что с ней случилось?

Кабрал сглотнул, не отрывая взгляд от картины.

— Сааведра полюбила того, кого ей не следовало любить, и, чтобы не видеть, как ее любовник женится на другой, она исчезла из Мейа-Суэрты — даже из Тайра-Вирте. Он искал ее, но не обнаружил никаких следов. Сарио написал этот портрет, чтобы ее любовник мог смотреть на него и вспоминать.

Довольно грустная история, но непохоже, чтобы именно это так поразило Кабрала. Мечелла снова внимательно всмотрелась в лицо Сааведры. Что-то неуловимое в серых глазах откликнулось в ее душе, разбудив схожее чувство. Фамильные черты Грихальва в лице Сааведры не имели к этому никакого отношения. Мечелла почувствовала, как ее брови поползли вверх от изумления. У нее не было ничего общего с прекрасными трагическими глазами той женщины…

— Чиева до'Орро, вы нашли ее!

К ним подбежал, хромая. Верховный иллюстратор Меквель, опираясь на трость с золотым набалдашником, подаренную ему Коссимио по случаю болезни.

— Я искал ее все эти четыре дня!

— Рада видеть вас в добром здравии, — улыбнулась ему Мечелла.

— Ничто не может придать новую силу старым костям, ваша светлость, — с поклоном ответил он. — Кабрал, я должен тебя похитить. Попроси кого-нибудь помочь тебе отнести “Первую Любовницу” наверх и упаковать.

— Первую?..

Мечелла почувствовала подступающий спазм, но это не имело никакого отношения к беременности. Ее взгляд метнулся к Кабралу. Он смотрел в сторону. Неудивительно, ведь покинутым любовником Сааведры был герцог Алехандро до'Веррада!

Глупо было с ее стороны не подумать об этом. Здесь, в Палассо, пусть даже в кладовке, не могло быть картин, не имеющих отношения к до'Веррада. Внезапно история из печальной превратилась в оскорбительную, напоминая о той, другой женщине Грихальва, которая сейчас называет себя графиней.

С нарочитой небрежностью Мечелла обернулась к Верховному иллюстратору.

— А почему она покинула Алехандро?

— Никто не знает. — Меквель сложил руки на набалдашнике трости, его длинные пальцы были еще сильными и гибкими в отличие от ног и спины, разъедаемых болезнью. — Одни говорят, будто ее изгнали советники Алехандро, другие — что она исчезла по собственной воле, третьи даже предполагают, что ее убили. — Он бросил на “Первую Любовницу” задумчивый взгляд из-под темных ресниц. — Много разного говорят, но никто не знает правды.

Мечелла почувствовала невольную жалость. Это рассердило ее, как будто она пожалела ту, другую любовницу, не заслуживавшую ничего, кроме презрения. И вдруг Мечелла поняла, почему инстинктивно она испытывала к Сааведре сострадание и дружеские чувства. Не успев подумать, стоит ли делиться с кем-нибудь этим открытием, она услышала свой собственный голос:

— Заметил ли хоть кто-нибудь, что она беременна? Двое мужчин затаили дыхание. Меквель принялся внимательно изучать картину, бормоча что-то себе под нос, тем же занимался и Кабрал. Мечелла наблюдала за ними, не объясняя, почему пришла к такому выводу. Это было очень просто: именно поэтому лицо Сааведры и казалось ей знакомым. Дело не в форме рта, носа, не в цвете волос или какой-нибудь другой характерной для всех Грихальва черточке. Несмотря на непокорную складку рта, проницательность и горечь ясных серых глаз, на ее лице было то самое необъяснимое выражение, которое Мечелла в последнее время так часто видела в зеркале.

— Я думаю, ей пришлось уехать, потому что она была беременна от Алехандро, — сказала Мечелла. — Появление бастардов нигде никогда не приветствовалось. И, кроме того, Грихальва в то время — как ты говорил, Кабрал?

— Укрепляли свои позиции при дворе, — пробормотал Кабрал, косясь на Верховного иллюстратора.

Меквель пожал плечами — в конце концов, это была правда.

— Таким образом, — продолжала Мечелла, — из-за этого ребенка она представляла опасность не только для до'Веррада, но и для своей семьи. Возможно, она скрылась сама, или ее увезли силой, могли даже действительно убить.

— Это многое объясняет, — задумчиво промолвил Верховный иллюстратор. — В легенде говорится, что она и Алехандро любили друг друга так сильно, что он готов был жениться на ней, если б это представлялось возможным. А в случае ее беременности женитьба была бы благородным поступком с его стороны… — Внезапно он нагнулся к самой раме, изучая написанные там руны. — Кабрал, посмотри на эту последовательность. Видел ты раньше что-нибудь подобное?

Одеревенев, как дубовая панель, на которой была написана картина, Кабрал ответил:

— Это оскурра. Верховный иллюстратор, а я мало что знаю о ней.

— Да-да, правильно. Ты же не… Эйха, достаточно, — поспешно сказал Меквель и поморщился от боли, выпрямляясь. — Я должен все это изучить до того, как ее уберут. Отнеси картину наверх, в мой кабинет, Кабрал.

— И накрой ее чем-нибудь, — внезапно добавила Мечелла. Меквель взглянул на нее с любопытством, переходящим в восхищенное одобрение.

— У нее поразительные глаза, правда? Мне бы не хотелось войти как-нибудь к себе, испугаться и упасть из-за ее неистового взгляда. Сарио был гений, спору нет, но эта картина, она.., необычная.

Мечелла не имела в виду ничего подобного, она просто не хотела, чтобы кто-нибудь еще увидел “Первую Любовницу” и вспомнил то, что ей хотелось бы забыть. Слушая, как иллюстраторы предполагают унести портрет, она подумала, что было бы хорошо так же просто разделаться с той женщиной из рода Грихальва, которая пошла по стопам Сааведры.

Через несколько недель прибыла сестра Арриго с тремя детьми, повергнув весь Палассо в волнение. Мечелла видела Лиссию первый раз в жизни, и ее тошнило не столько от беременности, сколько от смущения. Коссимиа и Гизелла обожали единственную дочь, Арриго считал сестру, которая была старше его на целых два года, чуть ли не божеством, а все придворные вышли ее встречать, несмотря на то что прибыла она ночью во время грозы. Когда остались только свои, а детей отослали спать, Мечелла отважилась на комплимент, сказав, как все были рады видеть гостью.

Лиссия расхохоталась и пинком отшвырнула туфли.

— Эйха, они пришли только потому, что не видели меня так долго. Им хотелось посмотреть, какой урон нанесла моей внешности дикая Кастейа!

Она отбросила с лица черную вуаль — знак вдовства — и положила ноги в шерстяных чулках на скамеечку у огня.

— Все думали, что ты будешь выглядеть лет на семьдесят, — ухмыльнулся Арриго, протягивая ей кружку подогретого вина с пряностями, — а тебе, умница ты наша, больше пятидесяти не дашь!

Лиссия показала ему язык. Он угрожающе поднял кружку, будто собирался вылить вино ей за шиворот. Гизелла резко хлопнула в ладоши, по привычке пытаясь их разнять, и рассмеялась.

— Эйха, Челла, видишь, что мне приходилось терпеть, когда они были детьми!

— Они и есть дети, — сказал Великий герцог, изображая неудовольствие. — Не старше десяти лет, обоим.

Внезапно он нахмурился, его веселое настроение куда-то испарилось, даже усы обвисли.

— Ты уверена, что счастлива в своей Кастейе, дочка? Это так далеко от двора!

— О, это нынче вполне цивилизованное место, папа! Мне даже не нужно больше самой сворачивать шеи цыплятам. Просто поразительно, что могут сделать наследство и талант до'Веррада с пришедшим в упадок величием. — Она отхлебнула вина и вздохнула, пошевелив пальцами ног. — И все же хорошо вновь оказаться дома.